«Изложение дела. В феврале месяце с. г. С.-Петербургским цензурным комитетом была остановлена напечатанная без предварительной цензуры в числе 2100 экз. книга под заглавием: “‘Вятская незабудка’. Памятная книжка Вятской губернии на 1878 г. (неофициальное издание)” без имени издателя и автора ценою 75 к. за экземпляр. Поводом к такому распоряжению послужило то, что “Вятская незабудка”, не заключая в себе никаких сведений, свойственных памятным вообще книжкам, составляет сборник исключительно обличительных статей и пасквильных рассказов о правительственных и общественных учреждениях Вятской губернии и местных должностных лицах, начиная с волостных и тюремных сторожей до губернатора и архиерея. Все эти лица обозначены полными именами не только в самом тексте книги, но и в специальном алфавите, помещенном во главе издания, на стр. V–VI.
Общий характер книги весьма категорически обозначен ее безымянным автором в открытом его письме (вместо предисловия) к друзьям провинциальной печати.
Приравнивая свою книгу к последнему сочинению Виктора Гюго “История одного преступления”, автор объясняет, что его книга “есть тоже история, но не одного, а многих преступлений — явных и тайных, осязательных и неуловимых, уголовных и нравственных, преступлений против общества и отдельных лиц” (стр. VII). Еще более заслуживает внимания цель этого издания, столь же откровенна выраженная безымянным автором на последних страницах того же открытого письма.
Имея в виду, что некоторые из полученных из Вятской губернии корреспонденций не были приняты редакциями столичных газет, или хотя и приняты, но напечатаны затем в менее резкой форме, безымянный автор желает изданием своей “Незабудки” обойти эти препятствия, то есть открыть означенным корреспонденциям беспрепятственный доступ к печати (стр. XXII–XXVI). Для этого он обращается с разными наставлениями к тем лицам, которые могли бы и желали бы сообщить необходимые для “Незабудки” сведения, причем советует им во избежание прошлых неудобств не адресовать ему писем из Вятской губернии, но пересылать ему свои незабудочные сообщения через знакомых, живущих в других губерниях, с тем чтобы те уже непосредственно адресовали в Петербург свои заказные письма, в редакцию “Вятской незабудки”, адрес которой известен почтамту (стр. XXVI).
Наконец, в примечании к открытому письму безымянного автора к друзьям провинциальной печати сказано: “Желающим издавать губернские незабудки просят покорнейше обращаться по сообщенному нами выше адресу. Мы можем им дать не только полезное практическое указание, но даже, в случае надобности, в той или другой форме оказать прямое содействие” (стр. XXV).
Отсюда видно, что “Вятская незабудка” на 1878 г. не есть отдельное литературное произведение, в себе самом законченное сочинение, но собственно орган той своеобразной редакции, которая, организовавшись в форме постоянного агентства, имеет целью собирать и слагать историю Вятской Губернии, как скоро более осторожные столичные газеты отказываются быть безусловным отголоском провинциальных корреспондентов». Затем в представлении делался вывод: «Такой обстановке этого издания вполне соответствует и его содержание, весьма объемистое…»
Больше всего настораживало министра то обстоятельство, что, «возбуждая поголовное обвинение против местного служебного персонала, на основании сведений и фактов, ничем не подтвержденных», «Вятская незабудка» представляет, по его словам, небывалый в русской печати пример диффамации. Авторы статей, помещенных в «Незабудке», скрывая свои собственные имена, позволяют себе не только обвинять публично других, не только обозначать подозреваемых ими лиц полными именами, «не только глумиться над этими лицами, но и употреблять относительно их даже чисто бранные выражения». Так, например, к вятскому губернатору, Н. А. Тройницкому, относятся почти прямо эпитеты «глупец», «Колюшка-простачок», о нем говорится, что его можно на все подбить, что он покровительствует самым выдающимся развратникам и казнокрадам (стр. 103, 250–257, 337, 349, 361 и 436). Вице-губернатор, Ф. Н. Домелунксен, председатель окружного суда Ренненкампф, прокурор суда Синявин, директор реального училища Поздняков, председатель губернской земской управы Дернов, полицмейстер Михайлов, смотритель тюремного замка Трофимов, лесничий и другие изображены бессовестными, а иногда и названы глупцами, взяточниками, ворами, мошенниками и т. п. (101, 171, 256, 309, 310, 348, 351, 360, 376, 396, 448, 487).
