— Что ж, наблюдения, сделанные вами и летчиками во время полета, довольно точны… Случай бесспорно интересный. Что вам сказать? То, что объект мгновенно изменял направления своего движения, с высоты доставал землю световым лучом, безусловно аномально. Определяя природу явления, мы прежде всего руководствуемся признаком локальности. То есть если явление локально, ограничено в пространстве, оно уже может претендовать на аномальность. А размеры объекта, каким его видели вы и летчики, невольно настораживают. Уж очень он велик. Естественно предположить, что где-то далеко, за многие тысячи километров, происходит глобальный атмосферный или геофизический процесс уже известного науке типа. А летчикам лишь показалось, что он где-то близко — типичный, так сказать, обман зрения. Но поскольку, как вы утверждаете, летчикам удалось определить точное расстояние до объекта, а само явление зафиксировано на экране локатора, мы можем допустить, что в данном случае имеем дело с тем, что называют НЛО. Какая последовательная и подробная картина трансформации не отождествленного летающего объекта! Очень интересно.

У Вячеслава отлегло от сердца. Он уловил главное: в отличие от фантаста, ученый допускает существование НЛО. Он не только с вниманием отнесся к наблюдениям журналиста, но и высоко оценил их. Значит, можно садиться за репортаж для еженедельника. Он будет называться «Неопознанный летающий объект».

Вячеслав Грачев проснулся в своей комнате и пару минут пролежал неподвижно, стараясь определить, где это он. Глаза были устремлены на ярко-голубой потолок, на котором меж пухлых облаков проглядывали серебристые звезды.

И облака, и звезды были делом рук его знакомой — дизайнера Дины Ивановны. Ее усилиями стены были выдержаны в оранжево-фиолетовой гамме, а дверь изнутри окрашена в черный цвет, по ней порхали желтые бабочки. Оконная рама — ярко-красная.

Дина Ивановна, можно сказать, постаралась. Трудилась на совесть, как для себя. Но надолго здесь не задержалась, надо было готовить сына Жору к ответственному моменту — поступлению в «нулевку», которая готовила малышей для перехода в первый класс. «Нулевка» была нововведением. Вячеслав высказал предположение, что в ходе развернувшейся реформы школы наверняка появится еще один класс, который будет готовить малышей для поступления в «нулевку». Прогресс неудержим. На что Дина Ивановна, не понимавшая шуток, ответила всерьез:

— Нет, не думаю.

Одно время фиолетовые стены комнаты были обильно увешаны фотопортретами Дины Ивановны работы Вячеслава. На них она была сфотографирована в различных нарядах и позах. Может быть, обилие этих портретов стало в последнее время вызывать у Вячеслава ощущение, что в его жизни Дины Ивановны избыточно много.

Сейчас на стене остался только один ее портрет. На этом портрете Дина Ивановна, отличавшаяся пышной грудью и округлыми бедрами при необычайно тонкой, осиной талии и распущенными по плечам пышными волосами, была запечатлена у зеркала. В руке она держала другое, небольшое зеркальце, в котором опять-таки отражалась она же, Дина Ивановна, только в уменьшенном виде. Таким образом, отражаясь в зеркале, Дина Ивановна в то же время и сама отражала свое изображение. Глядя на когда-то нравившееся ему фото, Вячеслав подумал, что столь обильное умножение образа этой женщины мало что добавляло к постижению ее сути. Ничего нельзя было прочитать на ее гладком скуластом лице, в ее раскосых калмыцких глазах. Дина Ивановна оставалась изображенной, но непостижимой. Вячеслав так и назвал свой снимок — «Непостижимость». По сути, это было признание в своем поражении. Он не сумел узнать и полюбить эту женщину. Но это личное поражение обернулось на фотовыставке в Доме журналистов творческой победой. Ему присудили премию. На нее он приобрел зимнее пальтецо для маленького Жоры.

Вчера вечером они пили чай вместе с его отцом. Мирон Павлович быстро осушил чашку и удалился к себе.

— Он меня не любит, — констатировала Дина Ивановна. — Ничего, привыкнет.

Вячеслава покоробила та спокойная уверенность, с которой она произнесла эту фразу.

