В этот момент на одной из труб под потолком раздался условный стук. Не обратив на него особого внимания, с таким интересом слушал Джонни рассказ, он спросил:

— Как вы это сделали, я имею в виду, как вам удался побег?

— В другой раз расскажу…

— Нет, пожалуйста, сейчас!

Коротко, не входя в детали, Рихард рассказал, как они нарочно взорвали восьмидесятикилограммовую бомбу, да так взорвали, что все, в том числе и эсэсовские охранники, подумали, что все трое, а их было тогда трое, погибли при взрыве.

— На самом же деле в момент взрыва мы уже находились в безопасности, среди руин. Ночью мы перебрались сюда, на Нойруппинерштрассе. Адрес этот мы узнали от нашего погибшего Руди Шнайдебаха. Анна нас, разумеется, приветила. Как она беспокоилась о нас! Достала нам и одежду, и продукты питания. Тем временем и мы не сидели сложа руки, а делали все возможное, чтобы приблизить конец фашизма. И если при этом мы действуем с большой осторожностью, то отнюдь не потому, что мы боимся, а потому, что отдаем себе отчет в важности всего того, что мы делаем. Теперь ты, видимо, понимаешь, почему мы так на тебя рассердились, когда ты самовольно удрал из подвала. А теперь иди открой дверь, они уже здесь!

Через минуту в подвал вошли Франц и Алеша. Франц поставил на стол тяжелый мешок и сказал:

— Атмосфера снаружи достаточно опасная: повсюду рыскают эсэсовцы и полевые жандармы.

— Но тебя они все же не схватили? — заметил Рихард.

— Хотели, но у нас хорошие документы.

— Мы от Анны, — сказал Рихард и, повернувшись к мальчику, спросил: — Все ему рассказал?

— Все.

— Хорошо, пусть знает, раз уж попал в нашу группу. А эти эсэсовские ищейки стали заметно нервозней.

— Вполне возможно. С каждым днем эсэсовцы становятся все больше сумасшедшими. Они подожгли на Ландсбергераллее большой склад с продовольствием, и это тогда, когда люди в подвалах голодают неделями, а эти бандиты сжигают продовольствие! — Франц кивнул в сторону мешка. — Это остатки оттуда. Сахар уже коричневого цвета, но все-таки, должно быть, сладкий.

— А уличная баррикада?

— Да, уличная баррикада… — повторил вслед за Джонни Франц, ставя свой карабин в узкий шкаф. — На баррикаде дежурят исключительно подростки. И первый сопляк у них идиот, что разыгрывает из себя предводителя! Он вышел из-за руины, что с правой стороны, где он как раз мочился. Застегнул штаны перед моим носом и сказал свысока: «Мы хотим здесь приготовить для русских большой фейерверк».

— Вы не узнали его имя? — спросил Джонни. Франц наклонился к нему и сказал:

— Ты правильно предположил, мой мальчик, этого идиота зовут Грилле, Гарольд Грилле. — Повернувшись к остальным товарищам, он добавил: — Товарищи, с этого момента эта баррикада для всех нас — задача номер один!..

— Мы не успокоимся до тех пор, — перебил его Рихард, — пока не разобьем их всех. Вот только как это лучше сделать?

— Прежде всего нам нельзя этих молокососов упускать из виду.

— Это я могу для вас сделать! — обрадованно воскликнул Джонни.

— Об этом не может быть и речи! — Франц бегло посмотрел на мальчика.

— Но ведь я знаю Гарольда!

— Каждый момент в этой части города может разгореться бой. И конечно, скоро начнется новый артиллерийский обстрел.

— Но я же уходил-то из подвала для того, чтобы помочь вам!

— Тогда было еще относительно спокойно.

Рихард побарабанил по столу своими сухими пальцами. Алеша, сидевший на кровати, придвинул к себе шахматы, придав лицу безразличное выражение.

— К тому же я смог бы для вас кое-что разведать. — Джонни не отступался от своего и продолжал: — Может быть, мне даже удастся убедить Грилле в том, что продолжать сопротивление — это глупость!

— Прежде всего — это преступление по отношению к мирному населению, — заметил Рихард.

— Я лично не согласен, чтобы мальчик опять рисковал! — воскликнул Франц.

