— А свидетели встречи были? — спросили его.

Подумав, Мирон ответил: нет, свидетелей не было. Но по тени, промелькнувшей на его лице, по заминке было ясно: свидетель был. Позже, увидев под окнами прокуратуры хорошенькую белокурую девушку, приходившую не раз, чтобы навести справки о лейтенанте, следователь догадался, кто именно присутствовал при злополучной встрече. Однажды он пригласил девушку в свой кабинет. Она передала слышанный ею разговор Мирона с бывшим однокашником. Следователь заносить ее показания в протокол не стал, чтобы не компрометировать девушку, но его вера в невиновность лейтенанта укрепилась.

К сожалению, на беду Грачева майора Васильева отыскать не удавалось. Две недели назад он был спешно направлен в одну из боевых частей, попал в окружение, и судьба его была неясна.

— И что же сделал следователь? — спросил Вячеслав.

Он вспомнил рассказ отца о странном следователе, в руки которого попал в Северогорске. Тот вел допрос при полуоткрытых дверях. Такой был порядок, кто-то должен был слышать все, что говорится в комнате. Странным было другое. Улучив момент, следователь быстро достал из ящика стола полпачки шоколада и, приложив указательный палец к губам, быстро протянул коричневый брикет подследственному. Доведенный до голодных обмороков Мирон оценил поступок следователя.

— Так это были вы? — спросил внезапно осененный догадкой Вячеслав Луконникова.

Тот усмехнулся.

— Ваш отец понравился мне с первого взгляда. Молодой, горячий, прямой. И талантливый. Я сразу догадался о его таланте. Как? Талантливые люди держатся с особым достоинством. Вы разве не замечали? В общем, я дал себе слово сделать все, чтобы вытащить мальчишку из беды. Но это вряд ли удалось бы, если бы не объявившийся майор Васильев — ему удалось выйти из окружения. Он подтвердил, что ваш отец действовал строго в пределах данных ему указаний. Я сам вывел вашего отца на улицу. Его ждала та самая девушка, которую я допрашивал. Увидев Мирона, она бросилась ему на шею и расплакалась.

— Я догадываюсь, вы не случайно рассказали мне о клеветническом письме, которое чуть-чуть не погубило моего отца. Вы хотите сказать, что я мог по неопытности довериться письму о Святском и послужить орудием в руках его врага?

Вячеслав задумался: в какой-то степени Луконников близок к истине. Поначалу письмо и вправду показалось ему правдоподобным. Но он же разобрался в конце концов. А может, этим он обязан следователю Трушину, не пошедшему на поводу подброшенных ему вещественных доказательств?

Эта мысль вернула его к проблеме Зубова.

— Надо скорее брать Зубова! — воскликнул он. — А то уйдет…

— Уже ушел. Эти сведения — от участкового.

— От Фроликова? Выходит, я спугнул убийцу? — его щеки пылали от волнения и стыда.

— Мы вовсе не собираемся вешать на вас грехи следствия, пошедшего по неверному пути. Что сделано, то сделано.

— Одного я не могу понять. Если оба убийства совершил Зубов, то зачем нужно было скрываться Барыкину? Неужели он сообщник Зубова?

— Не думаю. Но к бегству его побудил, несомненно, Зубов. Наверное, обрисовал обстановку, сообщил, что все улики против него. В общем, запугал парня. Надо сказать, ловкий ход. Бегство Барыкина, с одной стороны, окончательно убедило следствие в его виновности, а с другой — лишило парня возможности защищаться. Теперь Барыкин на веки вечные повязан с Зубовым. Он целиком в его власти. Это дает основание предполагать, что Зубову для каких-то не известных нам целей нужен помощник.

— А для чего понадобилось Зубову идти на эти страшные преступления? — Вячеслава давно мучила эта мысль. — Не проще ли было самому скрыться?

