— А как называется эта чуда-юда? — спросил он в первый день Дергачева, кивая на почерневшую от времени покосившуюся церквушку.

Монастыри, церкви, часовенки возникали здесь в давние времена не просто так, а, как правило, в ознаменование какого-либо явления. Например, Никон, будучи соловецким иеромонахом, плыл к устью реки Онеги «и во время то от великого морского волнения едва не потопихомся, но спасение получахом, водрузихом на том месте святый крест».

Церковь, над реставрацией которой второй год бился Дергачев, появилась на свет по менее чудесному поводу. Говорили, что на этом месте кого-то порешили гулящие люди, то ли монаха, отправившегося в Москву с чудотворными мощами, то ли торгового человека. Как бы то ни было, церковка получилась на диво — складная, стройная, она вошла во все местные путеводители…

— Как называется? — повторил вопрос Дергачев. — Спас «на крови». — И увидел, как тень набежала на осунувшееся лицо молодого помощника.

Зубов появился на другой день после отъезда Дергачева. Костя не удивился: внутренне он был подготовлен к появлению Зубова, ждал его.

При последней встрече Зубов вручил Косте увесистую пачку денег: «Трать, не жалей!» Костя машинально сунул их в карман. Лишь потом задумался… Если Зубов дает ему деньги, значит, он-то твердо знает, что к ограблению конторского сейфа Костя отношения не имеет, что деньги в его машину кем-то подброшены. Но коли так, то почему он не пошел в милицию и открыто не заявил об этом? И другая мысль посетила его: а что, если врученные ему Зубовым деньги — из тех, что похищены из сейфа? Эти замаранные деньги в кармане Кости — еще одна неоспоримая улика, доказательство его участия в убийстве и грабеже. И еще: за какие-такие заслуги, прошлые или будущие, одаривает Костю Зубов столь большими суммами?

Улучив момент, Костя спрятал пачку денег в целлофановый пакет, засунул в железную банку из-под тушенки, отправился на берег реки и там закопал банку в песок.

Первая фраза Зубова после его появления в часовенке была:

— Деньги еще остались? А то могу добавить.

— Где мне их тут тратить? — вяло отвечал Костя. Подумал: «Он почему-то даже не поинтересовался, где мой напарник, твердо знает, что уехал. Выслеживал, что ли?»

Зубов словно угадал мысли Кости, небрежно бросил:

— Этот твой начальник… Он надолго слинял?

— Вернется во вторник.

— Вот и хорошо, — обрадовался Зубов. — Выходит, у нас целый день в запасе. Будет время все обмозговать.

Костя испытывал страшное напряжение, готовясь к разговору с пришельцем. А Зубов не спешил начать его. Накопал червей, взял удочку, пошел на реку. Через пару часов принес несколько черных скользких голавлей, бросил их на траву. Рыбы, нанизанные на леску, извивались, судорожно открывали рот. Костя отвернулся. Не так ли и он сам — на что-то надеется, дергается, пытается соскочить с крючка.

Они пожарили рыбы, немного выпили (запечатанную бутылку Зубов принес с собой). Стало быстро темнеть.

— Что-то я притомился. Давай спать.

Костя, приготовившийся к решительному объяснению, испытал разочарование. Спал плохо, ему казалось, что чьи-то руки тянутся к его горлу, он вскрикивал, пробуждался. Сосед, посапывая, лежал в противоположном углу. Он спал сном человека, чью совесть, по-видимому, не отягощали черные видения.

Разговор начался за завтраком. И начал его не Зубов, а сам Костя:

— Что слышно о Раисе Сметаниной? Как она?

— Вот вы, молодые… Тут речь о жизни и смерти идет, а он о бабе печется.

Однако на вопрос Зубов ответил четко. Поначалу Раиса делала попытки отыскать след Кости. Ездила в Северогорск, встречалась с Костиной матерью. Кидалась с расспросами и к нему, Зубову. Он сказал: лично ему кажется, что с Барыкиным все в порядке, убрался с глаз долой на время, пока правда выйдет наружу, и все разъяснится. Пусть Раиса ждет вестей.

— Какие вести? Откуда? — в отчаянии воскликнул Костя. — Не ты ли запретил мне ей писать?!

— И правильно сделал. А то бы сейчас ты не у речки прохлаждался, а сидел в КПЗ, ждал срока.

— Я сегодня же ей напишу, — решительно сказал Костя.

— А куда?

