Уже тот факт, что находки людей классического неандертальского или сходных с ним типов были сделаны в столь отдаленных друг от друга районах (Западная Европа, Крым, Палестина, Ирак, Узбекистан, Северная и Южная Африка), существенно отличавшихся по своим природным условиям, делает невозможным объяснение морфологической специализации классических неандертальцев климатическими и другими внешними причинами. Отклонение неандертальцев позднего мустье от сапиентного направления представляет собой явление, закономерно происходившее в самых различных условиях среды, и поэтому может быть объяснено лишь действием каких-то внутренних факторов эволюции формирующихся людей. Но если причина отклонения классических неандертальцев от сапиентного направления коренится не во внешних условиях, а обусловлена внутренними факторами развития, то из этого необходимо следует, что такого рода отклонения претерпели все позднемустьерские неандертальцы, т. е. что все они в той или иной степени были специализированными. Иное допущение ведет с неизбежностью к отрицанию единых закономерностей эволюции человека.

Действительно, допустив существование наряду с неандертальцами, отклонившимися от сапиентного направления, неандертальцев, продолжавших развиваться в этом направлении, мы должны неизбежно признать, что по крайней мере часть внутренних факторов, закономерно определявших развитие одной ветви, не действовала в другой и, наоборот, что развитие разных ветвей определялось различными внутренними факторами, различными закономерностями.

Однако нет никаких сомнений в том, что формирование человека и общества было единым процессом, определяемым едиными закономерностями. Вследствие этого в развитии формирующихся людей вообще, палеоантропов в частности, не могло быть и не было нескольких ветвей. Отсюда следует вывод, что классические неандертальцы были не только потомками палеоантропов типа Эрингсдорф, но и предками палеоантропов типа Схул, а тем самым и неоантропов, что они представляют собой не просто одну из групп неандертальцев, а определенную стадию в развитии палеоантропов, именно среднюю, следующую за стадией ранних палеоантропов и предшествующую стадии позднейших. В дальнейшем изложении мы будем называть их поздними палеоантропами.

Но все сказанное не снимает, однако, возражений морфологического и общебиологического характера. Несомненным фактом является специализация классических неандертальцев (Рогинский, 1938, 1956, 1959; Гремяцкий, 1948; Якимов, 1949а, 1950а; Vallois, 1954 и др.), фактом является утрата ими сапиентных черт, присущих их предкам — пренеандертальцам[65]. Признание палеоантропов типа Шапелль предками палеоантропов типа Схул необходимо влечет за собой допущение возможности возвращения утраченных признаков. Нельзя признавать классических неандертальцев предками современных людей, не допуская того, что при переходе от них к неандертальцам типа Схул и далее к Homo sapiens произошло возвращение утраченных ими в процессе эволюции сапиентных признаков, произошла деспециализация. Большинство антропологов отрицает такую возможность, ссылаясь на закон необратимости эволюции. Однако достаточно хотя бы кратко ознакомиться с историей и современным состоянием проблемы необратимости эволюции, чтобы понять всю неосновательность этой ссылки.

Необратимость эволюции была открыта Ч.Дарвином. „Если вид однажды исчез с лица земли, — писал он в „Происхождении видов" (1939, с.540), — мы не имеем основания думать, что та же самая тождественная форма когда-нибудь появится вновь" (там же, с.541). Но фактически, открыв закон необратимости эволюции, Ч.Дарвин был далек от его абсолютизации. Отрицая возможность возрождения исчезнувших видов, он в то же время считал несомненным фактом явление возвращения давно утраченных организмом признаков и стремился дать ему объяснение. „Я уже высказывал мнение, — читаем мы в „Происхождении видов" (1939, с.382), — что самой вероятной представляется гипотеза, объясняющая проявление очень древних признаков наличием у молоди каждого следующего друг за другом поколения наклонности к воспроизведению этих давно утраченных признаков — наклонности, которая по неизвестной причине иногда оказывается преобладающей".

