Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Неправда, ответил Ба, мы родились вдвоем.

Зато умираете поодиночке.

Вот оно что, значит, я умираю…

Ба рванулся из объятий нагрянувшей смерти…

Проснулся он оттого, что Изис, десятник Мес-Су, тряс его за плечо и звал к военачальнику.

Раздражение — вот что выражало лицо Мес-Су при виде Ба. В последнее время так случалось все чаще.

Ба это прекрасно понимал. Более того, это прекрасно укладывалось в его планы. И все-таки было немного неприятно.

Повзрослевшему Мес-Су очень хотелось убедить себя, что все содеянное соделал он один. Раньше Ба был нужен. Теперь Ба мешал.

Конечно, Ба ежедневно попадался на глаза. Ежедневное напоминание о том, как Мес-Су выпрашивал пророческие слова, как заучивал речи вождя, как не хотел перемен. Конечно, Ба лез с советами; если к ним не прислушивались, завтрашний день доказывал их правоту.

Но у Мес-Су имелась лазейка — несмотря на все усилия, Ба никуда не годился как воин. Туда-то и устремилось самолюбие.

Мес-Су окружил себя двенадцатью избранными десятниками. Вскоре они стали десятитысячниками, пятидесяти-тысячниками… Вторым военачальником Мес-Су назвал Изиса, самого молодого среди них. Изис заменил Ба для Мес-Су: рядом с бородатыми, умудренными глупостью предводителями он выглядел наглым птенцом.

Все поменялось. Да, он к этому стремился, и вот — все поменялось.

— Я решил не идти на хананеев сам, — сказал Мес-су. Он посмотрел прямо в глаза Ба, но быстро отвел взгляд. — С частью войска на них пойдет Изис. Это будет проверка. Так?

Изис вскочил и, почтительно поклонившись, ответил:

— Так!

Конечно, Ба никогда не вскакивал и не кланялся охраннику Рамзеса столь почтительно.

Он чувствовал тяжесть этого народа всем своим телом. Это был его народ, а он был им. Каждый сидел у него на плечах. Каждый давил на шею и требовал, чтобы все шло хорошо и лучше, лучше… Мес-Су ничего подобного не знал. Ба-Кхенну-ф начинал мучаться, просыпаясь.

«Землю хананеев вы должны забирать, селиться там и никогда не вступать с местными маленькими народцами в союзы, никогда не перенимать их обряды, ни в коем случае. Кто такие эти обреченные рядом с вами?» — он собирался так сказать, но, к счастью, промолчал. Он говорил это уже раз сто. Правильность его слов теперь могла только злить.

— Землю хананеев мы должны забрать… — величественным низким голосом произнес Мес-Су.

Одинаковые пробуждения тычком в плечо, одинаковые запахи… Вечный Мес-Су…

А ведь убьют. В конце всех концов — если не сам Мес-Су, то враги его, если не враги Мес-Су, то он сам… Некий Корей только сейчас догадался, что неприметный Ба влиял на военачальника…

Подкатила тамарисковая тошнота.

И сон прорвался в явь.

Ни одно исполнение, ни одно чудо не ведет к счастью. Все они приводят к пустоте. Это дребезжание мира, которое будет постоянно звенеть в ушах, если ты согласишься слушать его.

А счастье? Рамзес Великий был счастлив, когда мчался в атаку. Краткий миг — колесничная атака не длится долго. А когда был счастлив Эхнатон? Неужто всегда?

Всегда! И за то прокляли его земные правители, вынужденные таскать на плечах тяжесть народов.

Есть единственный способ: стать рабом сияющей высшей силы. Ничего не хотеть и ничего не делать для себя.

Вот его выбор, то главное желание: ничего не хотеть и ничего не делать.

Но ведь и действовать, и стремиться… Для кого же?

И он впервые увидел наяву эти спускающиеся лучи, чувствительные солнечные пальцы, несущие ему, Ба-Кхен-ну-фу, знак чистого действия — анкх, который люди предпочитают называть знаком долголетия, или здоровья, или богатства, или успеха… Знак действия, продиктованного небом.

* * *

— И кто такие эти обреченные, хананеи да иевусеи, рядом с народом единого? Ты согласен, Атон-Рон?

— Да, Мес-Су, повелитель.

— Хорошо. А ты?

— Да, Мес-Су, повелитель.

— А ты?

