— «Дьявольские ворота»… — таинственно шепнула Наталья Сергеевна, давая спутнице проникнуться настроением.

— Почему «дьявольские»?..

— Если верить легенде, тут была обитель старичка-скитальца. — Наталья Сергеевна указала на глубокую расщелину в утесе. — Помыкался он, сердешный, по белу свету, по берегам-странам, а как пришла пора век доживать, тут и обосновался…

Велта, стараясь не шуметь, приникла к скале и заглянула в узкую трещину. Дальше трещина расширялась, стены уходили в стороны, образуя широкую пещеру. На какой-то миг Велте почудилось, что на нее из темноты уставились два ослепительно белых глаза.

«Мистика!..» Она поспешно отошла от трещины.

— Так о чем легенда?

— А вот слушайте… — Наталья Сергеевна вздохнула и, поджав пальцами подбородок, продолжала: — Жил себе скиталец тихо-мирно, рыбку ловил, вялил, ягоду морошку запасал. В общем, горюшка не ведал. Но однажды земля вздрогнула, загудела, затряслась. Утес пополам раскололся. А скиталец спросонья испугался, да и бежать. Бежал он, немощный, прямиком по скалам, по ущельям, по чащобам и взобрался напоследок вон на ту сопку. Взобраться-то взобрался, а спуститься уже не смог. Так навечно и застыл черным камнем.

На впечатлительную Велту и ворота с треснувшим утесом, и рассказ о скитальце подействовали удручающе. Ей хотелось одного — скорее отсюда уйти.

— Еще не все… — задержала ее Наталья Сергеевна. — Отшельник-то отсюда сбежал, а вместо него здесь поселилось страшилище. Если заглянете сюда в ясный полдень — увидите его глаза.

— Постойте! — Велта начала догадываться. — Только в ясный полдень?

— Да. Только в ясный…

— Все чудеса объяснимы. — Велта с облегчением рассмеялась.

— Точно! — подхватила Наталья Сергеевна. — Там в скале две дырки. Через них попадает свет. Он и отражается в воде.

«Вот тебе и вся мистика…»

— Ну как, Велта Яновна, понравилось местечко?

— Понравилось — не то слово…

— То-то. Не каждый сюда притопает еще разок.

— Я притопаю. Надо же мне Виктора напугать!

Возвращались они домой всегда усталые, довольные, с охапками цветов и черемши, с полными лукошками ягод.

Велта составляла букеты, перебирала ягоды, опускала в миску с водой черемшу, потом — только-только начинало темнеть — устраивалась с цветными карандашами у окна: хотела схватить тот миг, когда последний луч заката еще слегка розовит верхушки сопок, а внизу уже густеет темнота. Проходило несколько минут, и теплая подсветка меркла, сопки тускнели, расплывались, вскоре и вовсе сливались с вечерним небом.

К ночи вся бухта переливалась огнями с идущих мимо судов с высокого противоположного берега, с маяка, а океан… Океан без устали серебрился лунной дорожкой, манил, как и пароходные гудки, в свои дали, сладко волновал воображение. Впечатление волшебства усиливали негромкие звуки музыки, временами доносившиеся из матросского клуба, что примостился у подножия сопки в самом конце улицы. Сейчас там, видно, упорно заучивали вальс, повторяли то отдельные места, то целиком; расстояние скрадывало и смягчало все огрехи…

Умелая и рачительная Наталья Сергеевна научила Велту варить варенье из местных плодов и ягод. Из жимолости получалось нежное, с кислинкой, пришедшееся по вкусу Павлову; Велте больше нравилось из шиповника, оно напоминало цукаты, ну а варенье из морошки, пахнувшее земляникой, и есть было жалко, настолько красивым оно получалось. Велта припрятала его для особо торжественных случаев. Незаметно, шутя, она заготовила довольно большой, как ей казалось, запас: целых восемь банок варенья. Однако Наталья Сергеевна посмеивалась… Уж она-то заготавливала так заготавливала! Счет велся не скромным баночкам, а трехлитровым бутылям да бочонкам. Зато, если заглянете к ней зимой даже ненароком, без вкусного угощения не уйдете — грибы соленые и маринованные были чудом, слоеные пироги и просто пироги со всякими начинками таяли во рту, а чай с вареньем!.. Гостеприимнее и хлебосольнее Серовой в городке никого не было.

