Но вскоре прибыл контейнер, и с ощущением простора пришлось проститься. Коридор и одну комнату завалили разобранной мебелью, всякими узлами. Началась обычная суматоха новоселов, которой, казалось, не будет и конца.

Но вот вешалка заняла свой угол в прихожей, обрели пристанище кухонный стол с табуретками, на правах привилегированной персоны привольно обосновался между окном и диваном телевизор… Постепенно все расставилось, развесилось, раздвинулось, и квартира приобрела вид, будто целую вечность все в ней так и стояло. Недоставало разве что каких-то штрихов.

— Велта, я еду в город. У меня будет там свободный час-другой. Есть поручения? — однажды утром спросил Павлов.

— О да! Конечно. — И Велта стала перечислять: — Зеркало купи непременно большое и круглое. Светильник лучше плоский, молочного цвета. И чайник не забудь…

Вдогонку Велта наказывала еще что-то, но Павлов, спешивший к машине, не расслышал ее.

Замелькали придорожные сугробы. Газик катился вязко, переваливаясь и пробуксовывая. На повороте он обогнал Рыбчевского и Городкова, спускавшихся с откоса.

«Рыбчевский, Рыбчевский…» — вздохнул Павлов. Вспомнился вчерашний с ним разговор.

Павлов стоял на цеховом мостике, опираясь грудью о надраенную медяшку поручней. Отсюда было хорошо видно, что творится внизу, где вдоль окон длинным рядом разлеглись торпеды: с утра моряки Городкова начали готовить большую их партию для подводников. У каждой торпеды хлопотал свой расчет.

Отсюда до торпед не близко, но Павлов хорошо отточил в морях свое зрение и потому различал все до подробностей. Матросы проверяли механизмы, подходили к мичманам, что-то им говорили, часто вместе возвращались к тем же механизмам и вместе их смотрели.

«Порядок. Готовят по-новому», — с удовлетворением было отметил Павлов. Но что это? В дальнем конце мичман Молоканов сидел в сторонке, перелистывал какую-то книгу и совсем не обращал внимания на торпедистов. Павлов спустился с мостика и подошел к нему.

— В чем дело, почему не следите за работой расчета?

— Матросы же сами хорошо делают, товарищ командир. — Мичман поспешно вскочил, закрывая альбом с чертежами, а после заминки продолжил: — Да и не пойму, что от меня требуют. Я начал принимать, как Городков учил, а капитан третьего ранга Рыбчевский возмутился: что за парад, говорит, только мешаете друг другу…

— С капитаном третьего ранга Рыбчевским я разберусь, — отступился Павлов. — Должно быть, вы чего-то не поняли. Вам надо готовить так, как требует Городков.

Потом было неприятное объяснение с Рыбчевским.

— Вениамин Ефимович, почему отменили мое указание?

Рыбчевский недоуменно сморщил лоб, приподнял плечи и всем видом показывал, что не знает, о чем идет речь.

— Я о расчете Молоканова.

— А-а… — Рыбчевский облегченно вздохнул и слегка покраснел. — Просто я сказал, чтобы матросы не шумели, а докладывали по-человечески. Чем так горланить, лучше работать по-старому.

— Молоканов вас по-другому понял. Разберитесь-ка лучше.

— Есть! — Рыбчевский подобрался, хотя его выправка и так была безупречна.

— Ну, а вы сами, Вениамин Ефимович, как оцениваете новую организацию приготовления?

— Да как сказать… — Рыбчевский потупил взор. — Непривычно как-то. Утверждать, что я ее ярый приверженец, — не могу.

— Почему?

— Если моряков учить хорошо, — Рыбчевский упрямо выпятил подбородок, — можно готовить при любой организации.

— Не так! — не скрывая осуждения, сказал Павлов. — Совсем плохо, что старпом не учитывает разницы, когда готовят одну торпеду, а когда десятки или сотни. Постарайтесь это понять и относитесь к новой организации дела не как к благому пожеланию, а как к моему приказанию.

В городе, в перерыве совещания, Павлов устремился на центральную улицу. В книжном киоске он, к своей радости, увидел свежий журнал «Вокруг света» и уже расплачивался со старичком-киоскером, как вдруг на его плечи сзади легли чьи-то тяжелые руки. Обернувшись, Павлов с удивлением воззрился на сияющую физиономию своего однокашника Игоря Алтайцева.

— Ты здесь? А я считал, что после демобилизации твои координаты давно уже где-то в белокаменной… — Павлов искренне обрадовался встрече.

