Он пришел с опозданием, никак это не объяснив. Агнета, во всяком случае, явилась раньше и сказала, что напрасно ждала его на вокзале. Они, значит, заранее договорились о встрече. Агнета даже забеспокоилась, что его еще нет, хотела опять бежать на вокзал, чтобы уж точно не разминуться. Так примерно она выразилась... Будто могли быть какие-то сомнения в том, что в конце концов Гари окажется у меня. Агнета - на свой манер - ему предана. На свой манер... Я склонен думать, что моя любовь относится к иной сфере, ибо родственна смерти... То есть что это чувство есть часть меня - как моя печень, почки... Или, в менее возвышенном смысле, - кишки... из-за которых я умру, если мне их вырежут. Пусть даже моя любовь есть нечто малое, вечное лишь наполовину, - существовать без этой тени во мне я не могу. Я уже пробовал приставить к своему телу нож и самолично ее вырезать, однако душа моя начала столь сильно кровоточить, что я, на грани потери сознания, отказался от такой мысли. Я, если разрубить меня на две половины, жить дальше не смогу. Когда я записываю такое словами, напрашивается вопрос: а не цепляюсь ли я за это учение о моей субстанции и не хочу ли любой ценой его защитить... по причине отсутствия во мне элементарной жизненной силы, из-за моей душевной убогости? В действительности же я чувствую себя убогим именно потому, что все яснее осознаю это мое проклятие: мою несвободу. Есть люди. И есть один человек: Гари, в моем представлении ничуть на них не похожий. Мое желание обрести счастье, возможное для меня только в одном варианте, растет постоянно; но растет и предчувствие того, что мне не миновать беды. Я сегодня плакал. От ревности.

Я раньше упомянул, что Ульфер Будде подвез Гари на своем белом автомобиле почти до самого садового домика. Это имя я сегодня услышал не в первый раз. Оно и раньше периодически выныривало в рассказах Гари, в его воспоминаниях, - как символ редкого феномена неправедного счастья. Ульфер Будде - единственный сын рано умершего мелкого чиновника. Мать его больше не вышла замуж. Она, ограничивая себя во всем, накопила денег, чтобы платить за обучение сына в гимназии. Добросовестно о нем заботилась. Может, поощряла в нем склонность красиво одеваться. Позже Ульфер Будде изменился. Пубертатный возраст его изменил... Или - усилил в нем стремление выделяться среди других, то есть набивать себе цену (такое выражение вполне соответствует его характеру в те годы, от пятнадцати до семнадцати). Вероятно, он любил главным образом себя самого. Он рассматривал себя в зеркале, нравился себе и изобретал всякие способы, как облегчить свою жизнь. <...>

Первый совместный ужин у Сына

Он, Гари, сестра - (сближение между ними)

Гари говорит, что в любви необходим определенного рода опыт, который приобретается не сразу: нужно, к примеру, знать, какими поцелуями, словами, прикосновениями ты можешь пробудить женственность в шестнадцатилетней девушке. Но этот опыт, сам по себе, еще не любовь. Он утверждает, что любит Сына (а также его сестру). Тут обнаруживается, что М. живет на голодном пайке (на одном черном хлебе с маргарином). Почти всю одежду он оставил дома, поэтому вынужден был потратить последние деньги на какие-то самые необходимые вещи. Упреки со стороны сестры + Гари. Гари обвиняет его в мещанской ограниченности. Отцу, дескать, надо было просто солгать, чтобы потом с тем большей легкостью его использовать.

