И я стал думать: почему этот человек имеет деньги, может позволить себе все, а я — нет? Постепенно у меня возникла идея — достать много денег, достать любым путем, пусть даже преступным. И тогда я разрешу все свои проблемы. Короче, я решил пойти ва-банк. Или я буду иметь все, что мне нужно для полного счастья, или же погибну. Все или ничего!

— И вы решили пойти ва-банк? — перебила Марченко, внимательно слушавшая откровенные признания преступника.

— Да! Как-то, идя на работу, я подумал: почему, бы мне не убить тещу, которую, признаться, не очень любил, и Эдду? Тогда бы я завладел всеми вещами и деньгами. Они перешли бы к моей жене как единственной законной наследнице, а через нее и ко мне. Эта мысль завладела мной. Убийство я совершил в четверг, но уже начиная с понедельника носил в портфеле молоток. Все эти дни я психологически находился в плену своей идеи. Как Родион Раскольников из «Преступления и наказания», я решил «перешагнуть через кровь». Кстати, о Достоевском. Теща жила на улице его имени. Не кажется ли вам, что в этом есть что-то роковое, мистическое?

Еще тогда, когда я звонил теще из телефонной будки, я мог бы отказаться от осуществления своего преступного намерения. Однако ранее принятое твердое решение взяло верх. Я уже представлял себя владельцем отдельной квартиры, и мебели из красного дерева, и всех вещей тещи — ее шуб, ваз, сервизов, золотых колец, серег, брошей. Я уже был близок к получению «крупного выигрыша». Но хотя я, кажется, все сделал, чтобы запутать следствие, все-таки в самый последний момент проиграл. Мне надо было уничтожить плащ-пальто, а я пожадничал, пожалел с ним расстаться, и это выдало меня. Теперь я на собственном опыте понимаю — вас, следователей, провести необыкновенно трудно. Я бы даже сказал: просто невозможно. Какая-то мелочь, пуговица или иная вещь, выдает все-таки преступника...

Убийца и дальше пытался морализировать, философствовать. Он бормотал что-то о «фатальности смерти», о пресловутом «комплексе неполноценности», но Марченко понимала, что все это одно кривлянье. Он изворачивался, пытаясь спасти свою жизнь, в то время как еще совсем недавно, не дрогнув, шел лишать жизни тех, кого наметил в свои жертвы. И все — ради денег, обывательского представления о счастье.

Совершив убийство близких жены, он спокойно явился домой, с аппетитом поел, потом отправился с Людмилой покупать кремосбивалку, чтобы, когда будут приходить гости, угощать их пирожными. Так же он был хладнокровен и когда, спустя несколько дней, пришел с Людмилой на улицу Достоевского вскрывать дверь, за которой, как он знал, лежат трупы убитых им людей.

Он вскрывал дверь, а Людмила сидела на батарее центрального отопления лестничным маршем ниже. Стук, который производил Борис, отдавался по всей лестнице гулким эхом. Привлеченные шумом, вышли из своих квартир соседи. «Ну, скоро ли ты?» — нетерпеливо крикнула мужу Людмила. «Еще минут пятнадцать придется повозиться, — ответил он. И добавил: — Только ты пока не подходи».

Потом он открыл дверь и вдруг закричал каким-то не своим голосом. И все находившиеся в этот момент на лестнице в страхе отпрянули, поняв, что он обнаружил нечто ужасное. Но никому и в голову не пришло тогда, что крик, который издал Борис, был притворным...

Суд приговорил его к высшей мере наказания.

Шпильки-заколки... Не найдется, пожалуй, женщины или девушки, которая обошлась бы без этих предметов в своем туалете. Не имея «невидимок», не сделаешь как следует прически. Заколки нужны, чтобы держались локоны. Что такое в сущности шпилька? Кусочек железной проволоки. И стоит она копейки. А бывают ли золотые шпильки? Вопрос далеко не праздный. Ответить на него можно так: бывают! О них-то и пойдет наш рассказ. Только начнем мы его не с начала, а с конца. С того, чем все это закончилось...

1 февраля 1969 года старшего следователя Управления внутренних дел Ленинграда и области капитана милиции Владимира Васильевича Ананьева вызвал к себе начальник и сказал, что надо немедленно вылетать в Краснодар.