Фактически открытый Ч.Дарвином закон необратимости эволюции получил известность благодаря трудам бельгийского ученого А.Долло, который проиллюстрировал его палеонтологическими данными и дал ему сжатую формулировку. „Организм, — писал он, — не может вернуться, даже частично, к предшествующему состоянию, которое уже было осуществлено в ряду его предков" (Dollo, 1893, р.164–165). Правильность закона необратимости эволюции была подтверждена на самом разнообразном материале. Поэтому он был принят на вооружение биологической наукой, причем первоначально принят большинством ученых безо всяких оговорок, как абсолютный закон.

Однако признание эволюции абсолютно необратимой не согласовывалось с целым рядом твердо установленных биологией фактов, свидетельствовавших о том, что в каких-то определенных пределах возвращение исчезнувших признаков возможно. Это заставило целый ряд ученых выступить против абсолютизации закона необратимости эволюции, а некоторых (Соболев, 1924) толкнуло и дальше — на путь полного отрицания этого закона.

Против безоговорочного принятия закона Долло еще в 1914 г. выступил А.Н.Северцев в работе „Современные задачи эволюционной теории" (19456, с.279). Через год появилась статья П.П.Сушкина „Обратим ли процесс эволюции?" (1915), в которой были приведены многочисленные факты, говорящие о возможности возвращения утраченных примитивных особенностей. Не ограничиваясь перечислением фактов, автор предложил свое объяснение механизма возвращения утраченных признаков. Согласно взгляду П.П.Сушкина, возможность возврата признака дается его повторением в онтогенезе. В основе возвращения утраченных признаков лежит „помолодение", т. е. преждевременное окончание онтогенеза, как бы его преждевременный обрыв и закрепление эмбриональных особенностей во взрослом состоянии организма. Утраченные признаки возвращаются, всплывая из глубин онтогенеза и фиксируясь во взрослом состоянии. Возможен возврат не только единичных признаков, но и их комбинаций, что же касается возвращения всей организации, то, по мнению П.П.Сушкина, такая возможность полностью исключена. В этом смысле он признает эволюцию необратимой. Нельзя не признать, что приведенный в работе П.П.Сушкина фактический материал в достаточной степени убедительно обосновывает сделанный им вывод о том, что „специализация в тех или иных признаках, присущая взрослому состоянию данного организма, не представляет собой обязательной помехи к появлению у потомков его таких особенностей организма, которые морфологически необъяснимы из специализированных черт, присущих взрослому состоянию предка" (с, 18). Важность этого вывода состоит в том, что с признанием его „отпадает необходимость представления об исходной форме как о чем-то обязательно лишенном признаков специализации" (с. 18).

Во многом к сходным выводам в вопросе о возможности возвращения утраченных особенностей пришел Б.М.Житков. (1922). „Вероятно, — писал последний, — что организм, если можно так выразиться, ничего не забывает. Он хранит в себе факторы всех признаков всей линии своих предков, и при условиях благоприятствующих древние признаки могут вновь вступать в жизнь сразу или постепенно" (с.39). Аналогичные высказывания мы находим в трудах Л.Бербанка (1955, с.61–64, 133).

Из последних работ, специально посвященных проблеме необратимости эволюции, можно указать на статьи А.М.Сергеева (1935) и С.И.Огнева (1945). Решительно выступая в защиту принципа необратимости эволюции, А.М.Сергеев в то же время далек от его абсолютизации. Формулировка закона Долло, указывает он, „вряд ли теперь применима, ибо хотя против того, что „организм… целиком… не может вернуться к состоянию, раз осуществленному в ряду предков", нет возражений, то частичный возврат отдельных, иногда сразу многих предковых признаков имеет, по-видимому, место" (с,43). Выводы, к которым приходит А.М.Сергеев на основе обобщения большого материала, коротко сводятся к следующему: „I. Вид никогда не может вернуться к состоянию, раз осуществленному в ряду его предков. Эволюция вида необратима. II. Отдельные органы потомка могут прийти к состоянию, напоминающему предковое, но никогда к тождеству с ним. III. Отдельные признаки потомка могут прийти к состоянию, тождественному состоянию предка" (с.43–44).