Еще до перевода в Брянск Флорентия Павленкова произвели в подпоручики. Но отношение к нему среди командиров оставалось не лучшим. Его и упрекали, и осыпали бранью, не останавливались перед угрозами. Но молодой офицер был непоколебим. Следствие по заявлению Павленкова и его товарищей вел генерал Олохов, все усилия которого были направлены лишь на то, чтобы выгородить командира. Это даже не скрывалось.
Именно в это время в поле зрения Павленкова попадает фотография. Искусство светописи, открытое в 1839 году французским художником Луи Жаком Дагером, поразило воображение, очевидно, оттого, что оно как бы сплавляло воедино его любимые физику и химию. Изображение получалось ведь при помощи света, под воздействием которого изменялись свойства множества веществ. Два процесса — негативный и позитивный — лежали в основе фотографии, а какие неограниченные возможности открывало это, казалось бы, простое изобретение для человеческой цивилизации! Отныне можно передать не просто описание, но идентичное изображение того или иного предмета, прежде всего человеческой личности.
Новое увлечение захватило Флорентия надолго. Будучи натурой деятельной, он не хотел ограничиваться лишь тем, что сам освоил это непростое искусство. Надо его пропагандировать, важно, чтобы к нему приобщались многие в обществе. Оно же несет в себе радость восприятия природы, красоты! Как еще можно сохранить поразившее мгновение, как сберечь его в своей памяти, если не запечатлеть на светочувствительной пластине? И вот уже в петербургский журнал «Фотограф» из Киева направляется Павленковым статья «Искусство и фотография», которую охотно публикуют. В 1863 году он выпускает книгу «Собрание формул для фотографии Е. Бертрана». Сам осуществил ее перевод. Сам же дебютировал и как издатель. На книге так и значилось: «Перевел и издал Ф. Павленков». Ее и можно считать началом книгоиздательской деятельности Ф. Ф. Павленкова. То было первое самостоятельно выпущенное им издание. А тридцать лет спустя, в 1893 году, издавая биографическую библиотеку «Жизнь замечательных людей», одну из двухсот книжек в ней он посвятит жизнеописанию Луи Жака Дагера и Никифора Ниэпса, их открытию в связи с историей развития фотографии. Но это будет потом…
Сейчас же радость от выхода первой книги была омрачена, как уже говорилось, неожиданной отправкой в Брянский арсенал. На новом месте Павленков оставался не у дел. Ему велели ждать решения комиссии. Так продолжалось более года.
Чем же были заняты эти месяцы у Павленкова? Не мог же он позволить себе предаваться бесславному времяпрепровождению — в картежных баталиях, которые и в Брянском арсенале, как и в Киеве, процветали в среде его коллег по службе? Сходиться близко ни с кем Флорентий на новом месте не стал. А все свободные часы посвящал напряженнейшей работе над завершением перевода огромного труда. Как-то в бытность в Киеве они с Черкасовым завели разговор о призвании, о деле, к которому можно было бы приложить с наибольшей пользой свои силы, знания, энергию. И как часто бывало, вновь авторитетный совет получили от того, кем особенно увлекались в то время — от Д. И. Писарева. «Популяризирование науки составляет самую важную всемирную задачу нашего века, — писал тот в одной из своих статей. — Хороший популяризатор, особенно у нас в России, может принести обществу гораздо больше пользы, чем даровитый исследователь. Исследований и открытий в европейской науке набралось очень много. В высших сферах умственной аристократии лежит огромная масса идей, надо теперь все эти идеи сдвинуть с места, надо разменять их на мелкую монету и пустить их в общее обращение».
— А что если сейчас, не откладывая дело в долгий ящик, попытаться ответить на этот призыв? Для скорейшего развития страны важно взращивать силы, способные взять на себя эту нелегкую ношу — работать во имя расцвета отечественной науки и техники, без которых невозможно избавиться от вековой отсталости. Трудиться во имя блага народа, Отчизны — вот путь, который должен избрать каждый ее гражданин. Если пока не хватает трудов по естествознанию своих авторов, не беда. Надо переводить и распространять в популярном изложении книги европейских мыслителей и ученых. Главное — действовать, не ожидать, что за это возьмется кто-либо другой, не надеяться на то, что как-то все образуется само собой. Прежде всего, важно точно выбрать книгу для перевода, чтобы она была нужна и педагогам гимназий, и каждому, кто ощущает острейший дефицит подобного рода литературы.
