Крупным шрифтом напечатан — «Революционный штаб». Революционный штаб был создан для защиты Екатеринбурга от чехословаков и состоял из председателя областного Совета Белобородова, членов коллегии областного военного комиссариата тов. Анучина и Голощекина, председателя исполн. Комитета Екатеринбургского Совета р. и с. д. тов. Чуцкаева и начальника резерва Красной армии тов. Украинцева.

Ни Юровского, ни Мебиуса в руководстве Революционного штаба не было.

И ниже стоит мелким шрифтом — «Чрезвычайная комиссия». Вот к этой организации имеет отношение член коллегии ЧК Юровский. Тем не менее под документом предполагалась подпись только Юровского. Естественно, подобный документ Юровский даже бы и не подписал. Возможно, он его даже не видел. Кто же этот документ составил и зачем? Судя по характеристике, данной Мейером Мебиусу, последний отличался амбициозностью, не меньше, чем Ермаков, или Юровский, и не меньшим желанием войти в историю в качестве организатора расстрела бывшего царя. Именно в расстреле бывшего царя Мебиус видел смысл своей революционной деятельности. Под документом стоит дата — 18 июля 1918 г., т. е. сразу же после расстрела, когда он никому уже не был нужен. Список был написан и сохранен только для истории. Ему предназначалось место в музее, рядом с маузером Ермакова.

Интересно, что в списке вместо М. Медведева поставлена фамилия Павла Медведева, а вместо Ермакова стоит фамилия Ваганова. Возможно, это объясняется тем, что список составлялся со слов одного из «латышей» Хорвата. Позже, следователь Соколов косвенно подтвердил список «латышей», опубликовав обнаруженную им надпись на стене, сделанную черным карандашом:

«№ 6 Верхаш 1918 VII/1S /Карау…»

Надпись производит впечатление, что ее сделал человек, видимо, не умеющий вполне свободно писать по-русски.

Ниже была сделана надпись на мадьярском языке, таким же черным карандашом и тем же почерком, как и только что описанная, имеющая следующий вид:

«Verhas Andras 1918 VII/lSe orsegen».

Интересна также и проставленная дата — 15 июля 1918 г. По-видимому, это был первый день, когда эта команда приступила к охране. До этого дня внутреннюю охрану несли латыши Свикке.

Это вполне соответствует воспоминаниям шифровальщика Свикке Кованова. В соответствии с этими воспоминаниями команда Свикке прибыла в Пермь 19 июля, затратив на дорогу пять дней. Следовательно из Екатеринбурга они выехали 14 июля. Берзин в это время находился в Мотовилихе с проверкой на заводе выполнения оборонного заказа.

Отряд Особого Назначения выехал, оставив для истории вопросы:

1. Когда была снята и была ли вообще снята с Берзина ответственность за сохранение жизни Николая II, возложенная на него Лениным?

2. Была ли переложена эта ответственность на Свикке, или последний выполнял приказ Берзина?

3. Не вывез ли Отряд Особого Назначения вместе с собой Царскую семью 14 июля в Пермь?

Достоверной и положительной информации для ответа на два первых вопроса нет. Ответ на третий вопрос является следствием ответа на первые два. А вот оснований для отрицательного ответа на третий вопрос более, чем достаточно.

В своей книге Соколов посвятил целую главу для ответа на этот вопрос. Глава называется: «Царская семья была в доме до ночи на 17 июля». Вопрос был сформулирован в следующем виде: «Чем устанавливается, что Царская семья была в доме Ипатьева до этой роковой ночи?» Интересно, кому автор адресовал этот вопрос. Скорее всего, самому себе. Книга вышла в Берлине в 1925 г. Видимо, к этому времени и у Соколова появились сомнения в своей версии произошедшего в доме Ипатьева в июле 1918 г.

19 января 1919 г. прокурор Екатеринбургского окружного суда Иорданский в своем предписании, направленном начальнику уголовного розыска А.Ф. Кирсте, определил направления ведения следствия по делу об убийстве бывшего Государя Николая II.

