В одной из находившихся в той местности шахт обнаружены осколки разорвавшейся бомбы, оторванный человеческий палец, вставная челюсть, признанная за принадлежащую лейб-медику Боткину, и жемчужные серьги, признанные за принадлежащие б. Императрице.

Показаниями свидетелей Михаила Летемина и Марии Медведевой установлено, что старшим в охранной команде (разводящим) был Павел Спиридонович Медведев, принимавший непосредственное участие в расстреле Царской семьи. Это участие удостоверил Летемину стоявший в ночь убийства на пулеметном посту Александр Стрекотин. Те же свидетели удостоверили, что накануне убийства Царской семьи мальчик Седнев был переведен в помещение команды.

Свидетель Владимир Кухтенков удостоверил подслушанный им разговор в. — исетского военного комиссара Петра Ермакова и деятелей партии Александра Костоусова, Алексея Партина и Василия Леватных. Содержание разговора сводится к тому, что эти лица принимали участие в сокрытии трупов убитых Царя, Царицы, Наследника, вел. княжон, доктора Боткина и некоторых царских слуг.

Тела убитых до сих пор найти не удалось».

Вот и все, что было получено к моменту прихода к руководству следствием генерала Дитерихса.

Захвативший власть в Омске и назвавший себя Верховным правителем адмирал Колчак своим приказом от 17 января 1918 года назначил политическим куратором следствия генерал-лейтенанта Дитерихса.

Генерал не был криминалистом. Ему хватило одной недели, чтобы разобраться во всем. Свое мнение он выразил по-солдатски, коротко и прямолинейно: «Казалось бы, что уже 18 октября 1918 года следствие располагало достаточными данными, чтобы донести властям в Омск и оповестить мир, «что в ночь с 16 на 17 июля в доме Ипатьева была расстреляна вся Царская Семья, со всеми состоявшими при ней лицами, а не один только бывший Государь Император, как сообщали в своем объявлении советские власти».

Но следствие в руках соплеменника убийц — еврея».

Как профессионал следователь Сергеев прекрасно понимал, что, при имеющихся материалах, при отсутствии трупов, нельзя торопиться давать заключение об убийстве Царской семьи.

Но в то время как криминалист Сергеев считал «важнейшей очередной задачей выяснить, насколько возможно, действительно ли совершилось самое событие преступления», генерал Дитерихс стремился «оповестить мир».

Первое, что сделал новый начальник — вызвал Сергеева на «ковер» (22 января 1919 года) и устроил ему выволочку за то, что тот не дал заключения об убийстве всей Царской семьи. Генерала особенно раздражало то, что Сергеев категорически отрицал причастность к убийству в Екатеринбурге центральной советской власти в Москве и говорил, улыбаясь, что просто смешно об этом думать.

Эта улыбка и решила его судьбу — 23 января 1919 года, т. е. на следующий день, