Вечер удался. Джеймс Лонг был в ударе. Красноречиво описывал опасности похода от туманного Альбиона к берегам России. Рассказал о событии в порту. В корабль, стоявший на якоре неподалеку от английского судна, попала немецкая бомба. Не взорвалась, застряла в угольном бункере. Лонг вызвался принять участие в ее обезвреживании и выполнил эту работу вместе с русскими саперами. Все дружно восхищались его смелым поступком. Лонг был наверху блаженства. В конце вечера он сказал Мирону:

— Этой ночью я почти не спал, перечитывал записки моего отца. Поверьте, не все англичане были такими, как полковник Торнхилл и этот американец Альбертсон. Мне бы не хотелось, чтобы вы плохо о нас думали. В конце концов мы же с вами сегодня союзники?

Он рассказал историю своего отца, Дэвида Лонга. В 1919 году его перевели из Болгарии, где он служил, на новое место — временным консулом в Россию. Ему объяснили: большевики, пришедшие к власти в России, предали Антанту, заключили мир с немцами. Надо во что бы то ни стало спасти Россию от анархии и террора, удержать ее в войне на стороне союзников. С этой целью в район Мурманска и Архангельска были направлены войска — более тринадцати тысяч англичан и около пяти тысяч американцев.

Временный консул с жаром накинулся на работу. Им владело вполне понятное в его возрасте желание как можно лучше сыграть отведенную ему министерством иностранных дел роль. Дела шли. А тут еще встреча с Варварой, представительницей знатного и богатого рода, революция вышвырнула ее из поместья, и она оказалась в северном лесном краю без семьи, без средств к существованию, без будущего. Они полюбили друг друга и поженились. Со своей молодой русской женой Лонг провел в этих местах три года. Как впоследствии выяснилось, то были самые главные годы его жизни. Пелена мало-помалу спадала с его глаз. Он постигал суть великих событий, в которые оказались втянуты и он сам, и его родина.

Лонг пришел к выводу, что англичанам и американцам нечего делать в этой охваченной революцией стране. Русские разберутся во всем без посторонней помощи. Он обратился к своему начальству в Уайтхолле с просьбой предоставить отпуск «в связи с переутомлением». Не получив ответа на свою, надо признать, довольно-таки странную просьбу, он тем не менее вместе с женой погрузился на английский пароход «Эгбе» и отправился в путь. Увы, расположение небесных светил не благоприятствовало плаванию. В два часа ночи в шестидесяти милях от Оркнейских островов «Эгбе» столкнулся с американским судном и получил пробоину. Самого худшего, слава богу, не произошло, все остались живы.

Столкновение в море… Что это? Игра случая или зловещее предзнаменование ожидавших Лонга жизненных невзгод?

Едва ступив на лондонскую землю, молодой консул подал начальству письменное заявление, в котором охарактеризовал политику Англии по отношению к России неверной, идущей вразрез с национальными интересами двух стран. Этим он не ограничился. Вскоре в еженедельнике «Геральд» появилась его статья. «Британское правительство, — писал консул, — вело грязную двойную игру с Советской Россией».

Результатом этой публикации было увольнение Лонга с государственной службы без пенсии, которая ему полагалась. Положение его было плачевно. Оно усугублялось разладом в семье. Молодую русскую аристократку Варвару бесили взгляды Лонга, симпатизирующего русской революции, той самой революции, которая лишила ее и родины, и состояния. Они разошлись.

Спустя несколько лет Дэвид Лонг снова вступил в брак. Новая его избранница тоже оказалась… русской. Он встретил ее в Софии, куда снова забросила его судьба. Ее отец, бывший член Государственной думы, зарабатывал в Софии на жизнь в качестве ночного сторожа на маленькой фабричонке…

— Как видите, я сын вашего друга… И тоже ваш друг! — воскликнул Джеймс после окончания рассказа. Прощаясь, он пригласил Мирона нанести ему ответный визит на корабль. — Кстати, с вами очень хочет познакомиться один мой знакомый, американец, — добавил он. — Мы проведем хороший вечер.

…Через месяц после посещения английского корабля Мирона Грачева арестовали.

