— А почему вы не пользуетесь амфибиями, катерами?

Вопрос адмирала не был неожиданным, этим же недавно интересовался и Панкратов.

— Океан не всегда позволяет им плавать. А здесь только два партнера: корабль и берег. Фактически мы избавляемся от посредников. Капризы погоды становятся менее докучливыми, — ответил Павлов, тоже взглянув на разраставшееся облачко.

— «Без посредников»… — Командующий, должно быть, взвешивал эти слова, потом добавил: — Согласен, без посредников хорошо, надо отрабатывать это с каждым кораблем… Однако амфибии забывать нельзя. Завтра и их обязательно используйте!

Павлов и его офицеры не скрывали удовлетворения от того, что способ, на обработку которого в последние месяцы было отдано столько усилий, явно получал признание. Даже Жилин, кажется, притих со своим недоверием к их затее.

В этот момент весьма кстати на берег вернулся Кубидзе.

— Товарищ командующий, — резво доложил он, — застрявшая волокуша переделана, все готово для ее нового испытания!

— Похвально! — одобрительно отозвался адмирал. — Не будем откладывать испытание, иду. А вы, — он обернулся к Павлову, — заканчивайте тут, на берегу.

— Василий Егорович, — громко позвал Рыбчевский, прикладывая штырьки пробника к клеммам, — ну-ка, нажми семнадцатое реле. Что-то синяя лампочка не горит…

Рыбчевский настраивает свое детище, так называемый «стенд обстановки», и в который раз любуется этим, как сказал Городков, «соединением электроники с искусством».

Во всю стену лаковым разноцветьем поблескивает макет их территории. Сопки, обрывы, овраги, коробочки казарм. Вниз побежала дорога, рядом краснеет нитка силового кабеля, а по другую сторону дороги голубеет лента водопровода. Паутинится желтая сетка тепловых трасс, взвиваются оранжевыми дугами телефонные связки. Везде флажки, лампочки. Как на новогодней елке. Каждую коробочку, каждый кубик, каждую трубочку украшают красные, синие, зеленые и белые лампочки. В лампочках вся суть. Лампочки сигналят о повреждениях: загорятся белые — значит, можно жить, значит, зацепило только краем; сверкнут зеленые — дело хуже, это уже разрушения, хотя и средние; засинело — еще хуже, повреждения сильные; ну а если красные засветились — беда полная.

Ох, и покопался Вениамин Ефимович, прежде чем соорудил этот стенд! Два с половиной месяца ушло, сколько вечеров, сколько ночей не знал покоя! Месяц назад, казалось, все сделал, однако Павлову не просто угодить — требовал, чтобы все показывалось автоматически, без предварительных расчетов. Пришлось еще попотеть, помучиться. До сих пор болит в затылке. Врач говорит — давление. Подскочит давление, когда в голове сплошные реле, связки да развязки. Зато сейчас — люкс. Самому нравится.

Нравится стенд и начальнику штаба Волкову. Как увидел его, сразу назначил показательную тренировку. Рыбчевскому только хлопот прибавилось, особенно сегодня, когда эта тренировка наконец состоится. А тут еще Павлов с Ветровым застряли в лагере у Кубидзе, говорят, дня через два, а то и позже вернутся. Павлов все-таки пообвыкся с большим начальством, а он, Рыбчевский, этого не любит, ему лучше за широкой командирской спиной.

На тренировку Волков приказал прибыть береговым командирам, то есть тем, которые знают толк в организации защиты и многое сами для этого имеют. Один Карелин чего стоит! Дотошный, как репейник. Наверняка полезет во все закоулки, заставит включать-выключать…

«Ничего. Отобьемся!» — подбадривал себя Рыбчевский.

Свои офицеры уже собрались в учебном классе, обвешанном диаграммами, графиками, номограммами. По правде говоря, Рыбчевский распорядился вывесить их исключительно для значимости, прямого отношения к тренировке они не имеют. Теперь все это охватывает один планшет, тоже только что смонтированный: закладывай в него данные — и получай готовую основу для практического решения, без манипуляций этими рисунками.

За передним столиком восседает Малышев. На тренировке ему предстоит выступать в роли главного разведчика, возможно, первому докладывать, где что поломалось, порушилось, погорело, кому какая нужна помощь… За Малышевым приютился Городков, сегодня он станет чем-то вроде старшего пожарника, под столиком у него уже и каска наготове. Дальше сидит Рогов, которому на занятии предназначено быть доктором, а не оружейником.