— А я не знаю, — ответил Ба. — Я помог тебе, как умел, Мес-Су, повелитель. Отпусти меня домой. Ты же помнишь, жители Кемт боятся умирать на чужбине.

— Ты дома, — возразил Мес-Су. — Ты сам говорил: мы все идем домой.

— Да, но Великий Дом отправил меня как посланника Кемт в страну Атона. Теперь, когда страна Атона существует — а она существует, раз существуешь ты и существует твое войско, — теперь я обязан вернуться. А потом вернуться уже к тебе и увидеть покоренный… нет, возвращенный по праву Ханаан.

Опасность быть убитым возросла.

— Иди, — сказал Мес-Су.

И все.

Опасность быть убитым возросла, но лучи спустились, окружили его, обняли, как никого другого из слуг Атона, и Ба-Кхенну-ф поверил, что с этого момента до прихода в Кемт ничего дурного с ним не случится.

И упала пелена с глаз, детали мира заискрились прелестью, шестисоттысячный народ-племя слез с шеи и протягивал руки, прощаясь. И сразу стало легко.

Ну что ж, прощайте, десяток блюд из тамариска. Так было надо, и я убедил Атон-Рона, что эта гадость послана небом. Он поверил.

Прощай, ящик с двумя уродцами, поименованными херу-кхимами бога Атона. Чистое золото! То самое, из которого Атон-Рон удумал отлить золотого быка, и почти учудил, но Мес-Су тогда еще слушался, и хеттский любимый зверь был переплавлен в нечто заведомо невообразимое — ведь нельзя изображать бога или служителей его вообразимо. На заре в ящик попадает первый луч света, и золотые друзья херу-кхимы светятся изнутри, оживают. Такую штуку изобрели жрецы Ра Херу-кхути, только у них вместо ящика целый затемненный храм, и статуи Херу-кхути огромны. Ящик Атона напоминает, правда, не столько обитель бога, сколько канопу, сосуд для хранения внутренностей усопшего, и херу-кхимы точно так же расположены друг напротив друга, но здесь их два, тогда как на канопе всегда четыре.

Прощай, Мес-Су, я ухожу, сознание твое отныне будет пребывать в неподвижности. В неподвижности сознания для некоторых тоже есть радость, мне не открытая.

Три года жить одинаково…

А еще предстоит научиться жить по-другому.

Фокус будет, если я приду в дельту, а Рамзес умер. Останется наведаться к нему мертвому…

Нет! Ба отогнал эту мысль. Мысль была старой и вползла в голову по привычке.

У него в запасе, за пазухой, вне мира — имеется свой повелитель. Это не Рамзес. И он не умеет умирать.

Раньше Ба прогонял страх из лихости. А теперь бояться действительно нечего. И теперь в этом — не бояться — нет никакой отваги.

Перед Рамзесом Вторым Великим стоял до крайности оборванный, измученный дальней пыльной дорогой человек. Тех, кто так выглядел, не то что во дворец, в Кемт не пускали. И этот человек сказал:

— О Великий Дом, жизнь-здоровье-сила, волею твоею слуги Атона готовы к вступлению в Ханаан.

Рамзес не сразу нашел, что ответить. Стража, за три года почти забывшая об охраннике по имени Мес-Су, ждала знака.

Оборванный человек добавил:

— Помешать им там не сможет уже никто.

* * *

Перед Рамзесом Вторым Великим стоял омытый в дворцовой купальне, натертый ароматическими маслами, одетый в чистое, белое, льняное, до предела выспавшийся, а в общем тот же человек.

— Выбирай себе награду, советник! — сказал Рамзес и, подумав, пояснил: — Любую.

— Мне нужна лучшая рабыня Кемт. Самая красивая. — Ба поднял палец. — И самая разумная.

— Всего лишь рабыня? — спросил Великий Дом. — Я могу дать тебе больше.

Рамзес говорил о своей дочери. И сдержанно улыбался. Но советник сказал:

— Нет. Мне нужно то, что нужно. Это не награда. Это решение второй задачи, которую ты передо мной поставил.

Все три девушки были великолепны. Хитрый старик щурился и спрашивал: «Куда же лучше?» Но выбрать Ба должен был одну. Одну, одну… Одна — это не три. И вопреки восхищению внизу живота он чувствовал: слишком просто.

Гибкая и опасная ливийка. Сирийка с изумительно светлой, безгрешной кожей. Длинная тонкая красавица, поправляющая льющиеся, как Хапи, от дельты до Элефантины волосы.

22
{"b":"240379","o":1}