— Но вы же сами уже давно рискуете! — волновался Джонни. — И Алеша тоже! И ты сам, Рихард! Да еще сколько! Вы распространяете листовки, нарушаете линии связи, пускаете на воздух склад с оружием — да это я еще не все о вас знаю. А бомбы, которые вы разряжали, разве это было не опасно? А вся ваша жизнь в концлагере? Я должен сидеть без дела и ждать сложа руки, когда кончится война?

Рихард тем временем молча выложил на стол кое-что съедобное: по крохотному кусочку черствого хлеба, как и накануне, и небольшой кусок сала, затем он развязал мешок, очевидно, хотел подать к завтраку и принесенный им сахар.

— Жаль, что вы меня не пускаете на баррикаду, — разочарованно проговорил Джонни, увидев, как Франц растянулся на кровати за широкой Алешиной спиной. — Заодно я мог бы узнать и о том, что сталось с моим другом Густавом.

— Я думаю, что паренек не из глупых, — сказал через некоторое время Алеша, который, хотя и занимался с шахматными фигурами, но на самом деле, видимо, внимательно следил за ходом разговора. Повернувшись к Джонни, он спросил: — Не правда ли, ты умный?

Джонни кивнул, повел, ничего не понимая, плечами, так как не знал, почему ему задают такой вопрос.

— Когда только начнется обстрел, немедленно беги в ближайший подвал или же сюда, ты понял?

— Это значит что?..

— Разреши ему пойти, — посоветовал Алеша Францу.

Тот помолчал несколько секунд, а затем кивнул головой Рихарду и спросил:

— На чьей ты стороне?

— Если Джонни не узнает, что стало с его другом, — он пожал плечами, — он всю жизнь будет нас упрекать.

Франц не спеша поднялся со своей постели.

— Ну катись! — нарочно сердито прикрикнул он на Джонни. — И держись лучше всего правой стороны улицы, где руины повыше и помассивнее.

Новая встреча со старым знакомым.

Шум вокруг похищенной двери.

«Мой друг Густав жив!»

Когда Джонни добрался до баррикады, там работа продолжалась вовсю. С соседних развалин мальчишки из гитлерюгенда таскали балки на баррикаду. Мелкий ров, который пересекал улицу, был расширен. Там работали многие из парней. Очевидно, они провели неспокойную ночь, так как вид у них был невыспавшийся. Работали они медленно, а некоторые даже неохотно. Лица почти у всех были угрюмыми. Темная униформа промокла от утреннего дождя.

На куче битого кирпича, вблизи которой Джонни вчера видел двух старых ополченцев, важно восседал командир отделения Гарольд Грилле. В своих недавних воспоминаниях Джонни представлял его себе гораздо крупнее. Во всяком случае, по сравнению с его подчиненными по отделению, которые почти все без исключения были долговязыми. А сам Грилле выглядел прямо-таки юнцом. Он натянул себе на голову конькобежную шапочку. Подложив одну ногу под себя, а другую отставив далеко вперед, он несколько отвалился назад, опираясь на руку. Точно так же, как и в тот раз, когда Джонни познакомился с ним. На плече у Грилле на кожаном ремне висел немецкий автомат. В свободной руке паренек зажал длинную палку, с помощью которой он, казалось, и руководил работой подчиненных. Лицо его за это время стало более бледным и худым.

— Я так и знал, что ты вернешься, — сказал он Джонни, когда тот подошел поближе. При этом лицо его не выражало ни (радости, ни огорчения. Затем он повернулся к парню из гитлерюгенда, который только что получил задание, но все еще стоял перед своим командиром. Грилле напустился на него: — Приятель, тебе сколько раз надо объяснять одно и то же? Не должны фаустпатроны еще раз промокнуть на дожде, это тебе ясно? Если ты не знаешь, чем их накрыть, то убирайся от меня. — При этом он сделал широкий жест рукой в сторону близлежащих домов: — Порыщи там по квартирам и что-нибудь да найдешь. Здесь только так и можно, сам никто ничего не хочет решать, каждый только и ждет указаний, — пояснил он Джонни. — Сегодня утром, когда дождь лил как из ведра, ни один из этих лоботрясов так и не подумал о том, чтобы накрыть боеприпасы. Правда, мой дежурный, после того как проснулся, доложил мне, что ты был здесь. Он кое-как описал тебя, но мне-то не нужно было долго соображать: я сразу же подумал, что это был ты. Почему ты меня не позвал?