Помимо упомянутых кукловодов: заправил СМИ, лидеров шоу-бизнеса, знаменитостей, вытаскивающих и бросающих своих фаворитов, особо стоит определенная группа продюсеров или просто богатых людей, которые раскручивают своих жен, детей и близких с помощью собственных денег. Тут, разумеется, разделение на кукол и кукловодов чисто функциональное, а на самом деле жена или дочь могут веревки вить из мужа или отца. Уж как сложились отношения в семье.

Некоторые примеры такого рода семейной раскрутки я уже приводил ранее. К месту будет также вспомнить певицу Линду и ее отца. Один журналист открывает «тайну»: оказывается, Линда не умеет петь и у нее проблемы с музыкальным слухом. Секрет популярности певицы прост. Он — в бешеных деньгах, которыми спонсировал ее отец Лев Гейман, влиятельный столичный банкир [13]. Он предложил Максу Фадееву, тогда поднимающемуся в гору музыканту, работать над проектом его любимой дочери Светы Гейман, которая стала певицей Линдой. Отец предоставил студию с дорогим оборудованием, и альбомы стали рождаться один за другим. Но некоторое время назад Линда и Фадеев разошлись. По слухам, одной из причин разрыва стало решение банкира прекратить финансирование проекта. Но характерно, что сама Линда твердо уверена: в шоу-бизнесе деньги являются определяющей чертой[260]. Другой, еще более известный пример: раскрутка певицы Валерии сначала ее первым мужем продюсером Александром Шульгиным, а затем и вторым, одним из самых влиятельных российских продюсеров Иосифом Пригожиным.

Как я уже говорил, важнейшую роль среди кукловодов занимают руководители телеканалов, особенно Первого (руководитель Константин Эрнст, его супруга Лариса Синельникова — гендиректор компании «ВИД», которая производит музыкальные программы для канала; генпродюсер канала Александр Файфман). Небезынтересно, что иной раз администраторы совмещают посты на канале и членство в жюри, а также иногда и конкретное руководство теми или иными группами или исполнителями. Как говорится, своя рука владыка.

Между крупными продюсерами и руководителями каналов порой возникают трения и скандалы. Прошла, например, информация о размолвке между гендиректором Первого канала Константином Эрнстом и Пригожиным. По неподтвержденной информации, накануне Нового года Эрнст попросил Пригожина организовать концерт Валерии. Но платить гонорар за такие концерты на Первом канале не принято. А за выступление Валерии, вроде бы, некий щедрый заказчик обещал Пригожину крупную сумму. Как назло, концерты накладывались друг на друга, поэтому продюсер выбрал деньги и отказал Эрнсту. А ссориться с ним невыгодно, поскольку он владеет на сегодня самым мощным инструментом влияния на публику. Поговаривают, что теперь Валерия будет появляться на канале куда реже. Вот и некогда могущественный Игорь Крутой вмиг потерял былое влияние, хотя и продолжает контролировать «Муз-ТВ» [1] (о скандале между Крутым и Эрнстом я уже упоминал).

За последнее время в российском шоу-бизнесе произошло несколько громких отставок. В частности, ушел со своей должности Михаил Козырев. А ведь «Наше радио», которым он руководил, являлось пусть и слабой, но почти единственной альтернативой сложившейся системе кланового шоу-бизнеса. Вероятно, станция будет переориентирована в сторону поп-культуры. Вообще, радиостанции стали все сильнее походить друг на друга и объединяться в группы (медиахолдинги). Наиболее влиятельные продюсерские центры, по примеру радиостанций, тоже начали объединяться. А созданный новый блок «Пригожин — Матвиенко — Максим Фадеев» под названием «Первая концертная компания» стал самым крупным в российском шоу-бизнесе. Именно эти три фигуры во многом определяют, какую музыку и в каких объемах будут слушать россияне. Таким образом, музыкальный рынок оказался жестко поделенным между различными «кланами», а телевидение и радио фактически оказались в руках крупных продюсерских центров. Есть большая опасность, что поп-музыка теперь окончательно похоронит рок, авторскую песню и классику, поскольку эфир закроется для всего, что не входит в понятие «коммерческая попса». Зрителям и слушателям придется надолго позабыть о тех, кто не похож на глюкоз и сердючек, о молодых талантливых и нестандартных личностях на сцене, которым в качестве альтернативы остается теперь только Интернет [1].