— Зачем? — спросил Ананьев.

— Там на местном рынке спекулянтов задержали. Наших, ленинградцев.

— Чем же они спекулировали?

— Мохеровыми шарфами...

Через несколько часов Ананьев уже сидел в кресле самолета.

Куда только не забрасывает беспокойная следовательская судьба! Время у следователя порой измеряется не днями, а часами. Интересно, как бы чувствовали себя в наши дни герои, которых любил описывать Антон Павлович Чехов, ездившие на следствие в колясках, везомых неторопливыми лошадками?..

С задержанными капитан милиции Ананьев встретился в Краснодаре в пикете Северного рынка.

Первой перед старшим следователем предстала женщина лет сорока, чуть ниже среднего роста, с приятным лицом, с колечками золотистых волос, выбивавшихся из-под шапочки. На ней было пальто с норковым воротником, черные щегольские сапожки на высоких каблуках. Она слегка разрумянилась, что можно было объяснить внутренним волнением, а также тем, что в помещении пикета было несколько душновато.

— Имя, отчество, фамилия?

— Зоя Александровна Дорохова.

— Где вы живете в Ленинграде?

— На улице Карпинского... Не понимаю, за что меня столько времени держат! Что я преступного сделала?

— Сейчас разберемся. Тем более что сам я тоже из Ленинграда. Ваш, можно сказать, земляк. Так каким образом, Зоя Александровна, вы попали на рынок в Краснодаре и что здесь делали?

— Продавала кое-какие детские вещи.

— Что за вещи? Точнее!

— Рейтузики, колготки... Трикотажные костюмчики...

— Откуда они у вас?

— Привезла в подарок детишкам сестры. А им эти вещи оказались малы. Вот я и решила продать. Не везти же обратно!

— У вас здесь, в Краснодаре, сестра?

— Да... двоюродная...

— А вот Анна Анисимовна Ладина, которая тоже торговала в этот день вещами на рынке, показывает: «Женщина, стоявшая рядом со мной, сказала, что приехала в Краснодар на похороны дяди». Речь идет о вас, Зоя Александровна. Так кто же у вас в Краснодаре — дядя или двоюродная сестра?

— Сестра...

— Почему же вы придумали про дядю?

— Не буду же я объяснять незнакомому человеку, что и как. Сказала про дядю просто, чтобы отвязались.

— Та же Ладина уточняет: вы стояли, повесив на руку пушистый светло-коричневый шарф, привлекая этим внимание покупателей. Оказывается, кроме детских вещей у вас еще были и пушистые шарфы. Иными словами, мохеровые...

— Вот уж и шарфы... Всего один...

— Вы опять, Зоя Александровна, мягко говоря, не точны. Вы успели продать на рынке не один, а по крайней мере четыре шарфа. Люди, купившие их у вас, установлены, опрошены. Вот их показания, можете ознакомиться. Кроме того, с вами на рынке был ваш муж, Сергей Георгиевич Порохов. Правда, сам он вещами не торговал, стоял в стороне, но время от времени подходил к вам, передавал шарфы, а вы отдавали ему деньги, вырученные от продажи. Его тоже задержали, как и вас. При нем находилось семь шарфов, о чем составлен соответствующий протокол. Итак, вы утверждаете, что в Краснодаре живет ваша двоюродная сестра. Назовите в таком случае ее фамилию и адрес...

Говоря о «двоюродной сестре», Зоя Александровна имела в виду Раису Петровну Королеву. Пороховы действительно приехали к ней, остановились в ее доме. Но они не были между собой в родстве. Связывало их кое-что другое. Это капитан милиции Ананьев понял, посетив уютный, со вкусом обставленный кирпичный домик, в котором жила Раиса Петровна. В одной из комнат поблескивало черным лаком новенькое пианино. Здесь же стоял на тонких изящных ножках телевизор «Рубин-106». За стеклами серванта поблескивала позолотой дорогая посуда. Обстановку дополняли ковры, мягкие диваны и кресла. Словом, все в доме свидетельствовало о ток, что заведующая магазином Королева живет в достатке.