Они удалились в комнату Вячеслава. На Дине Ивановне было надето нечто вроде бархатного темно-зеленого камзола. Высокая грудь обтянута белым шелком с пышным жабо. Темно-коричневые брюки из тонкой кожи заправлены в высокие ботфорты.

— Правда, я похожа на пажа? — игриво сказала Дина Ивановна и повернулась вокруг оси на каблуках.

— Если и похожа на пажа, то на довольно упитанного, — заметил Вячеслав.

Она с рычанием набросилась на него, стала стучать в грудь кулаками. Делала она это шутливо, но кулаки были увесистыми, и Вячеславу было больно. Он поморщился. Ее лицо, почти вплотную приближенное к его лицу, было сильно заштукатурено и раскрашено. «Как стены этой комнаты, — подумал Вячеслав. — Надо немедленно вызвать маляров и привести помещение в прежний вид. Перед отцом стыдно».

— Вовсе я и не потолстела, — капризным голосом протянула Дина Ивановна и затянула золотистый широкий пояс на талии еще на одно деление. — Вот!

— Садись, поговорим, — предложил Вячеслав.

Он был переполнен впечатлениями от последней командировки, ему хотелось с кем-то поделиться теснившимися в его голове мыслями.

— Ты знаешь, в леспромхозе, где я был, почти на моих глазах произошло два убийства.

Но это сообщение не произвело на Дину Ивановну впечатления.

— А у нас на пятом этаже старуху ограбили. Вдову профессора, — сказала она.

Вячеславу расхотелось откровенничать.

— Завтра я иду на работу к двенадцати, — многозначительно проговорила Дина Ивановна и бегло пробежала пальцами по пуговицам камзола, как пианист по клавишам.

Вячеслав торопливо ответил:

— А мне с утра надо садиться за стол. Буду дописывать репортаж.

На лице Дины Ивановны проступило разочарование.

— Ну тогда немедленно ложись баиньки…

Она ожидала, что Вячеслав будет уговаривать ее остаться, но он быстро произнес:

— Я тебя провожу.

Он почувствовал, что ей хочется сказать ему что-нибудь неприятное.

— Да, кстати… Жоре нужна школьная форма, а я нигде не могу достать.

Вячеслав с готовностью отозвался:

— Не беспокойся. Я постараюсь достать.

Когда идешь поздно вечером с женщиной к станции метро и тебя раздражает дробный стук ее каблуков об асфальт, гулко разносящийся в тишине, то знай: все идет к концу.

…Репортаж для журнала уже закончен. Он спешит в редакцию. Радостный, возбужденный. Теперь написанные от руки, неряшливо выглядящие страницы начнут преображаться. Сначала их перепечатают машинистки, а потом, если материал будет одобрен секретариатом, они пойдут в набор. Линотипистки превратят печатные строки в металлические, отлитые из специального сплава, гарта. Наборщики их сверстают, выстроят строки в ровные колонки, снабдят их заголовком. А дальше…

Впрочем, лучше не забегать вперед. Прежде всего нужно, чтобы репортаж понравился.

Вячеслав устремляется к входу в редакцию, но с гранитного бордюра, ограждающего лестничную площадку перед дверью в редакцию еженедельника «Радуга», поднимается некое юное существо и встает на пути Вячеслава неодолимой преградой.

Девчонка в бесформенной куртке из серой мягкой, жеваной ткани и в таких же серых брюках (шароварах?), прихваченных у тонких щиколоток шнурком. Бесцветные волосы падают на лоб, но яростно-голубой взгляд вырывается из-под плотной завесы и жжет, словно старается прожечь насквозь.

— Вы! Вы! А еще корреспондент… Ненавижу! — слетает с ее бледных, искривленных яростью губ. — Телефон доверия, видите ли… До-ве-рия! А мы-то, дураки, поверили, купились! Эх, вы!

Вячеслав растерян. Он пытается ухватить мелькающую перед лицом тонкую руку, приостановить это бешеное верчение, разобраться, понять.

— Что случилось? Как вас… Вера?

— Лера!

— Да, Лера, извините. Я вас узнал. А где же он? Ваш друг?

— Где мой друг? И вы еще спрашиваете? Это же подло! Я на вас жалобу напишу!