— Тебе, Мафусаил, здорово повезло, что ты на предсказании погорел, а не на тайных свиданиях, — поспешил утешить джинна Семён. — Представляешь, что было бы, если б шах-государь тебя в таком месте да со своими наложницами застукал?!

— Не представляю, — мрачно ответил джинн. — Шах большой выдумщик насчёт пыток и медленного умерщвления неугодных. Всё! Никогда больше такого не повторится. Никогда! Наука и звёзды — вот мой удел, вот занятие, достойное пылкой любви. А не плотские утехи.

— Это он сейчас так говорит, — шепнул Мар. — Посмотрим, что он запоёт, когда помолодеет, — и мелко затрясся на цепочке в приступе беззвучного смеха.

— Кстати, о предсказаниях, — Семён присел на кушетку. — Дай посмотреть твой свиток. Может, чего интересного прочитаю. А ты пока сообрази насчёт еды как обещал, хорошо? Прямо мутит от голода, надо же.

— С радостью, о великий знаток грамоты, — Мафусаил достал из-за пазухи пергаментную трубку и с полупоклоном вручил её Семёну Владимировичу. — Я искренне надеюсь, что мои слабые попытки приподнять незримую завесу далёкого будущего стоят тех усилий, кои...

— Жрать давай! — рявкнул Семён и стукнул кулаком по столику.

— Есть! — по-военному коротко отчеканил джинн и спешно умчался в глубь зала, лишь занавески колыхнулись от ветра.

— С ним только так, — сердито проворчал Семён, разворачивая свиток. — Ну-ка, что тут про нас говорится? — и углубился в чтение.

Пока Мафусаил сервировал стол вяленым мясом, сухими лепёшками и невесть откуда взятыми свежими фруктами и кувшином холодной воды, Семён изучал предсказания.

Предсказаний было много. Лет на триста вперёд, а то и больше: чёткой хронологии, естественно, не было никакой. Где-то в самом конце свитка Семён нашёл и телеграфно короткое сообщение о нём самом, о Семёне Владимировиче: ничего нового, о чём бы им тогда не рассказал джинн, в том предсказании не имелось. Все остальные пророчества были настолько туманны и насыщены столь непонятными намёками и ссылками, что читать их было просто бессмысленно. Всё равно ничего не было понятно.

Семён отложил пергамент и вплотную занялся мясом и лепёшками, запивая их холодной водой. Пока он ел, джинн успел где-то выкупаться, коротко подстричь бороду и переодеться во всё новое. В таком виде он выглядел куда как благообразнее, хотя одежда ему была заметно великовата; отмытый и подстриженный джинн здорово смахивал на постаревшего Шона Коннери. Как брат-близнец.

— Скажи, Мафусаил, а звёзды тебе случаем не намекнули, как мы сможем пробраться в шахскую сокровищницу? — Семён с аппетитом захрустел яблоком. — Или, может, ты у них сегодня ночью поспрашиваешь? Я вижу, ты с небесными светилами накоротке — вон сколько пророчеств наклепал! И что, все-все сбудутся?

— Сомневаюсь, — джинн отщипнул кусочек лепёшки. — Сомневаюсь, что звёзды помогут мне в столь пустяковом для них деле, как проникновение во всякие там сокровищницы. Нет им до людских сокровищ никакого дела! А насчёт долгосрочных предсказаний... Насчёт них я тоже сомневаюсь. В их правдивости. Звёзды порой бывают весьма лживы... Но долг астролога заставил меня записать всё, что я узрел в небесах, дополнив предсказания обязательными в таком случае туманными намёками и расплывчатыми предположениями.

— А зачем они нужны, эти намёки и предположения? Туманные. — Семён с удовольствием запил яблоко холодной водой и вытер рот салфеткой.

— Как же иначе? — удивился джинн. — Предсказания вещь деликатная. Нельзя в них ничего говорить откровенно и в лоб! Тем более с указанием конкретных дат. Опасно это. Что далеко ходить, три недели тому назад... А, ладно. Что случилось, то случилось. Так вот, о любознательный повелитель карманов, знай же — чем больше тумана и непонятностей в пророчестве, тем больше шансов, что такое долгосрочное предсказание окажется верным, даже если оно изначально ошибочно или попросту выдумано. Когда-нибудь, но верным! Пусть даже и через сотни лет. Когда случайно, хоть немного, хоть чуть-чуть, оно совпадёт с каким-нибудь важным событием, о котором астролог, по правде говоря, и понятия не имел — потомки обязательно растолкуют его расплывчатое пророчество так, как этого не смог бы сделать и сам предсказатель. Достаточно одного такого совпадения и всё: имя твоё обессмертится на века. Как гения и провидца. А у меня таких предсказаний сотни! Хоть одно, но сработает... Я так думаю.