Пунктом 3 предписывалось следующее:

«…3) Из дознания, препровожденного Вами 5 сентября 1918 г. за № 2039 члену суда Сергееву и позднее, видно, что целый ряд свидетелей утверждал о том, что бывший Император Николай II увезен, свидетельствуют, что видели поезд, в котором был увезен бывший Государь по направлению к Перми. Так, свидетель, парикмахер на ст. Екатеринбург I Федор Иванов показал, что дня за два или накануне до объявления о расстреле бывшего Государя к нему пришел комиссар ст. < Гуляев> и сказал, что «сегодня отправляем Николая II».

О том же на другой день он слышал от комиссара 4 штаба резерва Красной Армии Кучерова. Далее, кондуктору Омской железной дороги Александру Самойлову красноармеец Александр Варакушев, передавая о решении увезти бывшего царя Государя Николая II на Пермь, показывал поезд, в котором он, якобы, был уже помещен. Поезд этот, состоящий из вагонов I и II класса, находился на 5 или 6 пути под особой охраной; в одном из вагонов окна завешены черной материей. Сообщая об изложенном, предлагаю Вам закончить это дознание дальнейшим расследованием, т. е. путем опроса подлежащих агентов железной дороги, бывших на службе в период времени средины июля месяца, действительно ли был такой поезд, проверить полученные сведения по станционным документам и книгам, а в случае, если сведения эти подтвердятся — выяснить маршрут этого поезда.

Прокурор Иорданский.

Секретарь Б.Богословский».

Генерал Дитерихс с солдатской четкостью мгновенно отреагировал на «происки» какого-то там штатского прокурора, следственное дело у которого вел еврей Сергеев.

Через несколько дней прокурор Иорданский получил от генерала приказ выдать лично генералу «… все подлинное следственное производство по делу убийства бывшей Царской семьи и членов Дома, а равно все документы, вещи и материалы, принадлежащие членам Семьи и состоящим при них лицам, также убитым». Вскоре, по требованию генерала, был отстранен от следствия и следователь Сергеев.

С этого момента версия вывоза из Екатеринбурга живыми членов семьи Романовых была похоронена на много лет.

Хотя сомнения в обществе, в частности среди жителей Екатеринбурга, были.

И следователь Соколов через пять лет вынужден был доказывать, что члены Царской семьи 14–16 июля 1918 г. находились в доме Ипатьева и были живыми. Но сделал он это крайне неудачно, использовав материалы, собранные следователем Сергеевым, не перепроверенным им самим по «горячим следам».

В качестве первого аргумента следователь Соколов привел показания священника Сторожева, служившего обедницу в доме Ипатьева 14 июля 1918 г. Выше они были приведены полностью.

Приведя эти показания, хотя и с купюрами, следователь, увлекшись доказательством присутствия членов семьи Романовых в доме Ипатьева 14 июля, не задал себе, казалось бы, естественных вопросов:

1. Почему это священники, отличавшиеся, по-видимому, наблюдательностью, решили, что перед ними были люди «какие-то другие»? Может быть, там были именно другие люди? Соколов этого не знал, Александра Федоровна сразу же после этой службы записала в дневнике: «Имела радость от слушания обедницы — молодой священник отслужил во 2-й раз». Это никак не вяжется с тем настроением, которое было у нее на богослужении.

2. А могли ли волосы у княжон отрасти за один месяц на 5–6 сантиметров?

3. Почему священник Сторожев на предыдущем богослужении заметил наиболее почитаемую Александрой Федоровной старинную икону Божьей матери Феодоровской, по-видимому, находившуюся на самом видном месте, на втором богослужении, описывая стоящие перед ним иконы, об этой иконе даже и не упомянул? По словам Чемодурова Александра Федоровна никогда не расставалась с этой иконой. Отнять ее у Александры Федоровны равносильно лишить ее жизни. Между прочим, этой иконы не было и среди найденных в доме белогвардейским следствием икон.

В качестве следующего доказательства присутствия членов Царской семьи в доме Ипатьева 14–15 июля Соколов приводит показания двух женщин, Стародумовой М.Г. и Дрогиной И.В., которых Юровский пригласил мыть полы в комнатах, занимаемых царской семьей и их слугами.