— В леспромхоз.

— Нету ее в леспромхозе. Улетела птичка. Фьють — и след простыл. Уехала и адреса не оставила.

Костя сидел как громом пораженный. Лицо его приобрело синюшный цвет. Ему показалось, что пресеклась артерия, по которой струился хотя и тонкий, но живой ток крови, перехватило дыхание, сердце замерло — вот-вот остановится.

Зубов забеспокоился:

— Да ты что… ты что! Эй, парень! Очнись! Разве нет у тебя надежного друга? Отыскал я твою кралю, отыскал. Хотя трудов это мне стоило немалых. Так что с тебя причитается.

— Да, я у тебя и так кругом в долгу. Не знаю, чем и расплатиться. Может, жизнью?

Косте показалось, что Зубов при этих словах вздрогнул. Хрипло рассмеялся:

— А что, это мысль… Впрочем, не до шуток, паря. Дело-то серьезное. Бери бумагу, пиши своей крале письмо. Гарантирую: скоро получишь ответ. А будешь меня слушать, то через несколько дней увидишь ее. К сердцу прижмешь. Ну что? Вопросы есть?

Костю из холода бросило в жар. Этот Зубов — не человек, а дьявол. Попробуй вырвись из его рук, когда он заранее читает твои тайные помыслы, на каждый вопрос у него готов обезоруживающий ответ.

— Я увижу Раису? А не врешь? Где она?

Зубов рассмеялся:

— Близок локоток, да не укусишь. Живет твоя краля тут неподалеку, в военном городке. Однако путь туда заказан: вход по пропускам. А у тебя не то что пропуска, паспорта даже приличного нет. Со своим-то сразу в кутузку загремишь.

— Как же быть? — Костя был растерян.

— Не боись. Действуй, как я велю, и через пару дней получишь Раискин ответ. Однако надо поспешать. Знаешь, что такое военный городок? Тысяча мужиков на одну бабу приходится. Как бы она кого не приглядела…

Костю била дрожь.

— Говори, что делать?

Он уже позабыл, что еще вчера дал себе слово не поддаваться на посулы этого человека, действовать по своей воле, жить своим умом. Да где его взять-то, этот ум, страсть захватила все его существо.

Разговор их был прерван самым неожиданным образом. Отворилась дверь пристройки, где Зубов с Костей, рассевшись на лавках, гоняли чай, и на пороге появился Дергачев с двумя сумками, набитыми до отказа.

— Уф, тяжелые, черти, — отдуваясь, объявил он и бросил поклажу в угол. — Ну-ка плесните, друзья и мне чайку. Уморился с дороги.

Костя заметил: тень скользнула по лицу Зубова при появлении Дергачева, но он быстро овладел собой. Приветливо сказал:

— Костя, что ж ты… Налей начальнику-то.

У Кости вырвалось:

— Вы же говорили, чтобы вас раньше вторника не ждать.

— Быстрее управился, — отвечал Дергачев, приглядываясь к Зубову, которого он видел впервые.

— А мне пора, засиделся, — Зубов быстро встал, пожал руку Дергачеву и вышел из пристройки.

Костя последовал за ним.

— Во вторник, во вторник… — злобно прошипел Зубов. — У, трепач. Слушай меня. Значится, так. Как увидишь свежую засечку топором вон на той сосне, собирай манатки, дождись ночи и шагай берегом против течения. Пройдешь примерно километр. Там и свидимся. Дергачеву обо мне ни слова. Оставишь записку: мол, мать заболела, надо срочно в город. А то он еще через милицию тебя разыскивать будет. Это нам, сам понимаешь, ни к чему.

И, захватив с собой заранее заготовленную Костей записку к Раисе, скрылся.

— Кто это был? — поинтересовался Дергачев, когда Костя вернулся в пристройку.

— Братан матери. Говорит, неможется ей. Не пришлось бы ехать в город.

— Мать — это святое. Если надо, поезжай. Денег я привез. Дам, сколько надо.

И этот предлагает Косте денег. Сколько надо. А ему денег как раз и не надо. Счастья бы ему немного да удачи, вот чего ему не хватает.

Через несколько дней поутру Костя вышел из пристройки, и сердце захолонуло. Ближняя сосна притягивала взгляд свежим рубцом — кто его сделал, сам Зубов или кто-то по его поручению, ночью или поутру, неизвестно. Однако пора собираться в дорогу. Куда она его приведет, эта дорога?