— Все так говорят, даже мои друзья по школе.

— Дразнят?

«Иногда они доходят даже до грубости», — подумал Джонни.

— Не обращай на них внимания, — утешил его солдат. — Двенадцать лет — прекрасный возраст. Радуйся, что тебе еще не шестнадцать. Кстати, можешь звать меня просто Густавом.

— А сколько тебе лет?

— Мой возраст стал ныне редкостью. Мне исполнился двадцать один. Хочешь еще молока?

Мальчик покачал головой.

— Я наелся, спасибо.

— Как себя чувствуешь?

— Отлично. Если бы еще только мама знала, где сейчас я.

— Зачем она вообще отпустила тебя из дома?

Мальчик молча смотрел на стенку шалаша, черную на фоне темного неба.

— Из-за воздушных налетов, — ответил он наконец. — Воздушные тревоги были почти каждую ночь, а иногда даже днем. Мама сказала, что, если папа вернется, он обязательно должен застать в живых хотя бы одного из нас. Бабушка с дедушкой погибли от бомбежки, дядя Альфонс и тетя Клерхен тоже. Поэтому она меня и отправила в лагерь. Она сказала, что там не бомбят…

Густав, с кряхтением стягивавший сапоги, заметил:

— Сейчас такого места нигде не найти.

— А здесь, — возразил Джонни, — где стоит наш шалаш?

— Спроси лучше, надолго ли.

Потом они лежали рядом на подстилке из мха и травы, покрытой брезентом. Мальчик, положив руки под голову, смотрел вверх. Кое-где в щелях между ветвями проглядывали звезды.

«Только одни звезды нас и видят, — думал он, — а больше никто не знает, где мы…»

Вдруг солдат выпрямился. Под его постелью затрещали ветки.

— Чуть было не забыл, — услышал мальчик голос Густава.

— Что еще?

— Протяни руку!

Джонни вытянул руку. На ладонь ему лег небольшой предмет. На ощупь он был похож на кубик из детского конструктора.

— Шоколад, — сказал солдат, — чтобы ты хоть знал, какой он на вкус.

— Спасибо.

— Не за что.

— Густав, что будет с нами завтра?

— Поживем-увидим.

— Мы останемся здесь еще?

— Зачем?

— Я просто спрашиваю.

— Спи же ты наконец, — буркнул солдат, — утро вечера мудренее.

Джонни потянулся. От сладкой истомы ломило все тело. Он глубже забрался под одеяло, выставив наружу только рот и копчик носа. «Здесь почти как дома», — подумал он. На языке у него медленно таял кусочек шоколада. Он давно уже не чувствовал себя так спокойно и в полной безопасности.

Он уже засыпал, когда ему послышался приближающийся к их убежищу шум и грохот, похожий на тот, который он слышал накануне,

Странная гроза.

«Придут ли сюда русские?»

Джонни озабочен.

Снова в путь.

Где-то вдали гремело и грохотало порой сильнее, порой слабее, но гораздо громче, чем вчера. Джонни проснулся и протер глаза. Увидел над собой знакомую камышовую крышу, сквозь которую кое-где проглядывало небо. Потом он заметил, что место возле него было пусто. Там лежал только смятый брезент. Мальчик поспешно отбросил шерстяное одеяло и поднялся.

— Густав! — негромко позвал он.

Ответа не последовало. Только был слышен рокот вдалеке.

Сначала мальчик испугался. Но, увидев недалеко от лагеря знакомый туго набитый рюкзак, несколько успокоился. Он опустился на колени и высунул голову из шалаша.

Было свежо. Терпкий, бодрящий воздух захватывал дух. Над болотами плавали тонкие полосы тумана. Вокруг росли кусты высотой в человеческий рост, еще голые, без листьев, обсыпанные росой.

Мальчик осмотрелся и крикнул еще раз, но уже громче:

— Густав!

— Не кричи так, — где-то совсем близко отозвался солдат. Это прозвучало почти грубо. — Так ты переполошишь всю округу!

Кусты в нескольких шагах от шалаша раздвинулись, и оттуда показался Густав. Его крепкое тело было до пояса обнажено, на шее повязан полотняный носовой платок. В руках он нес наполненный водой котелок.

— Вот хорошо, — облегченно вздохнул Джонни.

— Что хорошо? Ты думал, что я ушел, провозившись с тобой целых два дня?