К сожалению, такого рода неприятные изменения произошли не только в музыке. Возьмем, например, кино. Если раньше режиссер являлся главным руководителем процесса, то теперь и в России ситуация существенно изменилась. Появилась фигура продюсера, у которого деньги и который лучше знает механизм окупаемости фильма, рекламы и т. п. За рубежом давно уже пришли к не особенно радостному для подкованного и образованного зрителя выводу, что художественные достоинства фильма и его коммерческий успех — вещи не столь сильно связанные. Прибыльность обеспечивается всей системой продвижения фильма, начиная от дальней рекламы, когда он еще только снимается, подогревом интереса к нему, постоянным подчеркиванием его достоинств (типа самый… самый… Например, самый дорогой, лучшие спецэффекты, лучшие актеры и т. п.). Отсутствие того или иного звена может не дать нужного сбора. Но стоят все эти вещи очень дорого. Соответственно чаще всего фильмы теперь и оценивают не столько с художественной точки зрения, сколько с технической (количество затраченных денег, спецэффекты, трюки, новые приемы и т. п.)

И если в России такая система еще только складывается, то в других странах она существует давно. Вот как обстояло дело, например, в 60-е годы в Японии, по рассказу российского режиссера Александра Митты (известен многим по фильму «Экипаж»). Он снимал российско-японский фильм «Москва, любовь моя», идея которого принадлежала «абсолютной звезде японского кино» того времени Комаки Курихара. Молодого режиссера поразило, как японцы раскручивали фильм: плакаты с кадрами со съемок висели на каждом столбе, еженедельно по телевидению показывали хронику работы над фильмом, а в газетах фоторепортажи со съемок. Увидев огромные очереди в кинотеатры, Митта спросил местного режиссера: «Я честно скажу: этот фильм — не шедевр. Почему такой успех?» В ответ услышал: «Странно, почему вы соединяете достоинства картины и ее успех?» Далее японец пояснил, что талант талантом, а хороший прокат — это формула успеха. И в данном случае был прямой расчет на то, что фильм, в котором играет цветок Японии Комаки Курихара вместе с русским актером (это был Олег Видов) просто обречен на успех [261].

Беда, конечно, не в том, что есть хорошие менеджеры, способные добиться прибыли от проката фильма. Это отлично. Беда в том, что в погоне за прибыльностью кинематограф как творение высокого духа, как искусство почти исчез. Кино «становится все более примитивным способом развлечения» [15]. И самое печальное, что оно почти перестало учить чему-то достойному (зато плохому — в неограниченном количестве). В погоне за внешними показателями и эффектами исчезает сам смысл фильма. Причем не какой-то там глубинный, закадровый, к которому зритель не сразу приходит. А самый что ни на есть поверхностный смысл «ушел не просто на задний план, а ушел, кажется, вовсе. Спросить у тех, кто взахлеб смотрел ту же «Матрицу» не по одному разу — что, кроме сюжета, уловили? Многие не улавливают ничего, кроме спецэффектов» [262].

Таким образом, хотя раскручивать фильмы, кажется, научились и у нас (кассовый успех «Ночного дозора» и «Турецкого гамбита» это доказывает), но при этом растеряли то, чем наш кинематограф мог гордиться: профессионализм и художественность. А режиссер «все больше становится техническим работником, исполнителем. Ему заказывают — он делает». Тем более это так в сериалах [15]. В результате его роль как творца и центральной фигуры в процессе создания фильма меняется: он постепенно превращается в «куклу», которой руководят люди, отвечающие за расходы и доходы.