Возле лестницы, надёжно блокируя выход в коридор, на улицу, стояла группа людей в форме. Не в такой форме как те, что сопровождали Семёна. В тёмно-серой. Хотя во всём остальном они были удивительно похожи на арестовавших Семёна бойцов. Как братья-близнецы. Такой же покрой одежды, такие же угрюмые лица. Такие же светящиеся трубочки, направленные теперь не только на Семёна Владимировича, но и на его сопровождение.

Из встречающей группы вышел офицер — Семён уже отличал офицеров от рядовых бойцов. По обязательному плащу и высоким сапогам.

— Вы превысили свои полномочия, — скучным голосом сказал серый офицер. — Жрецы-слимперы проходят исключительно по нашему ведомству. Попрошу передать мне арестованного. Вот приказ, подписанный кардиналом, — офицер достал из нагрудного кармана карточку, наподобие визитной.

— Я подчиняюсь только имперской канцелярии, — отрезал, наливаясь кровью, чёрный офицер. — У меня приказ!

— У меня тоже, — хладнокровно ответил его собеседник. — Как будем решать затруднение?

— Разумеется, дуэль, — надменно вздёрнул голову чёрный офицер.

— Приступим? — сказал серый офицер, не отводя взгляда от противника и пряча светящуюся трубочку в рукав; неуловимым движением серый офицер выдернул из-под плаща шпагу и напал на чёрного — в руке у того тоже сверкнул клинок. Звон металла наполнил зал; солдаты потеснились, освобождая место для поединка, отступили к стенам и стали с интересом наблюдать за происходящим, возбуждённо переговариваясь между собой.

— Однако какие мы важные, — пробормотал Мар. — Офицерская дуэль, и из-за кого! Слушай, я как-то всё больше и больше начинаю уважать нас обоих, — с гордостью сказал медальон. Семён в ответ лишь коротко промычал носом.

— Это как надо понимать, что ты со мной согласен, или ты мне просто сигнал подал? — озаботился Мар. — Типа покашлял. Ну, как мы договаривались, помнишь? Короче, план меняется — будешь не кашлять, а мычать. Один раз громко промычал, значит, дёргаем отсюда. Если получится, — честно предупредил медальон.

Солдаты оглушительно взревели: серый офицер сделал финт шпагой, чёрный подался на уловку и заработал ранение в грудь. На Семёна теперь никто не обращал внимания; солдаты принялись делать ставки на своих командиров — как чёрные, так и серые. Стоял невероятный шум.

Поединок сместился ближе к пленнику: серый офицер теснил чёрного, нанося ему удары, которые чёрный офицер парировал с трудом, сказывалось ранение. Солдаты подались в разные стороны, оставив Семёна с конвоирами у стены — те попытались тоже разойтись и тоже в разные стороны, но чуть не вывихнули Семёну руки, второпях забыв о нём. Семён взвыл, от боли закрыв глаза. Замычал во всю мочь.

— Понял, — сказал Мар. — Действую.

Не успел Семён проморгаться, как железная хватка солдат-конвоиров вдруг исчезла; звон стали и крики стали гораздо глуше. Семён открыл глаза: он был всё там же, в запечатанном доме. На втором этаже. Возле пентаграммы. Возле столба фиолетового света.

— Ушёл! — истошно завопили внизу. — Жрец ушёл!

— Искать! — вразнобой командирским рёвом ответили два голоса. — Всем искать! Не мог уйти, дом закрыт дополнительным щитом. Имперский отряд — на второй этаж, к звезде! Кардинальский — в библиотеку! Бегом! Бегом! — по лестнице забухали сапоги.

Семён повернулся к пентаграмме. Поёжился.

— Я предупреждал, что тебе этот вариант не понравится, — мрачно сказал медальон. — Но другого нет.

Буханье сапог становилось всё ближе и громче; Семён, не оборачиваясь, шагнул в столб.

— Вот он! — раздалось сзади. — Он... он... — крик отозвался в ушах Семёна умирающим эхом. Что-то мощное, безжалостное схватило Семёна Владимировича, сжало так, что парень не смог ни охнуть, не вздохнуть; нарастающее электрическое шипение полностью оглушило его. Фиолетовый свет померк и Семёна грубо швырнуло куда-то в темноту. Как камень из пращи.

...Семён поморгал, разгоняя муть: видно было плохо, всё плыло и качалось, свет резал глаза как с похмелья.