Поводом для ареста послужило письмо, пришедшее в военную прокуратуру. В нем сообщалось, что при случайной встрече с фронтовым товарищем Мирон Грачев пытался выведать у него секретные данные о состоянии немецкой техники с целью передачи этих данных английской и американской разведке, с представителями которой он, Грачев, состоит в постоянном контакте.

«Встреча с товарищем» произошла месяца за два до этого. Мирон стоял на городской площади с Машей.

Здоровенный парень в бушлате вразвалку подошел и остановился рядом, разглядывая Машу наглым, оценивающим взглядом. Мирон не виделся со своим однокашником Слободкиным года три, с тех пор как перевелся на заочное отделение и устроился на завод. Но тотчас узнал его. Удлиненное лицо. Наплывы бледной нездоровой кожи — сверху и снизу — на узкие, недобро сверкающие глаза. Хищный нос, нависающий над запавшей верхней губой — верхний резец выбит в драке. Сильно выпяченный раздвоенный подбородок. До учебы успел послужить на флоте. И вот снова на нем бушлат.

— Выходишь в море?

Он ругается:

— Нет, записали в пехтуру. В морскую.

Встреча с бывшим однокурсником вызвала у Мирона неприятное воспоминание. На одной вечеринке несколько студентов обнаружили, что из карманов пиджаков, развешанных по спинкам стульев, пропали деньги: накануне выдавали стипендию. После долгих размышлений решили сказать о пропаже хозяйке квартиры. Та схватилась за голову:

— Это Игорь!

Слободкин, с которым ее связывали хотя и официально не оформленные, но близкие отношения, часто прикладывался к бутылке, а в пьяном виде готов был на что угодно. На другой день девушка принесла деньги и раздала пострадавшим.

— Он пошутил, — отводя глаза, сказала она.

Все закивали головами:

— Ну да, конечно… Мы понимаем.

И вот теперь Слободкин стоял перед Мироном.

— Ты что здесь, в городе, делаешь?

— Раньше был чем-то вроде военпреда. Принимал на заводе военную технику. А сейчас что-то вроде гида, гужуюсь с союзниками. Англичане, американцы.

Слободкнн сплюнул:

— Вот повезло. У них выпивки — залейся. А мне завтра туда, — он махнул рукой на запад. По бледному отекшему лицу пробежала судорога.

Маша отошла, чтобы дать друзьям возможность поговорить.

— Я только что со спецкурсов, — прошептал Слободкин. — Изучали немецкую технику. Ну я тебе скажу… Умеют, сволочи! Одно слово — немчура.

— Что там у них? — машинально спросил Мирон.

Слободкин с внезапно вспыхнувшим подозрением воззрился на него:

— Ты чего спрашиваешь? Это же тайна.

— А если тайна, то зачем рассказываешь?

Слободкин заржал, сильно стукнул Мирона по плечу.

— Ну ты даешь… Мы же свои. Кореши. Беги, а то краля тебя заждалась. Ух, был бы вечер свободный, от меня бы не ушла. Ну, счастливчик, бывай!

Он повернулся и, сутулясь, зашагал по тротуару. Мирон задумчиво глядел ему вслед. Легкая рука легла на его руку. Маша.

— Он огорчил вас? Это плохой человек?

Мирон улыбнулся:

— Идите домой. Мама заждалась.

Итак, в военную прокуратуру пришло письмо. Вернее сказать, поступил донос. Беглая проверка подтвердила правдивость приведенных автором фактов. Сам он действительно прошел курсы по изучению немецкой военной техники и, следовательно, мог представлять интерес как источник информации. Грачев на протяжении последних недель регулярно встречался с англичанином, приглашал его к себе домой и даже ухитрился побывать на английском корабле, где ему была устроена встреча с американцем, наверняка представителем разведки. А иначе как мог оказаться американец в каюте английского моряка?

На допросе Грачев, естественно, решительно отрицал связь с англо-американской разведкой. Объяснил, что действовал в строгом согласии с полученным от командования заданием. Посещение Грачева Лонгом, так же как и его ответный визит, на корабле, тоже были санкционированы старшим начальником, майором Васильевым. Что касается советских данных, касающихся боевой немецкой техники, то он, Грачев, этими данными не располагает. Встреча со Слободкиным, сказал Мирон, была мимолетной. Продолжалась две-три минуты. Когда тут было разговаривать о технике…