— Я как тот воробей, — смеялся Алтайцев. — И там, и здесь. Восемь месяцев по морям, по волнам, четыре — в столице.

— Слушай, где мы с тобой поговорим? — Павлов хлопнул однокашника по плечу.

— Завтра отчаливаю, а свободного времени… — Алтайцев провел ладонью по горлу. — Пожалуй, Витя, пойдем прямо сейчас в «Золотой якорь». Там крабы бывают, да и самое время перекусить.

— Мне бы только выполнить заказ «домашнего адмирала», — замялся Павлов.

— А ты поручи кому-нибудь. В кои-то веки еще увидимся!

— Пошли. Только давай подскочим к машине.

Они свернули за угол. Напротив сквера, почти уткнувшись в дерево, стоял припорошенный снегом газик.

— Рогов не подходил? — спросил Павлов у Владислава.

— А вон, из универмага идет…

К машине приближался старший лейтенант с раздутым портфелем и внушительным свертком под мышкой.

— С чем поздравить? — улыбнулся Павлов.

— Да вот, чашки купил. Вроде ничего… — Рогов в отпуске сочетался законным браком и теперь, ожидая приезда молодой жены, старался навести в своей комнате уют.

— Валерий Иванович, не в службу, а в дружбу. Если не затруднит, конечно… — И Павлов перечислил то, что просила купить Велта.

— Это лучше поискать в «Электроне», — вмешался Алтайцев. — Там и народу меньше, и выбрать можно свободнее, и хозяйственный отдел большой… — Он стал подробно объяснять, что там есть и как туда короче проехать.

Сбросив все домашние заботы, Павлов с легкой душой двинулся с Алтайцевым в «Золотой якорь». Впереди у них был целый час.

В полупустом зале ресторана они облюбовали себе место у окна и с удовольствием утонули в мягких, с удобными подлокотниками, креслах за хрустящей, накрахмаленной скатертью.

Как же давно они не виделись!.. Алтайцев погрузнел, раздался в плечах. Темно-синяя куртка с четырьмя золотистыми нашивками сидела на нем весьма солидно. Гладко выбритое, задубелое, обветренное лицо морехода показывало, что он еще в полной форме. Серые глаза с хитринкой и большой улыбчивый рот хорошо дополняли портрет рыбацкого капитана, четверть века бороздившего воды Тихого океана.

Павлов смотрел на Игоря Алтайцева, и с каждой минутой ему все больше вспоминался худощавый юноша курсант, стриженный ежиком, с лихо закушенной папироской, шахматист, весельчак, занимавший друзей всякими забавными историями.

— Ну что, Витя, — Алтайцев заговорщицки потер руки, — по случаю встречи не грех и пропустить малость?..

— Даже полагается. Только через час меня ждет адмирал. Так что табу в чистейшем виде. Перенесем до твоего возвращения. А сейчас давай чисто символически. Минеральной водичкой.

— Ну куда это годится? — воспротивился Алтайцев, делая кислую мину. — Еще засмеют!

— Ты, я смотрю, совсем забыл военную службу, — весело, но неуступчиво проговорил Павлов. — Раз нельзя — значит, нельзя. Да и потом, какая разница, что вливать. Неужто не вспомним былое?..

— Убедил, — нехотя выдавил Алтайцев, закуривая сигарету. — Военную службу я не забыл!

Из-за разлапистого широколистого деревца, торчавшего из деревянной кадки, павой выплыла официантка в кружевном кокошнике.

— Что, мальчики, будем пить? Чем закусывать? — Она подняла карандаш над длинным блокнотом, способным вместить, наверное, все меню ресторана.

— Салат из крабов, яблок и… боржомчику. — Павлов перехватил инициативу у открывшего было рот Алтайцева, не будучи уверенным, что окончательно убедил того обойтись без рюмки.

Официантка смерила «мальчиков» прохладным взглядом, но, видно, тут же поняла, что «приговор окончательный», и скрылась за лимоном в кадке так же быстро, как и появилась.

И начались воспоминания. Помянули добрым словом училище, своего начальника курса. «Наш кот», — называли его курсанты за щегольские черные усики и красивые, в самом деле очень похожие на кошачьи, глаза. Беспредельно строгий, но справедливый, беззаветно любящий морское дело, с каким-то обостренным чувством юмора, он оставил неизгладимый след в душах своих воспитанников. А судьба раскидала их выпуск по всему белу свету. Где только они ко плавали!