- С чего вы так решили? - спросил директор пароходства.- О женитьбе я даже не помышляю. Да и какое вам дело? Что вам за дело до моей частной жизни или до жизни моего сына? Разве вы приставлены охранять наши пути? Только что произнесенная вами ложь произвела на меня крайне неприятное впечатление. Вы слишком много думаете о вещах, в которых, по причине своей неразвитости, некомпетентны. Хозяйство же между тем заброшено.

- Это прям-таки обвинения, - сказала экономка, - обвинения! Пойду поищу бутылку. - Она вздернула подбородок и, расправив плечи, гордо удалилась.

- Что за странная сцена? - спросил Матье у своего отца.

- Необходимый разговор. Дело в том, что фру Линде постоянно пытается что-то разнюхать о моем... возможно, и о твоем тоже... образе жизни. Открытки, приходящие без конвертов, она читает наверняка... и письма, которые я забываю спрятать в стол. Может, шампанское из холодильника выпили слуги, но это не столь существенно. В последнее время мой винный погреб вообще подозрительно опустел. Я находил пустые бутылки, из которых сам не пил. А ты, думаю, тоже так много не пьешь.

- Конечно, нет, - ответил Матье, - разве что иногда бутылку портвейна...

- Кроме того... меня возмутило ее лживое утверждение, будто я собираюсь жениться в третий раз! Она заподозрила такое, потому что я порой отсутствую по ночам... как тогда, перед моим вторым браком. Ты едва ли помнишь... Но теперь я ни о чем подобном не помышляю. Можешь мне поверить. Я не хочу повторять ту позорную ситуацию. Ты достаточно хорошо знал свою мачеху... чтобы... чтобы находить мое тогдашнее поведение недостойным.

- Она умерла всего через несколько лет... - обронил Матье, не подумав.

- Она умерла. А во мне тогда еще не все перегорело. Потому я и тосковал.

- Ты хотел о чем-то поговорить со мной, - внезапно сказал Матье.

- Да. Но сначала задам вопрос: Гари еще в доме - в твоей комнате?

- Нет, - ответил Матье Бренде, - он ушел.

- Это облегчает ситуацию разговора. У нас впереди ночь. Ты не будешь тревожиться, сосредоточишься на том, что происходит здесь...

- Откуда, отец, ты знаешь, что Гари был у меня?

- Ты, Матье, так простодушен? Или хочешь казаться простодушным?

- Ты видел, как он карабкался на дерево, как влезал ко мне через окно? - хрипло спросил Матье.

- Не видел. Но, тем не менее, знаю, - сказал отец.

- Ты организовал... слежку за ним... или за нами обоими. Я давно это подозревал, - сказал сын.

- Я и без всякой слежки знаю, когда и каким образом Гари навещает тебя. У вас с ним сложился ритуал, повторяющийся. Вот уже много лет. С тех пор, как Гари начал служить матросом. Сколько десятков раз карабкался он на дерево и влезал в окно? Ты точно не знаешь. И я - нет. Но это случалось так часто, что иногда - светлыми вечерами - я его видел. Другие люди - тоже. Я не отдавал распоряжения срубить дерево. Такая мысль однажды пришла мне в голову, но не в моем характере портить чужую игру столь вульгарными средствами. А все же ответь, если можешь: почему Гари не пользуется входной дверью? Ему ведь никто этого не запрещал.

- Однажды... в самый первый раз... Гари, просто из озорства, влез на дерево и постучал мне в окно. Это было так красиво: он сидел среди ветвей, в матросской блузе, и с серьезным видом спрашивал, можно ли ему войти.

- И ты, само собой, впустил его. Потом эта сцена неизбежно должна была повторяться. Даже в дегтярно-черные ночи, когда ты ничего не видишь. Однажды запущенный механизм начал действовать. Мне тоже это знакомо. Но вы ведь уже не дети! Вам следовало бы научиться отказываться от каких-то привычек! - Последние слова директор пароходства произнес с возбуждением.

- Входная дверь, - ответил сын, - не вполне безопасна. Как правило, открывает ее фру Линде. И для Гари у нее всегда наготове двусмысленная улыбка... с тех пор, как мы с ним перестали быть детьми. Тут есть чего бояться. Улыбка подразумевает, что мой друг - ничтожный человек, незаконнорожденный; что на уме у него недозволенное; что он не заслуживает доверия; что его присутствие в нашем доме обременительно и ничем не оправданно. Что он здесь - нежелательная персона. Это неуважение ко мне. Нас обоих ни в грош не ставят... Потому что сын директора пароходства не стесняется поддерживать дружбу с сыном (не побоюсь этого слова) шлюхи, с простым моряком.

