Опоздавшего, предварительно проверив у него билет, попеняв ему за опоздание и бесцеремонное поведение, разместили в кресле. Ему велено было немедля надеть пристяжные ремни. Но он не торопился выполнять приказание. Окинув взглядом салон и высмотрев что-то, он вскочил, пробежал по проходу и, ухватив за плечо одного из пассажиров, молодого человека в очках, решительно потребовал обменяться с ним местами. «Очкарик» (это был Вячеслав), казалось, уже готов был сделать это, но опоздавший, проявляя нетерпение, повторил свою просьбу таким требовательным и властным тоном, что пассажир передумал и остался сидеть на своем месте.
— A-а, идите вы… мне и здесь хорошо, — произнес он. Его круглое лицо с пухлыми губами, коротковатым носом и большими голубыми глазами, еще более увеличенными линзами очков, поначалу добродушное, затвердело и обрело выражение неуступчивости.
Опоздавшему смириться бы и отступить. Но он вспыхнул, покраснел и с силой схватил упрямого пассажира за плечо. Тот с силой отбил его руку. Неизвестно, чем бы закончилась эта сцена, если бы не вмешался сидящий рядом с «очкариком» пожилой гражданин. Он пристально взглянул на буяна и холодно произнес:
— Вам же, кажется, ясно сказано: товарищу и здесь хорошо. Отправляйтесь на место.
Мужчина опустил голову и, буркнув под нос нечто вроде «извините», недовольный отправился восвояси.
Самолет загудел мощными двигателями, дрогнул, сдвинулся с места и покатил, направляясь к взлетной полосе. За стеклом иллюминатора, сменяя друг друга, замелькали знакомые всем кадры аэродромной жизни: бок огромного лайнера, из чрева которого грузчики извлекали и клали на багажную тележку разноцветные чемоданы, маленький, юркий ярко-желтый «газик» аэродромной службы, сновавший то туда, то сюда по бетонному полю, вереница прибывших пассажиров, тянувшаяся вслед за дежурной к входу в аэровокзал, серебристые полусферы бензохранилищ, темно-зеленый лес на окоеме.
Вячеслав усилием воли заставил себя отвлечься от мыслей о назойливом пассажире, только что вступившем с ним в схватку, и сосредоточился на другом, более важном. Увы, приходилось признаться себе: недавно там, в аэропорту, человек в брезентовой куртке с надвинутым на лоб капюшоном вызвал у него нечто вроде страха. Он ощутил неприятную слабость в ногах, лоб покрылся липкой испариной. А может быть, ощущение опасности пришло к нему впервые не сегодня? А когда? Да-да, в ту ночь, когда были убиты Святский и сторож Сидоркин. Еще не ведая о надвигающихся страшных событиях, Вячеслав, мотавшийся по ночному лесу — от Дома приезжих до общежития и обратно, чувствовал себя не в своей тарелке. Треск ветки за спиной заставлял думать о крадущихся шагах, шорох ветра в ветвях напоминал учащенное дыхание затаившегося человека. Откуда-то из темноты выныривали люди. Бригадиры Клычев и Вяткин, механик Зубов, сторож Сидоркин, уже хорошо знакомые Вячеславу, в тот поздний час казались странно изменившимися, отстраненно чужими. А может быть, он все придумал и уже позднее, после того как стало известно о двух убийствах, все происшедшее с ним в тот вечер окрасилось в особые, мрачные тона?
Нет. Пожалуй, он не ошибался. Над ним действительно нависала угроза. За ним следили, его преследовали. Почему? Ну, ответ тут ясен. Волею судеб Вячеславу довелось стать свидетелем происшедшей драмы. Нити следствия в какой-то степени оказались в его руках, какие-то улики стали известны ему одному. Да, он многое поведал и Трушину, и Луконникову. Сообщил им факты, детали… Но разве это все? Имеется кое-что такое, что подороже фактов. Что именно? Интуиция, например. Творческое воображение. Так не рано ли он покидает эти места? Его внезапный отъезд напоминает бегство. И это не нравится Вячеславу, рождает едкое недовольство собой. Он зря поддался на уговоры Луконникова и согласился уехать. Надо быть более твердым! Именно эти мысли и побудили Вячеслава, обычно мягкого и вежливого, проявить неуступчивость по отношению к нахалу, только что пытавшемуся согнать его с места.
— Молодой человек! Вы случайно в шахматы не играете? — раздался над ухом голос пожилого соседа.