Велта диву давалась: «Когда она все успевает?», и в ее душе шевелилось нечто вроде зависти. Кроме хлопот по дому Наталья Сергеевна много времени уделяла школе, где работала секретарем-машинисткой и выращивала всякие диковинные цветы, щедро украшавшие школьные окна. Красовались ее цветы и в окнах соседей. А у самой Натальи Сергеевны — шутка ли сказать! — уже третий год махонькое лимонное деревцо приносило по пять, а то и по семь настоящих лимонов.

— Когда мы сюда приехали, Васильку и двух годочков не было, — вздыхала Серова. — Уж так трудно, так трудно приходилось… Верите, руки опускались. Сколько я слез пролила!.. Теперь рай земной. Сегодня редиски купила, луку зеленого, огурчиков… Дома вон понастроили, автобус до города пустили, летом катер ходит. Нет, теперь грех жаловаться. А раньше?.. Бидон молока привезут, и то радовались. Хоть детишкам малым доставалось. Да-а-а… Вот с тех пор и привыкла запасаться впрок. Вроде и нужды нет, а все равно боязно. — Она знобко поводила плечом. — Вдруг запуржит, да еще надолго. Что тогда?.. Потом, в работе время летит быстрее: туда-сюда, глянь, и день прошел. — Ее большие, с поволокою, немного мечтательные глаза то и дело подергивались грустью.

Наталья Сергеевна очень тосковала по своему единственному чаду. Василек, в прошлом один из лучших учеников Ветровой, уже второй год успешно взбирался по нелегким студенческим ступеням кораблестроительного института в далеком-предалеком Ленинграде.

Велта изредка встречала на лестнице приземистого, средних лет мичмана с медным от загара лицом, на котором грозно топорщились пшеничные усы. Мичман выглядел всегда отменно: то в ловко сидевшем на нем плаще, то в модно сшитой тужурке, всегда при галстуке, всегда в твердо накрахмаленных манжетах и воротничках, выделявших его загар, в щегольской фуражке с верхом из белой кожи, а уж о ботинках, о пуговицах и говорить не надо — в них отражался целый мир. В довершение ко всему, из-под пшеничных усов вечно торчала длинная изогнутая трубка с надраенным до золотого блеска колечком на мундштуке. Про себя Велта называла мичмана не иначе как «морским волком» и какое-то время не знала, что это муж Натальи Сергеевны.

Как-то в книжный магазин обещали привезти новинки. Там уже толпились покупатели: несколько женщин, школьники старших классов, «морской волк» и Наталья Сергеевна, которая, облокотившись о прилавок, неторопливо беседовала с продавщицей.

Вслед за Велтой в магазин заглянул розовощекий, с задорно поднятым носиком матрос, видно, из молодых. Он забыл отдать честь мичману, а скорее всего, подумал, что тот его не видит, листая томик стихов. Мичман, однако, увидел, спокойно повернулся, поманил матроса в сторонку и начал тихо, внушительно отчитывать. Из угла доносился его рокочущий голос — строгий, с металлом, нижайшего тембра. Матрос покраснел, извинился, схватил купленные конверты и пулей выскочил на улицу.

— У-у… Старый черт, — едва слышно пропела Наталья Сергеевна, обернувшись к мичману. — Ну чего прицепился? Не видишь — совсем еще дите!

— Не дите, а защитник Родины! И забывать об этом не должен и во сне!

В тот день Велта купила две хорошо иллюстрированные, потому довольно дорогие, книги. Пришлось даже перехватить пятерку у Серовой. А вечером, когда пришла отдавать долг, снова встретилась с мичманом. Тот сидел на кухне в одной майке, перебирал рыболовные крючки и попыхивал трубкой.

— Знакомьтесь, — представила Наталья Сергеевна, — мой старик.

«Ну и ну, — ахнула Велта, услышав их домашний разговор. — Где же металл?.. Где литавры и трубы?!» В голосе Ивана Фомича пели одни нежнейшие скрипки. И тоже, как у жены, с мягким украинским оттенком.

Не могла знать Велта, что «морской волк» грозным был только с виду. На самом деле это был добрейшей души человек, который пекся о своих торпедистах никак не меньше, чем о своем Васильке. Но и спуску им не давал. Служба такая!..

— Мир тесен!.. — Небольшого роста седоволосый капитан второго ранга улыбался в дверях широчайшей белозубой улыбкой. — Куда вас занесло, Виктор Федорович?!