Мальчик смущенно замолк.

Густав указал на вербу с голыми поникшими ветвями, видневшуюся за полосой разросшихся кустарников.

— Там за ними река. Беги быстро умойся! — приказал он, бросая мальчику носовой платок и мыльницу, которую он вытащил из кармана брюк.

— Зубной щетки у меня, к сожалению, нет. Да я и не люблю с ней возиться.

Над рекой туман был намного гуще. Он лежал на воде тяжелым серым покрывалом. Мальчик босиком сбежал вниз. Мокрая болотная трава хлестала голые ноги. Недалеко от него, словно скелет какого-то допотопного зверя, склонился над рекой разрушенный мост. Шум и грохот, доносившиеся уже два дня, затихли.

Когда Джонни, насвистывая потихоньку песенку, возвратился назад, он не сразу нашел шалаш. Утреннее купание в холодной воде освежило его, настроение сразу же улучшилось.

Тем временем Густав уже оделся по всей форме, даже на голове у него была пилотка. Перед шалашом горел небольшой костер. На перекладине, приспособленной над костром на двух рогатинах, булькала в котелке густая коричневая жидкость, которую Густав время от времени помешивал ложкой.

Мальчик потянул носом.

— Что ты там варишь? — спросил он с любопытством.

Густав, не отрываясь от своего занятия, ответил:

— Усиленное питание, мешанина из сгущенного молока, воды и шоколада; вдруг из этого получится нечто подобное какао.

— Отлично! — закричал мальчик.

Солдат внимательно оглядел Джонни.

— Пойди-ка лучше причешись. У тебя совсем одичавший вид.

Потом они завтракали. Доели начатую вчера банку колбасы и по очереди пили из котелка горячий напиток, действительно походивший на какао.

— Опять была эта смешная гроза, — сказал Джонни, кивнув в сторону деревьев, из-за которых доносился гул.

— Ты имеешь в виду шум, который оттуда слышно? — сдержанно спросил Густав.

Мальчик, осторожно отхлебнув горячее питье из котелка, кивнул.

— Гремело еще позавчера, — сказал он, — хотя солнце тогда светило, да и вчера я слышал гром, когда засыпал. А теперь опять, уже довольно громко. Вот только дождь никак не пойдет.

Молча, не торопясь, но и не мешкая, солдат принялся укладывать в рюкзак остатки недоеденного завтрака. Он велел мальчику допить какао. И пробурчал, опустив голову:

— То, что ты слышишь, никакая не гроза. Это грохот пушек. Вероятно, там уже третий день беспрестанно идут бои.

— Так, значит, там идет бой! — крикнул мальчик.

— И, как мне кажется, чертовски большой.

— С русскими?

Густав сначала выпрямился, а затем пояснил:

— Я слышал, они уже давно переправились через Одер.

— Гм… — произнес мальчик, не знавший, что на это ответить. «Переправились через Одер? Через эту широкую реку с такими болотистыми берегами?» Он сразу же вспомнил о позициях и танковых заграждениях, которые видел у самой реки и в километре от нее: окопы и бункеры с рядами колючей проволоки, а перед ними — минные поля. «И все это русские преодолели? Если это так…» — подумал он, а вслух с возмущением сказал: — Я не верю этому! Ты лжешь. Русские никогда не перейдут через Одер. На укреплениях у Одера большевики найдут свой конец!

Густав задумчиво уставился на мальчика.

— То, что ты сейчас сказал, ты, очевидно, не сам придумал, а от кого-то слышал?

Джонни опустил глаза. Ему вспомнились многочисленные собрания и линейки, на которые их, мальчишек, так часто гоняли. Речи и обращения, торжественные обещания. Произносились выразительные, огненные, многообещающие слова. Его товарищи слушали их с восторгом, сдерживая дыхание. Иногда даже на Джонни они производили впечатление.

Он не был таким сильным и ловким, как другие, и поэтому никто из товарищей не принимал его всерьез. Во время десятикилометрового пешего перехода с полной выкладкой он безнадежно отстал от всех остальных. А когда они присутствовали на учебных стрельбах из панцерфаустов, то вздрагивал при каждом выстреле. И до сих пор его мучило неприятное воспоминание о проверке личных шкафчиков. Как издевались над ним товарищи, когда в его шкафчике нашли сказки Андерсена и братьев Гримм!