Офицеры были обескуражены. Уж больно неожиданной казалась общая оценка. Опять троечники! Правда, по мнению Панкратова, троечники перспективные, от которых уверенно можно ждать улучшений. Но это не утешало. Павлов и сам считал оценку заниженной. С другой стороны, надо понять и адмирала. Проверка была не итоговой, промежуточной, «рабочей». Значит, цель ее — подтянуть их выше, а может, и вытянуть наверх. Только так стоило это понимать. Понимать по-другому — было бы большой ошибкой.

«Ничего — выдюжим… Впереди новая техника, впереди самое сложное. Но и самое интересное!»

— Пляшите! — Голос Жилина звучал многообещающе и неестественно громко. Видно, трубка была приставлена к самому рту. — Наука вылетает к вам на следующей неделе. Так что радуйтесь!

— Я и радуюсь, — ответил Павлов, сообразив, что речь идет о специалистах из центра, которые приедут помогать по новой торпеде. — Встретим, как положено.

— А где будете размещать?

— Комнаты найдем, — чуть подумав, сказал Павлов. — Комнаты у нас хорошие.

— Комнаты комнатами, но руководство, наверное, пожелает в гостинице…

— Неужто будут мотаться в такую даль? — удивился Павлов и вспомнил, что приезжающие специалисты всегда любили устраиваться с комфортом.

— Этим их не напугаешь. В гостинице цивилизация, у вас что? Флотский борщ… Им подавай что-нибудь столичное.

— Чего нет — того нет, — усмехнулся Павлов. — Как говорит у нас мичман Щипа: «Що маю — выкладаю!» Однако тишину, удобство и чистый воздух в придачу к флотскому борщу гарантируем.

— Эка невидаль — воздух! — скептически бросил Жилин. — В общем, я вас предупредил. С ними надо ласково, обходительно, все их желания выполнять только бегом.

— Это уж, наверное, слишком. — Павлов улыбнулся такому предупреждению. — Но надеюсь, останутся довольны. Я вот прикидываю, если им ездить из гостиницы, так весь день и проездят. А когда трудиться?

— У, них пропорция, — тоном мудрого наставника пояснил Петр Савельевич. — И на труд хватает, и об отдыхе не забывают.

— Как и у всех.

— Не скажи́те, — с необычной горячностью возразил Жилин. — О нас с вами такого не скажешь. У нас с вами работе — целый божий день, а отдыху — что кот наплакал.

— Живем, Петр Савельевич, по поговорке, — выразил согласие Павлов, — делу — время, потехе — час.

— Вот-вот. Боюсь, теперь нам будет не до потехи.

Наступило долгожданное лето северного Дальневосточья с его утренними туманами и частыми дождями, лето буйных трав, ярких цветов, ягод, грибов. Иногда выдавались по-настоящему теплые дни, но их можно было по пальцам пересчитать. Местные старожилы посмеивались: «Зимой у нас не замерзнешь, летом — не согреешься!»

Почти каждое утро городок тонул в густом молоке тумана. Люди осторожно двигались с фонариками в руках, машины с включенными фарами визгливо скрипели тормозами, надрывно сигналили, заглушая тоскливые завывания маяка.

К полудню туман начинал рассеиваться — проявлялись очертания домов, деревьев, сопок, становилось легче дышать; вскоре показывалось солнце, стоявшее уже почти над головой, оно быстро разгоняло последние клочья тумана, застрявшие в расщелинах скал, в низинах, в складках сопок. Улицы городка оживали, наполнялись беззаботным гомоном ребятни, пением, смехом; в зарослях ольхи и рябины, сразу за Нижней улицей, звонко перекликались птицы…

Велта настежь открывала окна. Из гостиной хорошо был виден чистенький, одетый в асфальт, утопающий в зелени и казавшийся умытым городок. На каждой травинке, на каждом листике алмазами сверкали холодные капли росы.

Весело разбегались с сопки мальчишки, запуская полосатого змея, за ними, высунув розовые языки, неслись их постоянные спутники — собаки. Те еще не забывали мимоходом метнуться в сторону и нахальным, задиристым лаем вспугнуть ленивых, толстых голубей.

Женщины в легких пестрых платьях — с высоты очень походившие на цветы — развешивали белье, спешили в магазин, на почту, в библиотеку, выкатывали на солнышко коляски с младенцами. Дети постарше, передвигавшиеся самостоятельно, старались оккупировать качели, горки, песочницы, заводили первые в своей жизни знакомства, подолгу, с любопытством, всматриваясь друг в друга.

