Только пару слов…
* * *
Песнь заключительная,
или Начало «Одиссеи» безо всякого Продолжения
— И почему нам так интересны люди? — сказала Афина.
— А они нам интересны? — откликнулся Дионис.
Он взял ее за руку, вызвав красивое сияние.
— Мне, вечной девственнице, нечего ходить под ручку с таким предосудительным типом, — заявила Афина. Она указала на Афродиту:
— Вон с кем хорошо получится свет между телами.
— Она меня боится, — сказал Дионис.
— Я тоже.
— Ты врешь. Странно, ты же никогда не врешь?
— Я могу быть коварна.
— Это не ложь. Кроме того, это твои избранные коварны, ты тактична.
— Тактична?
— Придерживаешься выбранной тактики.
Афина невольно улыбнулась. Такое с ней случалось редко, раз в несколько лет — потому что улыбалась она искренне. И чаще всего собственным мыслям.
Гера была в золотом, Артемида в зеленом, Деметра в светло-сером, Афродита в прозрачно-неприличном… Арес в ярко-красном, Гермес в ярко-желтом, Аполлон в серебристо-голубом, Гефест в коричневом, Посейдон в темно-синем… Аид оделся в совсем-совсем черное, непроницаемое, его любимая багровая полоса исчезла, зато Гефест получил заказ превзойти черноту платья Афины, добиться идеально-поглощающей тьмы, в которой любой смертный взгляд оставался бы до скончания времен.
Но Афина удивила: она опять сменила цвет. Она вернулась к синему, но не глубокому, темному, вызывающему ненависть Посейдона. Ее новый синий был чудовищно ярким, еще более провоцирующим, мерцающим, и смотреть долго на нее было больно.
Дионис выглядел скромным просителем — в простом грубом хитоне с оттенком налившегося винограда и с гроздью в руке. Он хотел одеться в пятнистую шкуру, но для этого пришлось бы убить леопарда… Он передумал.
Все они отражались в зеркальной чистоте Отца, белоснежность которого была столь непорочна, что уже не воспринималась как цвет.
— В ЭТОМ МИРЕ МНОГО ИНТЕРЕСНОГО. Я ХОЧУ ПЕРЕЖИТЬ ЭТОТ МИР.
Желто-красно-прозрачно-золотое общество внимало молча. Что им было отвечать? Они все тоже хотели пережить мир. Они были беспечны, каждый сам по себе, наедине с совершенством, пока не собирались вместе.
Старшие помнили, как Отец придумал пантеон, и позвал их, и объяснил свой, а теперь уже и их стиль выживания. И как вымирали глупые демоны мелких племен, мнившие себя такими же бессмертными.
— ВЫ СТАЛИ НЕСПОКОЙНЫ. ЭТО ПОЛЕЗНО. ВАС ВСПОЛОШИЛ ОН. ЗНАЕТЕ, ПОЧЕМУ Я ПРИНЯЛ ЕГО К НАМ? ОН ЮН. ОН ЧУВСТВУЕТ ДВИЖЕНИЕ ВРЕМЕНИ.
Дионис мирно гладил виноград, вглядываясь в его суть.
— ЧЕМ БОЛЬШЕ СМЕРТНЫХ, ТЕМ БЫСТРЕЕ ИДЕТ ВРЕМЯ. ЭТО НЕЛЕГКО ПОНЯТЬ. НО СКОРО ЭТО СТАНЕТ ТАК ЯСНО, ЧТО ВЫ МОЖЕТЕ НЕ УСПЕТЬ. ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ О ПРОШЕДШЕЙ ВОЙНЕ?
— Я полностью удовлетворена воссоединением семьи Менелая и Елены, — сказала Гера.
— Я недоволен владычеством одного человека на море, — сдвинув брови, заявил Посейдон. — И тем, какими методами оно осуществляется.
— Отец, неужели я забросала дно трупами? — спросила Афина, принципиально не желая отвечать Посейдону.
— Этот человек всегда знает, когда начнется шторм и когда он закончится. Он, видимо, знает, когда я отсутствую в Эгеиде. Он предвидит направление ветров. Это разве не нарушение? Это распространение наших скрытых намерений среди смертных. Я помню существо, которое так уже делало…
— Ты имеешь в виду титана? — невинно поинтересовалась Гера.
— Да, — отвечал Посейдон, — и несмотря на звание титана и недюжинный ум…
— В общем, сожительство Одиссея с египтянкой делается знаменитым, — грустно согласилась Гера, стараясь не смотреть на Афину. — И при наличии признанной жены Пенелопы… тем более что египтянку некоторые до сих пор считают Еленой… в общем, такой союз кажется мне издевательством над Менелаем в частности и над идеей семьи в целом.
— Кстати, Одиссея уже разыскивает сын по белу свету… — невзначай сообщил Гермес.
— Еще эта байка о путешествии в царство мертвых вопреки мне, — добавил обычно безмолвный в собраниях Аид. — Рассказ нехорош.
— Но он не о царстве Аида вообще! Дядя! — возразила Афина. — Он о Египте, о древнем пантеоне…
— Рассказ нехорош, — повторил Аид.
В сущности, ему не нравилось другое: ему не нравилось, что Афина целых два года носила черный цвет. Но об этом не говорят и на это не жалуются.