— Так он в гении метит, — догадался медальон, — в веках наш дедушка прославиться хочет! Вот это размах, вот это амбиции, — позавидовал Мар. — Молодец. А я-то думал, что он недотёпа. А он ух какой оказывается! Всё, я тебя уважаю. Хочешь ты того или нет.

— Я не против, — скромно ответил джинн. — Уважай.

— Ну вылитый Нострадамус, — зевая сказал Семён. — Тотальный провидец. Теперь я понимаю, как делаются великие предсказания. Жулики вы, господа астрологи. Никому верить нельзя, — зевнул ещё раз и растянулся на кушетке. — Устал я что-то. Пожалуй, посплю немного.

— Отдыхай, о непревзойдённый специалист по замкам, — согласно покивал Мафусаил. — Сегодня ночью нам предстоит нелёгкая работа! А я пока схожу к шахской башне, посмотрю, что да как. Думаю, в таком обличии меня никто в тех краях не признает, — поклонился и ушёл, тихонько заперев входную дверь снаружи. И Семён немедленно уснул.

Проснулся Семён оттого, что ему кое-куда приспичило. Так как джинн забыл объяснить Семёну Владимировичу, где именно находятся столь важные удобства, пришлось Семёну искать их самому. Заодно он полностью ознакомился с безразмерной пристройкой и убедился, что она, в общем-то, действительно невелика, а дополнительное пространство в ней было создано всё той же магией: комната попросту была повторена много раз, о чём ясно говорили видимые только Семёну дымчатые перегородки пространственных состыковок.

Кроме удобств обнаружился и небольшой комнатный садик с карликовыми фруктовыми деревьями и журчащим между ними ручьём — джинн, судя по ухоженности садика, был ещё и эстетом-садоводом; Семён с трудом удержался от того, чтобы вырезать на стволе ветвистой яблоньки какую-нибудь необычную памятную надпись. Матерную.

— Что за школьные дела! — отругал он самого себя и пошёл к выходу. — А куда это наш знатный мичуринец запропастился? — раздражённо спросил он у закрытой входной двери. — Что-то слишком долго его нету. Уж не опознал ли кто его? Шахские наложницы, например. И мучают сейчас беднягу, по старой памяти, — развеселившись от такого предположения, Семён пропустил момент, когда дверной замок мелодично тренькнул.

Дверь распахнулась и вошёл джинн. Вид у Мафусаила был растрёпанный и крайне озадаченный. Словно он только что отстоял длинную скандальную очередь в пивнухе, а долгожданное пиво взяло и закончилось у него прямо перед носом. Совсем.

— Что случилось? — встревожился Семён, напуганный горестным выражением лица джинна. — Опознали? Всё пропало?

— Золото, — дребезжащим голосом произнёс Мафусаил, протягивая Семёну Владимировичу очень знакомую монету. И трагически замолчал, как будто этим словом было сказано всё.

— Действительно, золото, — согласился Семён, взял тяжёлый кругляш и недоумённо повертел его в руках. — Ну и что?

— Это неправильное золото, — убеждённо сказал джинн. — И делают его в неправильном мире. В шайтанском.

— Чего это он нашими деньгами недоволен? — возмутился Мар. — Семён, я понял — это местный заговор против нашего богатства. Нас третируют!

— Попрошу внятных объяснений, — потребовал Семён, не обращая внимания на опрометчивое заявление медальона. — Почему неправильное? Как это понимать?

— Его не существует, — понизив голос и зачем-то оглядываясь по сторонам, произнёс джинн. — Оно как бы есть, но его как бы и нету. Я только что заходил к Абдулле-меняле, есть тут один... меняет туда-сюда... Так он через золотомерное стекло стал монету проверять, как положено. На предмет наведённой порчи, сглаза и прочего колдовства. Бывает, знаете, камушек в дорогую монету превратят или кусок свинца заклинанием облагородят... Глянул он в стёклышко — и всё, сразу отказался от размена. Шайтанское, кричит, у тебя золото. Нету его! Потому что стекло ни монеты, ни чего другого вместо неё не увидело. Вообще. Стражников хотел позвать!