Отметив то обстоятельство, что все это адресуется к Вятской губернии, куда ссылаются многие из «политических преступников», автор представления считает нужным подчеркнуть, что «самое содержание корреспонденций, из которых составлена “Вятская незабудка”, носит в сильной степени отпечаток столь распространенной в этом кругу политической тенденциозности». И, раскрывая этот тезис, пишет: «Возбуждение сильнейшего недоверия к правительству, избирающему будто бы своими агентами самих возмутительных администраторов, судей, наставников юношества и охранителей государственных имуществ, составляет неизбежное, для неразвитых читателей, впечатление после чтения этой книги. Но это впечатление идет далее, так как на стр. 308, 314, 362, 363, 364, 369 и 370 этой книги проводятся чисто революционные идеи».
В представлении министра указаны страницы «Вятской незабудки», на которых, по его утверждению, ведется проповедь революционных идей. Откроем хотя бы две отмеченные страницы: 369–370. Там в качестве самой действенной меры борьбы с таким позорнейшим злом, как казнокрадство, указывается сознательная воля всего народа, ибо только он вправе быть самым строгим счетчиком всего, что создано его трудом. «А что рано или поздно найдется такой счетчик, счетчик страшный по своей неумолимой справедливости, нельзя и сомневаться, — пишет автор “Незабудки”. — Это будет, конечно, не человек крови и железа, а человек желчи и нервов… Он взвесит все. Он подведет всему итог. Он ничего не оставит под сомнением и из всей этой страшной мозаики безобразий составит один общий цельный обвинительный акт. Человек этот уже поднимается. Он встал, он идет. Но что с вами, самоуправцы? Вы пятитесь назад, вы посылаете за полицией! Глупцы! Ведь это не такой человек, которого можно взять и отправить к испытанному веками Макару. Это коллективный человек — мир».
Министр приводит выдержку из «Высочайше утвержденного» 7 июня 1872 года мнения Государственного совета о дополнении и изменении некоторых из действующих узаконений о печати и, присовокупляя к уже отмеченным прегрешениям издателя «Незабудки», указывает также то, что отдельные из помешенных в ней корреспонденций подвергались преследованию при публикации в периодических изданиях. «Некоторые статьи “Вятской незабудки на 1878 г.”, напечатанные в газете “Русское обозрение” (№ 19 за 1877 г., № 3–4 за 1878 г.), послужили поводом к принятию административных карательных мер: а именно: за статью “Молодое старится, старое растет”, озаглавленную ныне “Из мрака к свету”, объявлено 30 ноября 1877 г. первое предостережение; за статью “Новое вино в старых мехах”, вошедшее ныне в сборник под заглавием “По способу Александра Македонского”, объявлено 25 августа 1878 г. второе предостережение. Статьи, напечатанные в газете “Вечерняя почта” № 69, 70 за 1877 г. под заглавием “Провинциальные каламбуры” и “Не бывать бы счастью, да несчастье помогло”, за которые был продолжен срок приостановки розничной продажи номеров газеты, перепечатаны в “Незабудке” с изменением заглавий на “Вятские охранители” и “Пришел, увидел, победил”, причем под первою статьею оставлена подпись “Сырнев-Залесский”, составленная из фамилий старшего помощника правителя канцелярии вятского губернатора и редактора “Губернские ведомости”, а под второю — “Шубин”, фамилия правителя канцелярии. Остальные статьи, печатавшиеся в повременных изданиях, не возбуждали против себя преследований, как потому что редакции помещали их в значительно смягченной форме, так и потому, что появившись в виде отдельных корреспонденций, а не в форме особого сборника, они не производили того впечатления, которое имел в виду издатель “Незабудки на 1878 г.”».