— Вот тут мы подходим к главному моменту. — Луконников поднял кверху указательный палец. — Похоже, что Зубову во что бы то ни стало надо было отодвинуть разоблачение и еще какое-то время продержаться в Сосновском леспромхозе. Именно ради этого он пошел на два убийства. Готов был пойти и на третье… — Луконников осуждающе поглядел на Грачева. Тот отвел взгляд и стал глядеть в окно, где облака в это время затевали очередное перестроение. — Итак, надо ответить на вопрос: что удерживало Зубова в Сосновском леспромхозе? Стремление завладеть наследством Святского? Нет, иначе он не сунул бы столь крупную сумму в кабину лесовоза. Судя по его действиям и по тому, как он заметал следы еще до прибытия в наши края, это матерый преступник. И цель у него крупная. Он всячески оттягивал бегство, словно дожидался какого-то определенного срока. У нас есть догадки относительно того, что это за срок…

«Он говорит „у нас“, — подумал Вячеслав. — Речь идет о какой-то организации. О какой именно?»

Луконников, словно догадавшись о его мыслях, пояснил:

— Мы — это компетентные органы. Я еще не потерял связь с областным управлением. Руководство нередко прибегает к моим советам…

— У меня к вам три вопроса, — сказал Вячеслав.

— Первый?

— Кто вам сообщил о моем пребывании в ваших краях? Батя?

— Нет. Звонил совсем другой человек. Заместитель редактора районной газеты Косичкин. Проявил бдительность. Края-то наши особые… В общем, услышав знакомую фамилию, я навел справки и установил, что посетивший нас столичный журналист не кто иной, как сын моего старого знакомого. Я попросил Трушина привести вас ко мне. Второй вопрос?

— Вы рассказали о «временном консуле» и его сыне. Это тема вашего исследования?

— Да, я все-таки стал историком. Моя диссертация называлась «Англо-американская агрессия на севере России в 1918–1919 годах». В книге нашлось место и истории «временного консула», который, присланный к нам сюда для дипломатического прикрытия интервенции, сумел разглядеть правду истории… И стал нашим другом.

— Зубов уголовник или..?

Луконников ответил прямо:

— Не исключено, что за ним стоят те же силы, которые двинули к нам в 1919-м свои войска… Но это только предположения. Поимка Зубова — это наша забота. А вы немедленно возвращайтесь домой. И передайте отцу вот это.

Он протянул Вячеславу резной ларец, сопроводив свой дар словами:

— Нет, это не фамильные драгоценности. Всего лишь старые бумаги. Передайте отцу. Думаю, он им обрадуется.

Вячеслав не удержался, приоткрыл крышку, заглянул. Поверх пачки писем лежала фотография. На ней была запечатлена смеющаяся молоденькая девушка, которой предстояло стать его матерью. Она стояла возле сарая. У ее ног разгуливал петушок с задорно вздернутым гребешком.

Вячеслав ощутил крепкое рукопожатие. Оно означало, что последний акт разыгравшейся в глухих местах драмы закончится уже без него.

Залы аэропорта переполнены. С каждой минутой людей становится все больше и больше. Кажется, еще немного, и тонкие стеклянные стены не выдержат, людской поток прорвет непрочную запруду, хлынет на летное поле, вытеснит оттуда самолеты, которым останется только одно: взлететь в высокое голубое небо и растаять в его глубине, подобно облакам.

А может, это ощущение нарастающего многолюдства лишь оптический обман, порожденный зеркалами стен, перегородок, дверей, удваивающих, утраивающих людские фигуры и лица… Кто это? Вячеслав вздрогнул, почувствовав устремленный на него чей-то взгляд. Быстро повернулся. Человек в брезентовой куртке, в надвинутом на глаза капюшоне, стоящий за одним из столиков, низко наклонил голову. Вячеслав сделал несколько шагов, брезентовый человек повернулся и зашагал прочь.

Вячеслав резко отодвинул чашку кофе, выплеснув на блюдце буроватую, невкусную, даже вовсе не пахнущую благородными бразильскими зернами бурду и быстро направился к выходу на летное поле.

При посадке на рейс Североморск — Москва произошло небольшое ЧП.

Когда пассажиры уже заполнили салон и трап, качнувшись, готовился оторваться от серо-голубого, округлого бока самолета, по ступеням стремительно взбежал мужчина с «дипломатом» в руке.

— Открыть дверь! — громким командным голосом вскрикнул опоздавший, и трап замер у борта. Молодой человек застучал кулаками в металлическую обшивку. Дверца отворилась, в образовавшейся щели появилось удивленно-сердитое лицо бортпроводницы. Человек оттеснил ее плечом и проник внутрь.