Надобность в этих главных пожарниках, разведчиках, медиках, можно сказать, отпала. Они здесь для подстраховки: вдруг да не подтвердятся расчеты. В жизни и такое бывает.

— Юрий Владимирович, — обращается с подначкой к Городкову Малышев, — вот ты у нас старший пожарник. Тебе с каланчи видней. Так вот, скажи на милость, что такое биржа труда?..

Офицеры сдержанно улыбаются, хорошо зная подоплеку вопроса: после освоения планшета Рыбчевский начал подумывать о сокращении расчетчиков, и Городков по этому поводу шутил, дескать, им еще придется вспомнить о бирже труда.

— Дорогой Вася Штирлиц, — откликается Городков, не отрываясь от своих записей. — Сдается мне, что ты у нас первый познакомишься с сим печальным заведением…

— Будет вам! — прерывает пикировку Рыбчевский. — Вот-вот появится Волков, а они… Тоже мне, забеспокоились о своих креслах. Знайте, на ваш век работенки хватит. Как в том детском стишке: «Папы всякие важны, папы всякие нужны».

Длинный звонок от дежурного возвестил, что начальство и гости появились.

— «Это есть наш последний…» — пробормотал Рыбчевский и заспешил их встречать, помня о том, что предстоящая тренировка завершает все учение, и от того, как она пройдет, будет зависеть общая оценка.

Вместе с Волковым пожаловал и Жилин. Привезенные ими командиры дружно рассаживались в классе, с интересом озирались вокруг. Их взгляды скользили по таблицам, по планшету, по удобным рабочим столикам, но как только наталкивались на стенд, сразу задерживались на изображениях знакомых сопок, домиков, дорог.

Рыбчевский, которому Волков поручил без лишних вступительных слов начинать занятие, всматривался в лица гостей. Смуглые и бледные, обветренные и утомленные, с густыми или редкими шевелюрами… Опыт, умудренность, знания смотрят прямо на него, ждут от него чего-то полезного, стоящего.

«Отнимать у них время на мелочи действительно совсем негоже. Надо переходить сразу к сути», — решил он. Чтобы унять волнение, Рыбчевский тихо откашлялся и заговорил подчеркнуто спокойно, слегка растягивая слова:

— Мы заранее рассчитали, что́ нам могут причинить всякие взрывы. Результаты свели вот в такой планшет. — Он аккуратно обвел планшет остроносой указкой. — Теперь расчеты на подготовку мер по ликвидации последствий взрывов предельно упростились. Надо только прикинуть исходные параметры, например, под какое давление мы попали, установить их на планшете, — Рыбчевский показал, как это делается, — и получить готовый ответ. Разумеется, в реальных условиях надо еще свериться с тем, что произошло фактически…

— А какая же роль отводится этому красочному стенду? — спросил Волков.

— Наглядность.

— Так… — Волков постучал по столу карандашом. — Вопросы к Рыбчевскому?

— Капитан второго ранга Карелин, — представился высокий бритоголовый офицер. — Решение принимаешь, когда хорошо знаешь, что произошло. Каким образом вы, раскиданные по всей бухте, узнаете это?

— Резонно. — Рыбчевский усмехнулся: — Для того должна существовать надежная связь с начальниками наших точек. Они не мешкая докладывают, что у них там происходит, ну а мы беремся за планшет…

— А если эти ваши начальники или их заместители выйдут из строя? — допытывался Карелин.

— Тогда, как и раньше, пошлем на разведку Малышева на колесах или на гусеницах. Стенд этому не помешает…

Когда Карелин в конце концов угомонился и Рыбчевский целиком удовлетворил любознательность других командиров, Волков потребовал:

— Вениамин Ефимович, решите нам какую-нибудь задачу, желательно посложнее.

Рыбчевский незаметно надавил кнопку, вделанную в стол. Тотчас отозвался репродуктор, и полились торжественные придыхания мичмана Щипы, докладывающего обстановку, какую он якобы наблюдает, находясь на самой высокой сопке. Вслед за тем репродуктор начал извергать потоки информации с других точек. По ходу этих докладов Малышев и Городков определяли варианты, закладывая их в планшет.