Ананьев развязал вещмешок, вынул из него кое-какое барахлишко. Походил по квартире. Мать тем временем собрала на стол.

Сели. Выпили.

— А мы за тебя, Петюша, пенсию получаем, — сказала мать, доставая пенсионную книжку.

Петр Захарович взял ее в руки, полистал.

— Пенсия? Очень хорошо. Только вы, мамаша, никому об этом не говорите. Слышите? Молчок. Пусть она идет, как шла.

Мать понимающе кивнула головой. Отец тоже не возражал.

Ананьев устроился на завод, стал работать установщиком штампов. Ежемесячно родители расписывались в получении пенсии и отдавали деньги сыну. А тот относил их на сберегательную книжку.

Когда в райсобесе все же спохватились и Ананьеву стали угрожать неприятности, он даже глазом не моргнул — тут же перевел обратно 4057 рублей, — столько Петр Захарович получил незаконно за это время. Поразительное хладнокровие, с которым он проделал эту операцию, объяснялось просто: у него еще оставалась такая сумма денег, которая в несколько раз превышала то, что было им возвращено государству. Откуда взялось у Ананьева столько денег? Каким путем они были приобретены? Только ли в результате отказа от радостей жизни, скопидомства? Нет, не только!

Когда-то, в прошлом, Ананьев был судим за нарушение правил о валютных операциях, скупку облигаций на черном рынке. Все это выяснили судебные органы, разбирая гражданский иск райсобеса. Окружающие увидели подлинное лицо Ананьева, корысти ради обманывавшего государство. Правда, самого Ананьева огорчало не столько разоблачение, сколько то, что пришлось поневоле сбросить с себя маску человека, находившегося в затруднительном положении.

Есть еще одна группа лиц, обращающихся нередко в суд. Их можно назвать крохоборами. С одним из такого рода людей столкнулись в народном суде Ждановского района.

— Требую привлечь к ответственности судебного исполнителя! — заявил А. Н. Иванов, придя на прием к судье.

— За что вы хотите ее привлечь?

— За то что она произвела незаконное удержание с моей зарплаты.

С Ивановым пытались поговорить, объяснить ему, успокоить. Но он — ни в какую.

Что же произошло? Может быть, действительно была допущена несправедливость к Иванову? Может быть, по отношению к нему имел место грубый произвол и судебного исполнителя следовало наказать самым строгим образом?

Оказывается, Иванову показалось, что с него неправильно удержали 5 рублей 85 копеек. Не имевшее предела негодование, охватившее его, нашло отражение в документе, который он представил в суд. За что ратовал Иванов? Помимо 5 рублей 85 копеек он требовал, чтобы ему возместили потери, которые он понес после того, как сам же затеял тяжбу. Иванов произвел самый скрупулезный подсчет.

Сколько времени провел он на приеме у народного судьи? Два часа. А сколько мог бы он заработать за это время? Рубль 25 копеек. Так-с. Приплюсуем эту сумму к 5 рублям 85 копейкам. А сколько ушло на писание заявления? Четверть часа. А четверть часа — это 18 копеек. Пожалуйте и их к оплате. Не забыл Иванов и бумагу с чернилами. Их он оценил в 2 копейки. Всего он насчитал 7 рублей 40 копеек, каковые и потребовал удержать в свою пользу с судебного исполнителя.

Что же это за деньги, из-за которых разгорелся сыр-бор? Алименты, которые Иванов платил по исполнительному листу! Несколько лет назад он бросил жену, дочь, оставил их в Калининграде, а сам, как перекати-поле, резво понесся по градам и весям. С места на место, с одного предприятия на другое. Проработав семь дней на Сестрорецком заводе имени Воскова, Иванов заскучал и переметнулся в Ленинград, на завод «Вибратор». Тут-то и показалось алиментщику, что, пока он скакал с места на место, с него дважды удержали 5 рублей 85 копеек. И раскрылась его копеечная обывательская душонка.

