Беженцы на мостовой заторопились. Джонни с девочкой стремительно побежали. Вдруг в небе раздался пронзительный свистящий звук. Мальчишки из гитлерюгенда разбежались с площади кто куда. Некоторые из бежавших штатских поворачивали к входу в метро. Другие бросились в одно из бомбоубежищ. Джонни успел укрыться за разрушенным газетным киоском, где он своим телом попытался закрыть Нанни. Через мгновение где-то рядом загрохотало. В воздух поднялась известковая пыль, а в углу площади вверх взвился громадный коричневый гриб дыма. Полуобгоревший фасад громадного дома медленно заходил, а затем опрокинулся вперед, постепенно оседая и погружаясь в плотное облако пыли и дыма.

— Так каждые две минуты русские посылают сюда свои снаряды, — услышал Джонни чье-то объяснение.

В тени двухэтажного автобуса на мостовой лежало много распростертых фигур, под ними были расстелены лишь несколько грязных, тонких одеял. Два старых фольксштурмовца в нарукавных повязках с красным крестом притащили на носилках одного паренька из гитлерюгенда и положили его рядом с другими. Когда над площадью пронесся следующий снаряд, детей на ней уже не было.

— Если мы будем идти вот так, — осведомился Джонни у старика, который сидел, низко наклонив голову, на каменной глыбе возле горы мусора, — выйдем мы к Нойруппинерштрассе?

Старик не ответил и опустил голову еще ниже. Он потер свое лицо запачканной рукой.

Когда мальчик присмотрелся пристальнее, то заметил, что мужчина плачет.

— Оставь-ка его в покое, — отозвался молодой человек без одной руки, на голове у которого была надета старая солдатская шапка, — только что погибла его жена. — И он указал в сторону, откуда шли дети. — Там, на площади Штраусбергер. А вы куда хотите?

И снова где-то сзади вверх взметнулся фонтан пыли, а секундой позже послышался грохот взрыва. Когда шум стих, Джонни повторил название улицы.

— Она находится где-то недалеко от Бренцлау, да?

Молодой человек с одной рукой кивнул.

— Мальчик, а ты, как я погляжу, смелый. Полгорода находится сейчас под обстрелом, а ты идешь… Ну да мне все равно… — Внезапно впалое лицо безрукого начало подергиваться, он потянул руку к другому боку и коснулся правого рукава куртки, который свисал пустым. — Мне-то уж все равно. Чего мне еще ждать… Эта улица называется Веберштрассе, значит. Если вы пойдете по Гальновштрассе, то потом вам надо будет свернуть направо. Там спросите еще раз…

Знакомство с жителями района.

Жена Шнайдебаха.

Сон в настоящей постели!

Они вышли на Нойруппинерштрассе перед вечером, когда солнце уже скрылось за крышами домов. Их многочасовой переход прошел без особых происшествий, поскольку артиллерийский обстрел этой части города вскоре прекратился. Однако им время от времени приходилось спускаться в душные подвалы, служащие бомбоубежищами, так как сирены все еще возвещали об угрозе обстрела, хотя снаряды и мины проносились высоко над улицами и падали за городом, не причиняя никакого вреда этому району.

Очевидно, та часть города, где они находились, в данный момент не представляла интереса для воюющих сторон. Несмотря на бледность и озабоченность на лицах жителей, они суетились значительно меньше, когда оказывались на свежем воздухе и куда-то направлялись, идя вдоль стен домов с рюкзаками за плечами и хозяйственными сумками в руках. Люди держались вместе, что было необходимо, для того чтобы выжить: на развалинах они собирали топливо для печек, выбирали из разрушенного склада рассыпавшийся картофель, стояли в длинных очередях у редких продовольственных лавочек и булочных.

Джонни все реже и реже видел вооруженные отряды и группы штурмовцев и эсэсовцев, не часто встречались также танки и пушки. Мальчуган невольно вспомнил о днях войны, когда он еще жил дома со своей матерью.

Сильно огорчали его ноги. Пузыри на подошвах полопались и ужасно горели. На удивление хорошо держалась Нанни. Она оказалась выносливей, чем он предполагал. Она не жаловалась на голод, так как ее вдоволь накормили жареной кониной, когда Джонни сидел под арестом в полицейском участке. В пути девочка попросила только попить, из-за чего пришлось сделать продолжительный привал у городской водокачки, которая чудом еще действовала.