Вскоре после того разговора с Черкасовым в библиографическом отделе одного из журналов Флорентий вычитал сообщение о выходе во Франции очередного выпуска книги А. Гано «Полный курс физики». За обедом поделился своими раздумьями с другом. Тот вначале скептически отнесся к высказанной идее. Но Флорентию возражения только придали энергии. Он уже во время ночных бдений в мечтах летал далече: ему виделось, как многие молодые люди, и не только в столицах, но и в других городах, учителя, инженеры внимательно рассматривают издание, изучают рисунки.
Теперь ему предстояло убедить своего друга-скептика, оппонента, заставить его не упорствовать в своих сомнениях, увлечь его, втянуть в общее практическое начинание. Этим искусством Флорентий владел в совершенстве. Его логика речи, его страстность производили магическое впечатление на слушателей. Так было и теперь. Черкасов вскоре не только отказался от своих сомнений, но и согласился сам участвовать в переводе.
Россия после отмены крепостного права рвалась к промышленному прогрессу, и молодые люди жаждали приложить свои силы именно к практическим делам. Но не хватало еще многого, в том числе и самой современной научно-технической литературы. Труд А. Гано, ставший по праву отправной точкой всего грандиозного павленковского издательского начинания, оценивался им провидчески точно. «При положительной бедности нашей в хороших более или менее полных и в то же время дешевых руководствах по физике, — писал он в предисловии к переводу, — мы имеем фактическое основание полагать, что издаваемый нами курс Гано, разошедшийся во Франции в количестве ста восьми тысяч экземпляров, встретит и у нас сочувствие и поддержку занимающейся и учащейся публики. Что курс этот далеко не специальный, что он не страдает столь страшною для многих сухостью, уже прямо следует из самой цифры его расхода. Специальная, сухая книга не может найти себе такого громадного сбыта. Вот почему можно смело сказать, что книга эта одинаково годна как для учебного руководства, так и для серьезного чтения».
Флорентий Павленков в своем предисловии к труду А. Гано информирует читателя, что в нем помещены 730 иллюстраций (политипажей), 100 практических задач. К курсу также прилагаются хромолитографический рисунок пяти спектров и статья о простых машинах.
Показательно, что издатель придавал большое значение и оформлению издания. «Внешняя сторона книги видна», — отмечает он. И с гордостью добавляет: «Едва ли русское издание уступит французскому». Ф. Павленков считает нужным проинформировать читателя и о том, что было предпринято для обеспечения высокой культуры издания. «Мы выписали из Парижа для политипажей гальванопластические клише, приготовлявшиеся под непосредственным наблюдением самого г. Гано».
Издателя заботит и такой аспект. Он просит читателя не смешивать выпущенное им издание, а именно «Полный курс физики» Гано с выпушенной в Одессе другой книгой этого же автора — «Практическим курсом физики», который пригоден только для элементарных училищ и женских учебных заведений, в то время как «Полный курс» по объему содержащихся в нем сведений может быть полезен как гимназистам, так и студентам университета.
Перевод продвигался быстро. А вот средств у молодых энтузиастов не хватало. Кроме расходов на печать и бумагу нужны были деньги, чтобы выписать из Парижа клише для рисунков, да и А. Гано предстояло уплатить круглую сумму за право перевода.
Поэтому в очередной приезд в Петербург Ф. Павленков решает поискать поддержки в книжном магазине Я. Исакова. Однако не тут-то было. Не только поддержки там не встретил, но столкнулся с попыткой бессовестного надувательства, явного грабежа. Перевод Гано был настолько обесценен предприимчивым держателем магазина, что его авторы получили бы менее десяти рублей за печатный лист. Причем перевод переходил бы в полную собственность владельца магазина. Нет, этому не бывать! При типографии М. А. Куколь-Яснопольского Павленков и Черкасов заручились предварительно небольшим кредитом.