Кому, в конечном счете, должны были пойти удержанные с него деньги? Его же родной дочери Танечке, на ее содержание и воспитание. Но и народный суд Ждановского района, и кассационная коллегия Ленинградского городского суда, куда обратился Иванов, отвергли его претензии к судебному исполнителю. Тем более что 5 рублей 85 копеек, как оказалось, были взысканы с него совершенно правильно. В счет уплаты задолженности по алиментам.

Обывательский эгоизм, мелочность проявляются, как мы видим, в разном. Они, как в зеркале, отражаются в некоторых так называемых гражданских делах, которые мы с вами перелистали...

Осторожное покашливание, приглушенный разговор в зале, резко и всегда неожиданно звучащий звонок: «Встать! Суд идет!»

Судья и народные заседатели проходят к столу, к своим массивным креслам с изображениями государственных гербов на высоких спинках.

Все садятся. На какой-то момент воцаряется напряженная тишина, нарушаемая лишь гудением ламп дневного света и шелестом листаемых страниц. Девушка-секретарь склоняет голову над чистыми листами бумаги, на которые скоро лягут слова будущего протокола. Прокурор, адвокаты еще раз просматривают свои предварительные записи. Такова прелюдия любого судебного заседания.

— Подсудимый, ваша фамилия, имя, отчество, год рождения...

Начинается судебное следствие. И будет оно продолжаться до тех пор, пока суду не станет все ясно и понятно. После этого судья и народные заседатели удалятся в совещательную комнату, где будет вынесен приговор. Он поставит последнюю точку в заключительной главе подчас драматического повествования.

Обычно героями детективов бывают оперативные сотрудники милиции, дознаватели, следователи. Описывая их работу, можно показать по-настоящему захватывающие перипетии — поиски улик, вещественных доказательств, создание «фотороботов» и т. д. и т. п. Судьи в этом отношении находятся в менее выигрышном положении.

У них нет ничего такого, что было бы прямо связано с романтикой раскрытия преступления. Все уже раскрыто, зафиксировано на бумаге, изложено в виде протоколов допросов, актов экспертизы, обвинительного заключения. И остается только еще раз проанализировать весь этот материал предварительного следствия, составляющий подчас несколько толстых томов, внести в него необходимые поправки, определить меру наказания преступнику.

Но в действительности судья заново исследует каждое дело. Ведь не без оснований то, что было проделано до него, называется лишь предварительным следствием. Судья производит опрос свидетелей, экспертов, выслушивает представителей государственного обвинения и защиты. А бывает, что, не довольствуясь только этим, судья отправляется на место происшествия, там уточняет те или иные детали, проясняет для самого себя картину случившегося.

В суде разбиралось дело о хулиганском поступке. Посетитель одного из пивных баров решил помешать торговым инспекторам произвести контрольную закупку, кинул кружку в стоявшие на стойке бутылки и стаканы, разбил их, расплескал все пиво — таковы были обстоятельства этого дела. В судебном заседании трудно оказалось понять что-либо из показаний свидетелей, И тогда судья отправилась в бар, осмотрела его помещение, уточнила, как расположены здесь стойки, стулья, столы. Только после этого судебное заседание было продолжено.

Такая скрупулезность позволяет судье проверить доказательства. А безошибочность нужна. В руках у судьи — меч Фемиды. Он остер, этот меч, — символический атрибут богини правосудия, и, чтобы пользоваться им умело, недостаточно лишь знать в совершенстве законы.

Давайте заглянем в залы одного из народных судов Ленинграда — суда Невского района. Посмотрим, что происходит там, где изо дня в день вершится правосудие, где искореняется зло и ведется борьба за перевоспитание людей.

Сразу скажем, понятие о суде как о некоем «присутственном месте» в наше время в значительной степени устарело.

Новая современная мебель, сверкающая полировкой, стены, выкрашенные в светлые тона, обилие зелени, цветов в канцеляриях, — как все это далеко от того представления, которое сложилось о суде у некоторых! Ведь здесь не только судят преступников. Сюда обращаются также и по всевозможным гражданским делам. Приходят со своими семейными невзгодами и неурядицами. Кое-кого само даже слово «суд» пугает. А уж о том, чтобы им прийти сюда, и говорить нечего! Вот почему очень важно создать здесь такую обстановку, которая не действовала бы на посетителей угнетающе.