Первой формой готового человеческого общества было общество, которое в нашей науке принято называть первобытным, первобытно-общинным, доклассовым, а в западной — примитивным (primitive), примордиальным (primordial), племенным (tribal), бесклассовым (classless), безгосударственным (stateless), эгалитарным (egalitarian) и т. п. Чтобы воссоздать процесс становления социально-экономических отношений, необходимо знать, какими были социально-экономические отношения на самом раннем этапе развития первобытного общества. В годы, когда писалась книга, это было неизвестно.
В советской литературе того времени все экономические отношения первобытного общества именовались просто первобытно-общинными. Им давалась самая общая характеристика: основные средства, прежде всего земля, находились в собственности первобытной общины, а созданный ее членами продукт подлежал уравнительному распределению между ними. В литературе более ранней, относившейся к 20-м и началу 30-х годов, такого рода отношения именовались первобытно-коммунистическими. Как считалось в нашей науке о первобытности, эти отношения первоначально безраздельно господствовали, а зачем начали разлагаться, уступая место отношениям частной собственности и эксплуатации человека человеком. Дальше этих общих положений советские ученые чаще всего не шли.
Лучше обстояло в западной этнологии (социальной и культурной антропологии). Там еще в 20-х годах XX в. в недрах этой науки зародилась дисциплина, которая начала специально заниматься исследованием социально-экономических отношений первобытного общества. Она получила название экономической антропологии. Если исходить из традиций, сложившихся в отечественной науке, ее следует называть экономической этнографией, или экономической этнологией. Бурный расцвет пережила экономическая антропология на Западе в 60–70 гг. В это время было опубликовано множество самых разнообразных работ, начиная со статей и кончая монографиями, которые вместе с ранее появившимися трудами содержали гигантский фактический материал об экономике огромного количества конкретных первобытных обществ. Весь этот обширный материал нуждался в обобщении и теоретическом осмыслении. Разгорелась ожесточенная дискуссия между двумя основными направлениями в экономической антропологии — формалистским и субстантивистским, но она кончилась ничем. Ни формалистам, ни субстантивистам не удалось создать теорию первобытной экономики. В результате наступил тяжелейший теоретический кризис, а затем произошел и спад интереса к исследованиям первобытной экономики.[2]
Но как бы то ни было, в результате исследований экономических антропологов стало ясно, что наши прежние представления о первобытной экономике были крайне упрощенными, что в первобытном обществе существовало огромное многообразие социально-экономических отношений. Все эти отношения были первобытно-общинными в том и только том смысле, что они существовали и функционировали в первобытном обществе. Но не все они были первобытно-коммунистическими. В первобытном обществе, кроме первобытно-коммунистических, существовали и качественно иные формы экономических отношений, которые, кстати, невозможно было охарактеризовать просто как продукты разложения первобытного коммунизма.
Но чтобы разобраться в этом многообразии, нужно было заняться созданием теории первобытной экономики. Без этого было совершенно невозможно выявить, какими именно были исходные, первоначальные экономические отношения. Созданием этой теории я, начиная с 70-х годов, и занялся. Результаты моих исследований были изложены в целом ряде статей[3] и, наконец, в монографии „Экономическая этнология. Первобытное и раннее предклассовое общество" (4.1–3. М., 1993, XVI, 710 е.). В последней работе была представлена целостная система категорий, воспроизводящая не только статику, но и динамику социально-экономической структуры собственно первобытного (первобытно-коммунистического и первобытно-престижного) общества. Были выявлены как основные стадии эволюции доклассовой экономики, так и закономерности перехода от одного такого этапа к другому. Была прослежена объективная логика развития экономики от стадии безраздельного господства первобытного коммунизма до зарождения политарного („азиатского") способа производства, с которым человечество вступило в эпоху цивилизации.
Но самым важным для решения проблемы социогенеза было выявление того факта, что первобытно-коммунистические отношения, которые безраздельно господствовали на самой ранней стадии первобытного общества, не просто вначале существовали, а затем разлагались, как считалось в нашей литературе, а развивались, эволюционировали, что существовало несколько качественно отличных форм этих отношений. Опираясь на обширный этнографический материал, мне удалось установить самую раннюю, изначальную форму первобытно-коммунистических отношений, которую я назвал разборно-коммуналистическими отношениями.
При этой форме коммуналистического распределения пи один член общины не получал свою долю от кого-то. Он просто подходил и сам брал ее из добытого любыми членами коллектива продукта, причем с таким расчетом, чтобы это не лишило остальных общинников возможности и удовлетворить свои потребности. При таких отношениях вся пища находилась не только в полной собственности, но и в безраздельном распоряжении коллектива. Ею мог распоряжаться только коллектив в целом, но ни один из его членов, взятый в отдельности. Каждый член коллектива имел право на долю продукта, но она не поступала ни в его собственность, ни в его распоряжение, а только в его пользование. Он не мог ее употребить для какой-либо иной цели, кроме непосредственного физического потребления. Вследствие этого процесс потребления был одновременно и процессом распределения.
Но мало было выявить конечный результат процесса становления социально-экономических отношений. Необходимо было установить исходный момент этого процесса. И это тоже невозможно было сделать во время написания книги. Более или менее детально были изучены к тому времени действия животных и их взаимоотношения лишь в условиях неволи. Знания о поведении животных и формах их объединений в естественных условиях были отрывочными. Нередко единственными источниками были рассказы охотников, которым не всегда можно было доверять. Положение резко изменилось, начиная, примерно, с середины 60-х годов. Получила развитие наука о поведении животных, получившая название этологии. Была проведена масса систематических исследований поведения самых различных видов животных (волков, гиен, львов и пр.) и форм их объединений в естественных условиях. Большое внимание было уделено изучению поведения и структуры объединений обезьян вообще, человекообразных прежде всего. Особо важны были исследования поведения и форм объединений в естественных условиях у шимпанзе — животных, и по строению тела, и по образу жизни наиболее близких к тем антропоидам, которые были предками австралопитеков, происшедших от них хабилисов, а тем самым и самых первых людей — архантропов.
В результате указанных исследований вскрылась ошибочность целого ряда широко распространенных в науке взглядов на физиологию размножения высших обезьян и формы их объединений, которые основывались на наблюдениях за жизнью этих животных в условиях неволи. Но, разрушив прежние представления, эти исследования одновременно доставили огромный материал для реконструкции тех отношений, которые существовали в стадах наших животных предков накануне социогенеза. Были детально исследованы способы распределения добычи у хищников в условиях совместной охоты. А когда выяснилось, что и в основном растительноядные шимпанзе спорадически занимаются охотой на небольших животных, этологи постарались детально изучить, как и кому в пределах их объединений достается добытое мясо.
Сопоставление исходного пункта генезиса социально-экономических отношений с его конечным результатом позволило реконструировать этот важнейший процесс. Это было сделано в написанных мною главах коллективных трудов „История первобытного общества. Общие вопросы. Проблемы антропосоциогенеза" (М., 1983. Главы 4 и 5) и „История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой общины" (М., 1986. Глава 2), а затем в моей монографии „На заре человеческой истории" (М., 1989). Эти книги сейчас тоже не всегда и не везде доступны. Поэтому во втором приложении к основному тексту переиздаваемой книги дана предельно краткая картина начала обуздания пищевого инстинкта. па-чала становления социально-экономических связей, которые возникали в форме разборно-коммуналистических отношений распределения, а тем самым и коммуналистических отношений собственности. Тому же, кого этот краткий очерк не удовлетворит, нужно обратиться к названным выше работам, где все изложено достаточно подробно.