Сестра:

- Нет, Гари, наш отец вовсе не скуп. Просто он не верит в искренность твоего отношения к Матье. Он ведь и сам... Когда дедушка умер (между прочим, довольно рано), отец, конечно, получил пару миллионов наследства; но фактически эти миллионы состояли из насквозь прогнивших пароходов и запасов тухлой рыбы на складах. Даже не потребовалось особого невезения, чтобы все это в одночасье начало смердеть. Тогда-то отец и познакомился с неким

владельцем пароходной компании, господином . Тот вел холостяцкую жизнь, никогда не состоял в браке. А отец был молод и хорошо сложен. Они часто вместе обедали, вместе выпивали, ездили на морские курорты и даже за границу. И вот в один прекрасный день два пароходства объединились. После чего, словно по волшебству, гнилые посудины нашего деда внезапно обрели ничуть не меньшую ценность, чем красивые новые пароходы «Голубой звезды». Что было дальше, толком никто не знает. А я пересказываю то, что слышала от отца. Старший из двух компаньонов вскоре заболел легочной болезнью, а младший обнаружил в его сексуальных наклонностях какой-то особый выверт, но это уже другая история. (Что ж за наклонности тот имел?)

Все жены отца, включая нашу мать, отличались расточительностью, маниакальной приверженностью к порядку, непомерным увлечением парфюмерией... И мощной тыловой частью. То есть: зад каждой новой жены был еще весомее, чем у предыдущей... И соответственно возрастало количество украшавших ее бриллиантов.

Гари:

Понятно: про меня отец Матье думает, что я ничуть не лучше, чем он...

<Неразборчивый текст>

Сын (не стесняясь в выражениях) постепенно рассказывает всю предысторию убийства, какой она была на самом деле, своему ангелу. Например, о первой встрече с Гари - в тот вечер, когда его самого отец фактически выгнал из дома. И о том, как он приобрел для Гари матросское снаряжение (за два серебряных подсвечника). Все это Матье рассказывает ночью, когда впервые остается один в своем новом жилище. (Рассказывает, как во всем признался отцу, а мать Гари, подумав, что друг ее сына просто стибрил деньги, сочла нужным известить об этом фру Майер, ну и так далее.)

Сын рассказывает своему ангелу:

Эпизод с Гари, спящем на кресле-кровати в комнате матери (пятна на простыне). [Уже после того, как Гари подружился с Сыном.]

Она: Осточертели пустые орехи... Да ей любой идиот моложе шестнадцати милей, чем шестидесятилетний толстяк-импотент. Рассказывает об отце Гари. Об их первом, болезненном для нее соитии. И втором - блаженном. О том, что они, когда зачинали Гари, сил не жалели. Слезы Гари. И внезапно вырвавшиеся слова: что он любит отца, где же тот, кем был... (Кем он был, не знает никто.) - Попал под колеса. Имел какую-то профессию, связанную с животноводством и с частыми поездками за город, к воде. (Разводил лошадей.) Гари кричит, что любит отца. Она: уж не думает ли он, что она не любит? Она, мол, только потому и стала шлюхой, что появился на свет Гари. Удивительно, как это она не родила сразу тройню... Гари уже на грани истерики. Мол, если бы отец вернулся, то сделал бы для него то-то и то-то... Небрежные ответы матери (как и нечистый матрас) доводят его до бешенства. Насрать бы на все и драпануть из дому... «Ты уродился в отца, кто ж спорит» (отличное снаряжение: член длинный и толстый). Она говорит, что за 30 крон так ублажит любого сопливого мальчишку, что тот ее до смертного часа не забудет. А уж когда заимеет невесту, даже за золотые часы не согласится совать свой член не в ту дырку. «Впрочем, если самому господину директору плевать, что творится с его сынком, я-то чего беспокоюсь...» - «Придержи свой язык! Заткнись!» (все громче).

Гари (в конце романа):

«Задница любого продажного мальчишки это парадиз в сравнении с п... - воротами амбара, которые не прикроешь плотно, потому что в них то и дело заезжают возы и косяки уже совсем расшатались. Оставь надежды, Марта: за шнапс я тебе заплачу, а за твою дырку - нет. Провидение предназначило ее для домашнего пользования, но не для славных авантюр. В склизком болоте с ангелами не встретишься. Так что свой довесок в полтора фунта я лучше оставлю при себе».