- Итак, виновата фру Линде...

- Не она одна. Гари боится тебя, отец...

Тут в дверь постучали. Директор пароходства сказал:

- Войдите.

Фру Линде внесла в комнату поднос, на котором были: бутылка шампанского, лед, бокалы и два больших персика, явно из заморских краев.

- В холодильнике нашлась-таки одна бутылка шампанского, господин генеральный директор, - обиженно сказала экономка, перегружая содержимое подноса на стоящий в стороне столик.

Глава пароходства не стал придираться к этому замечанию. Он лишь сухо заметил:

- Надеюсь, фру Линде, что в будущем три бутылки всегда будут лежать наготове. Слышите, три - в любое время суток...

- Я поняла, господин генеральный директор, - сказала та. - Есть ли у вас еще какие-то пожелания на ночь?

- Да... Я бы хотел еще бутылку шампанского... попозже. Передайте, пожалуйста, горничной, чтобы она этим озаботилась.

- Я, господин генеральный директор, сама принесу, - ответила экономка.

- Это не входит в ваши обязанности, фру Линде.

Экономка улыбнулась. Ушла.

- Так значит, Гари боится меня, - повторил директор пароходства.

Матье промолчал. Откупорил бутылку, налил отцу и себе. Они выпили.

- Она нас обманула, ты заметил? - спросил отец. - Шампанское не холодное. Его достали из погреба и только декорировали льдом.

Матье не мог решить, так ли это. Он снова отхлебнул из бокала, но ничего не сказал.

- У Гари нет оснований бояться меня, - сказал директор пароходства. - Я никогда не вредил ему. И ни в чем его не упрекал.

- Ты, отец, собирался что-то со мной обсудить, - робко напомнил Матье.

- Да. Давай сядем. Принеси бокалы сюда, налей нам.

Матье сделал, как было велено. Он ждал слов отца.

- Мне не нравится твое увлечение, Матье. И не потому, что я осуждаю его с точки зрения нравственности. Просто я не верю в прочность таких отношений. Есть в них что-то фальшивое. Судя по всему, ты живешь неестественно.

- Из чего ты заключил, что я живу неестественно? Почему не считаешь меня способным на серьезные отношения - в этом случае?

- Я, Матье, не желаю тебе плохого. Тебе незачем со мною хитрить. Будь открытым! Я тоже постараюсь быть открытым. Если будешь мне доверять, ты поймешь, кто я. Притворяться я не хочу, я предстану перед тобой таким, каким кажусь самому себе: со всеми упущениями и неровностями в моем характере. Претендую я лишь на некоторый авторитет в твоих глазах - только на то, чтобы ты признал за мной способность разумно мыслить. Я давно за тобой наблюдаю. Но так и не убедился, что ты счастлив. Счастлив в том смысле, какой соответствовал бы твоим годам. Ты посещаешь университет, а в остальное время сидишь дома; ты не общаешься с другими людьми, радостно и свободно. Ты живешь ожиданием: что Гари вернется из плаванья, навестит тебя... и вы проведете день вместе. Когда он снова уходит в море, над твоей жизнью будто захлопывается крышка: единственное, что тебе остается,- ждать.

- Я вовсе не несчастлив, - сказал Матье.

- Ты не производишь впечатления счастливого человека — вот что я, собственно, сказал. А это не одно и то же. По-видимому, Гари в последние два-три года ни разу не ночевал в нашем доме. Это меня тревожит...

- Как такое может тревожить?

- Твой вопрос только подтверждает мою догадку. И усиливает тревогу. Матье, ты что, внезапно ослеп? Или в самом деле не знаешь своего друга? Я спрашиваю тебя о столь... банальных вещах, потому что ты мне противишься, ты решил уклониться от разговора. У Гари есть девушка, невеста, - это ты знаешь, - у них, как принято говорить, прочная связь. Но он не пренебрегает и другими девицами. Он, когда бездельничает, предается всяким удовольствиям:, без разбора. Об этом ты, думаю, знаешь гораздо меньше.