Из кухонного окна виднелась бухта и выход в океан. В зеркальную гладь воды смотрелись изумрудные сопки и легкие, прозрачные облака, а океан, добродушный, спокойный, будто дремал в далекой белесой дымке.

Довольно часто невесть откуда налетавший ветер с дождем поднимал и кружил в воздухе клубы песка и земли, серым вихрем проносился по городку, лучше любого дворника подметал и промывал улицы, не обходился и без озорства: срывал с балконов и забрасывал на деревья плохо защепленное белье, оно запутывалось в цепком плену ветвей и еще долго трепыхалось разноцветными флагами.

Когда туман рассеивался, Велта с этюдником спешила в сопки или к океану. Она уже сделала много зарисовок, но здесь за каждым поворотом, за каждой сопкой открывалось вдруг такое, что она терялась, не знала, с чего начать… Волнистым шелком расстилались безбрежные голубые просторы, зелеными барашками курчавились сопки, дух захватывало от бесконечного раздолья и непостижимой красоты.

«Неужели не передам хоть малую их толику?..» У Велты щемило сердце, она нетерпеливо хваталась за кисть, вечно тревожилась: а вдруг найдут тучи и лягут непрошеные тени, а вдруг начнется дождь, а вдруг…

Как только поспели ягоды, Велта прихватывала с собой лукошко, которое всегда наполнялось очень быстро. Вместе со своей соседкой, Натальей Сергеевной Серовой, полной добродушной женщиной с певучим украинским говором, Велта исколесила все ближние сопки, все тихие бухточки, побывала на дальнем озере, возникавшем внезапно, как в сказке, сразу после головоломного спуска.

— Пойдемте, Велта Яновна, сегодня такое местечко покажу!..

— Что за местечко?

Наталья Сергеевна интригующе подняла ладонь и опустила голову, мол, подождите, скоро сами увидите.

Они долго шли берегом. Под ногами чавкали выброшенные волной медузы. Ржавые голубовато-розовые студенистые лепешки, величиной от пуговицы до зонтика, усеяли все прибрежье. Путь то и дело преграждали старые дырявые буи или рыбацкие лайбы, наполовину ушедшие в песок, — подарок штормового океана. На их белых, отполированных ветрами и водой каркасах черными изваяниями восседали вороны, нехотя взлетали, садились чуть поодаль и долго провожали Велту и Наталью Сергеевну иронически-загадочными глазами-бусинками, отпуская по адресу женщин картавые реплики.

— Ишь ты, — с удивлением заметила Наталья Сергеевна, придерживая шаг. На песке, образуя правильный круг и обратив острые клювы к середине, сидело восемь-девять крупных ворон. — Расселись, как в парламенте. Видно, кумекают, решают свои важные дела…

Велта старалась глядеть под ноги — боялась поскользнуться на медузе, напороться на камень, на ржавую железяку или наступить нечаянно на пугливого, семенящего боком крабчонка. Когда свернули за выдававшийся тупым клином мыс, Наталья Сергеевна остановилась и вполголоса проговорила:

— Теперь смотрите…

Велта подняла голову и отшатнулась. Прямо перед ней громоздились темно-серые скалы, смыкавшиеся сверху и напоминавшие ворота в рыцарских замках. Сквозь их тяжелый, давящий свод особенно сияющими и нежными казались голубое небо и голубая вода. Снизу скалы были сплошь усеяны колониями черных мидий, с неровных выступов свисали жирные бородатые водоросли, прилипшие к камням. Со стороны океана, словно преграда на пути к «воротам», торчали из воды хищные гранитные зубы.

Велта оглянулась. Против «ворот», загораживая собой все небо, угрюмо возвышался треснувший пополам утес. «Веселое местечко!..» Ею овладело странное чувство. Показалось, что не существует больше ничего, кроме этих, пахнувших вековой сыростью, замшелых ворот и этого вздыбленного, почерневшего от времени утеса… Стояла пронзительная тишина. Даже противное карканье ворон сюда не долетало. Океан тоже безмолвствовал. Лишь изредка раздавались какие-то непонятные звуки. То ли капала вода, то ли между камней с шуршанием осыпался песок… Велта долго вслушивалась, но никак не могла определить, откуда доносятся те звуки.