— Да, Ника, — сказал Аполлон, как бы размышляя и делясь своими мыслями, — поэзией, будь то даже сказки для детей, должен заниматься кто-то один из нас… Твой избранный и так герой созданного мной эпоса, и не на последнем месте… Зачем эти циклопы, этот узел Эола с плененными ветрами, что значат эти Сцилла с Харибдой?
— Почему бы Одиссею не заняться земледелием? — вдруг, неожиданно для всех, предложила Деметра.
— И оставить мое, только мое, по разделу стихий, свершившемуся тогда, когда половины из вас не было на свете, не то что в пантеоне — мое море! — почти закричал Посейдон.
— Я вас помирю, — улыбаясь, произнес Дионис, будто возможно было примирить Афину с Посейдоном. — Я намерен поселиться на этом острове с моей избранной.
— С кем? — переспросил Гермес.
— С египтянкой… Калипсо, та, что скрывает.
— А Одиссей? А я? А мой избранный? — возмутилась Афина.
— Твой избранный вернется домой, у него есть свой остров, и тоже небольшой.
«Ты взяла все от него, и вдвоем вы все взяли от моря», — говорил Дионис ей накануне.
«Они вышвырнут его. Как жаль, что я не сумела скрыть, кто мой избранный!» — отвечала тогда Афина.
«Что ж, это урок», — говорил Дионис.
— Я обещаю не препятствовать возвращению Одиссея на Итаку, — заявил Посейдон. И, не сдержавшись, добавил: — Если он вовремя уберется…
— Если хочешь, Ника, я могу переработать легенды о нем… — скромно сказал Аполлон, не удостаивая правом авторства Диониса.
«Но учти, — говорил ей Дионис по дороге на Олимп, — если ты хочешь что-то еще выиграть, пусть твой Одиссей вернется домой в одиночестве. Что за достижение, коль он обрушится на Итаку отрядом, которого боятся несколько морей? А вот один… Подумай!»
— Хорошо! — Афина встала, и синий цвет, цвет разума, очутился в центре между Отцом и бессмертными. — Мой избранный оставит остров, оставит власть и вернется к жене своей Пенелопе, чтобы не смущать вас. Он вернется домой сам, без помощи и без друзей, которых я оставляю на ваше попечение.
«Бакх прав, это верная комбинация», — подумала она.
— Я восславлю твое решение отдельной поэмой, — сказал Аполлон.
— Вставь туда строфу о том, как Одиссей хочет пахать родную землю, — попросила Деметра.
— ХВАТИТ! Я СЛУШАЛ ВАС, ВЫ НИЧЕМУ НЕ НАУЧИЛИСЬ!
Дионис опустил взгляд к винограду, Гера потупилась, Аполлон внимательно смотрел на Отца.
— СТАРОЕ ВРЕМЯ КОНЧИЛОСЬ. ВЫ — КОМАНДА ГРЕБЦОВ, А НЕ КУПАЛЬЩИЦЫ НА ОТДЫХЕ! ТОЛЬКО ЕДИНСТВО, НЕ ПРОСТО СОГЛАСИЕ, А ЕДИНСТВО, СОВМЕСТНЫЕ ТОЧНЫЕ ДЕЙСТВИЯ ПОМОГУТ НАМ ПОБЕДИТЬ И НАСЛАЖДАТЬСЯ, КАК РАНЬШЕ. МЫ ПЕРЕХОДИМ В АТАКУ! ВЫ ДВОЕ… ДА, ВЫ!
Арес и Афродита послушно вскочили.
— ВЫ ИЗОБРЕЛИ СЕБЕ НОВЫЕ ЗЕМЛИ, ЗАЧЕМ? ТЫ ХОЧЕШЬ СОЗДАТЬ ГОРОД ВОЙНЫ, ЧТОБЫ ЯВИТЬСЯ И ЗАВОЕВАТЬ ДРУГИЕ ГОРОДА, ЖИТЕЛИ КОТОРЫХ, ПО-ТВОЕМУ, БОЛЬШЕ ЛЮБЯТ ТВОИХ БРАТЬЕВ И СЕСТЕР ПО ПАНТЕОНУ? И МЕНЯ! ТЫ ПОЛАГАЛ, Я НЕ ЗНАЮ? А ТЫ, О ЧЕМ ДУМАЛА ТЫ, ИЗОБРЕТАЯ ГОРОД РАЗВРАТА В СТРАНЕ ДИКИХ ГАЛЛОВ?
Аполлон сидел тихо-тихо… Он-то столько всего придумал… И он тоже хотел ухватить за каблук Италию.
— ЭТО ПРАВИЛЬНАЯ ИДЕЯ! — продолжал Отец. — НО НЕ ЗАТЕМ, ЧТОБЫ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ НИХ…
Все посмотрели на Афину и Диониса.
— Я ОБЪЯВЛЯЮ НОВЫЙ ПРОЕКТ. МЫ УБЕРЕМ ДЕМОНОВ СЕВЕРНЫХ ЛЕСОВ. МОЙ ПРОЕКТ ПОЗВОЛИТ НЕ ВОЛНОВАТЬСЯ ИЗ-ЗА ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ. Я НАЗОВУ ЕГО… ЕВРОПА.
— Как?! — не выдержала Гера. — Эта девчонка, которая просилась переплыть Геллеспонт?
— ЕВРОПА! ЭТО БЫЛА МИЛАЯ ДЕВУШКА, ТЫ ЗРЯ ЕЕ УНИЧТОЖИЛА.