Правда, в очереди за водой выстроилось более сотни жителей.

Джонни не переставал удивляться. Как же сильно изменились люди! Изнемогающие от усталости, истощенные, раздраженные, все они были дурно настроены. Они бранились из-за пустяков, издевались над обещанным чудо-оружием, которого все еще ждали, злословили по поводу тех благ, которые им еще так недавно сулили фашисты. Обменивались рецептами приготовления пищи и сплетничали: оказывалось, что очистки от картофеля можно превратить в сухари картофельные, болтали, что американцы якобы поссорились с русскими, что салат из крапивы — самый настоящий деликатес, что в еловой хвое содержится много витаминов, а армия генерала Венка идет на Берлин, чтобы разорвать кольцо окружения русских войск.

А сколько тут возникало всевозможных вопросов! Большинство из них рождалось от страха перед неизвестностью. Людей интересовало все. Где сейчас воюют? Верно ли, что русские уже вышли к Балтийскому морю, захватили Силезский вокзал и находятся в Шенхаузере? Что же будет с немцами, когда придут русские? Отправят ли они всех женщин за Урал на рубку леса? А мужчин в Сибирь на свинцовые рудники? Всех ли они переселят? По крайней мере, пощадят ли они хотя бы детей?

Джонни невольно смущали эти разговоры, он понимал, что все это пустая болтовня.

«Это же все враки, люди!» — хотелось ему крикнуть, но вовремя остановился, так как не хотел оказаться в центре внимания людей, которые немедленно напали бы на него, захотели бы опросить, откуда он это знает. А мальчуган не хотел больше рисковать без нужды.

«Через несколько дней, когда солдаты Красной Армии займут весь город, люди и так узнают правду», — мысленно утешал сам себя Джонни.

Вот наконец и Нойруппинерштрассе!

Джонни с облегчением вздохнул. Здесь почти нет сожженных домов и безотрадных гор обломков. Похожая на овраг улица с темными фасадами домов по обеим сторонам. Лишь два или три дома было разрушено. Дом под номером одиннадцать стоял в целости. Это был большой четырехэтажный жилой дом с серым, растрескавшимся фасадом.

Джонни вошел в темный вестибюль, выложенный каменной плиткой, и увидел табличку, на которой были выведены имена всех жильцов дома. Он прочитал: Шнайдебах.

Ну, тогда на четвертый этаж!

— Ах, теперь я знаю, где мы, — заговорила Нанни. — Мы у твоей бабушки, да?

Мальчик молчал. Они поднимались наверх по выбитой лестнице. Квартирные двери: коричневые, плоские и безо всяких украшений, по четыре на каждом этаже — все они были слегка приоткрыты. Джонни не удивился этому. Он знал, что во время воздушного налета двери приказано держать открытыми, для того чтобы дежурные по противовоздушной обороне и пожарники могли в случае пожара в квартире беспрепятственно войти внутрь. И хотя теперь, когда советские солдаты вошли в Берлин, больше не было бомбардировок с воздуха, существующий до сих пор порядок все еще сохранялся. Дверь Шнайдебахов тоже была наполовину открыта.

Джонни нажал звонок у входа. Однако в квартире было тихо. Мальчик позвонил еще несколько раз.

— Эй! — робко позвал он, просунув голову в дверную щель.

Ответа снова не последовало.

— Мы должны подождать, — сказал Джонни девочке.

— Но если здесь живет твоя бабушка, тогда мы можем войти в квартиру…

«Вероятно, все жители сейчас сидят в подвале, и Шнайдебахи тоже…» — подумал мальчуган.

— Куда же ты теперь хочешь идти? — спросила Нанни, сев на ступеньку лестницы.

— Посмотрим внизу, в подвале.

— Я сегодня не сделаю больше ни шага!

— И не нужно, — заметил мальчик, который уже решил, что если он никого из хозяев не найдет в подвале, то просто войдет в квартиру и будет ждать. Не спеша он спустился по лестнице, то и дело останавливаясь и прислушиваясь.