— Играю.
Сосед тотчас извлек из дорожной сумки коробочку с шахматами. Это были не пластмассовые суррогаты, а нормальные, искусно выточенные из дерева фигурки, точь-в-точь настоящие, только очень миниатюрные.
— Сам выточил, — с гордостью объявил сосед.
Вячеслав поднял глаза на хозяина шахмат и увидел перед собой пенсионера с вздыбленным белым хохолком волос над высоким лбом. Щеки тщательно выбриты, под суховатой кожей на щеках проступают тонкие склеротические жилки, будто изображения рек и притоков на контурной карте.
— Шахматы! — воскликнул сосед. — А вы знаете, что означает это слово? Оно идет от персидского «шах мат», что означает «властитель умер».
— Умер?! — Вячеслав вздрогнул. Он все еще не отошел от ужаса, вызванного двумя смертями, и теперь хотел поскорей перенестись в мир древней игры, где царят условные правила и жестокие удары постигают не людей с их живой плотью, а бездушные деревянные фигурки.
— Учтите, игра в шахматы — это не такое уж безобидное дело, — посмеиваясь, говорил старик, и седой хохолок над его лбом подрагивал в такт словам. — Рассказывают, что когда будущий король Англии Вильгельм Завоеватель проиграл партию королю Франции, то так разъярился, что схватил доску и ударил французского суверена по голове.
— Обещаю в случае поражения вести себя более сдержанно, — ответил Вячеслав и отдался игре.
Однако ему не везло. На его ходы, которые он подолгу обдумывал, следовал мгновенный ответ, как будто его соперник заранее знал все, что он может сделать, и был к этому готов. У Вячеслава разболелась голова. Узнав об этом, сосед насмешливо скривил губы.
— Все проигравшие приписывают свои поражения плохому самочувствию. Это дало основание одному известному шахматисту не без сарказма воскликнуть: «Мне еще никогда не удавалось выиграть у здорового противника!»
Вячеслав покраснел и удвоил свою внимательность. Фигур на доске было достаточно много, причем поровну. Сосед констатировал:
— У нас с вами нечто вроде паритета…
— Паритета? — машинально повторил Вячеслав, обдумывая очередной ход.
— Паритет — это характерное соотношение сил двух сторон, когда они достигают примерного равенства.
— Но равенство в количестве фигур вовсе не залог ничьей. Выиграть, впрочем так же, как и проиграть, можно, имея больше или меньше фигур, чем у соперника.
— Согласен, согласен! — отозвался сосед. — Паритет в шахматах — это совсем не то, что скажем, паритет в соотношении боевых сил двух сторон.
— А в чем тут разница?
— В том, молодой человек, что в шахматах проигравшему грозит условный ущерб, как правило, моральный, а иногда и материальный — потеря приза. Тут не идет речь о жизни и смерти. Другое дело в политике. При современном уровне военной техники, в условиях паритета, сторона, развязавшая конфликт, не сможет уйти от возмездия.
— Но будь такая ситуация и в шахматах, мы с вами просто не решились бы сесть за игру?
— Именно! Именно! Мне нравится ваша манера мыслить.
Сосед сделал несколько продуманных ходов, и положение Вячеслава резко ухудшилось. Он потерял качество, а затем и фигуру. Его король беспомощно топтался в углу доски, собираясь сдаться на милость победителя.
— Что же вы! Ходите вот сюда… — сосед почти силой заставил Вячеслава сделать нужный ход. — Вот видите! Пат! Неизбежно повторение ходов. А следовательно, ничья! Поздравляю вас.
И опять Вячеслав испытал недовольство собой: кто-то снова вывел его из игры. Он насупился, втянул голову в плечи и попытался уснуть. Ему это удалось.
Очнулся Вячеслав так же неожиданно, как и заснул. За овальным иллюминатором — густая синева. На темном куполе неба посверкивают звезды. Но что это? Вячеславу показалось, что одна из них начала расти прямо на глазах. «Чепуха, обман зрения», — подумал он. И как раз в это самое мгновение звезда вспыхнула, родив тонкий и острый, как кинжал, луч света, который, развернувшись в конус, широким своим основанием упал на землю. И странное дело — там внизу, в кромешной тьме, вдруг высветился огромный квадрат и стали видны игрушечные островерхие дома, четко прочерченные ленты дорог, и даже ползущие по ним букашки автомашин тоже были отчетливо различимы.