— М-м-м, — промычал парень, потом вспомнил о пластыре и с ненавистью содрал его с губ.

— Чёрт, — сказал Семён, тут же схватившись за лицо, — больно-то как! Ух ты, какая щетина отросла. Побриться, однако, надо. Мар, где мы?

— Хрен его знает, гражданин начальник, — чётко отрапортовал медальон. — Понятия не имею куда нас зашвырнуло. В принципе должны были в каком-нибудь колдовском месте оказаться. Где магия сильная. Надеюсь, это не очередное Хранилище?

Семён стоял в длинном и широком коридоре: по левую сторону от Семёна тускло багровели закатным светом прямоугольники узких окошек-бойниц, забранных толстыми железными прутьями; по правую тянулась каменная стена, увешанная груботкаными гобеленами. На всех гобеленах то сажали кого-то на кол, то отрубали головы, то четвертовали... Цветная вышивка была сделана с чувством и весьма тщательно — наказуемые выглядели как живые. Даже те, которые наверняка были уже мертвы.

Меж красочных полотен застыли почётным караулом пустые рыцарские доспехи, мятые, грязные, местами продавленные и распоротые, как будто их вскрывали тупым консервным ножом. Поверх многих доспехов запеклось что-то чёрное, словно на них небрежно плесканули краской; рядом с каждым рыцарем была дверь из крепкого морёного дуба с тяжёлой ручкой-молотком. Создавалось впечатление, что распотрошённые рыцари то ли охраняли эти двери, то ли наоборот, предупреждали, чтобы их не открывали. Ни в коем случае.

Резким контрастом с этим мрачным местом был запах: в коридоре крепко пахло жареным луком, уксусом и чем-то мясным. У Семёна сразу заурчало в животе.

— Пахнет-то как, — Семён повёл носом. — Шашлыком, что ли?

— Не очень похоже на колдовское место, — решил медальон. — Странно. Или я что-то недопонимаю, или слимперская пентаграмма от времени испортилась. Забросила нас по ошибке в ресторан.

— Не думаю, — Семён потёр лоб. — Голова аж гудит после такого броска... И в колдовских местах, бывает, еду готовят. Хороший признак! Значит, где-то здесь есть люди. Пойду, поищу, — Семён откашлялся, помотал головой, отгоняя усталость и пошёл на запах, глотая вдруг набежавшую слюну.

Коридор со стороны окон отпочковался узким наклонным ходом с каменными стёртыми ступеньками, ведущими вниз: именно из этого хода и тянуло вкусным сквознячком. Семён Владимирович осторожно шагал по ступенькам, часто приостанавливаясь и вглядываясь в полумрак — мало ли какие сюрпризы могли ожидать его там! К счастью, сюрпризов не оказалось, во всяком случае на самой лестнице. Но вот ступеньки закончились и Семён, прижимаясь к стене, заглянул за слегка приоткрытую дверь.

Пожалуй, это была столовая. Столовая при кухне: у дальней стены на объёмистой печи стояли кастрюли, сковородки, какие-то противни и судки — всё это кипело, шипело, скворчало и пахло. Сказочно пахло; Семёну показалось, что он вот-вот захлебнётся слюной.

У плиты, стоя спиной ко входу, суетился невысокий крепыш в серой рубахе-распашонке и серых коротких штанах. Беззвучно выбивая чечётку голыми ногами по деревянному полу, он одновременно что-то помешивал в кастрюлях здоровенным половником, что-то пробовал, зачёрпывая длинной ложкой из судков, сыпал в сковородки специи и отгонял полотенцем от кастрюль мух. Семён ничуть не удивился бы, если б у повара оказалось не две руки, а шесть — потому что так ловко управляться сразу со всей кухонной работой казалось делом невозможным. Но повар управлялся. И ещё как!

На стенах просторной кухни висели коптящие факелы, ярко высвечивая дверь неподалёку от печи и более тускло освещая длинный стол посреди зала. За столом, уставленном разнокалиберными блюдами и мисками, на струганных лавках сидело около десятка людей, сосредоточенно жующих, хмурых, чем-то озабоченных. Обычного для застолья гомона не было слышно — жующие лишь изредка поглядывали исподлобья на своих соседей по ту сторону стола, на том их общение и заканчивалось. То ли здесь не положено было разговаривать, то ли все эти люди были смертельными врагами, но трапеза проходила в полном молчании.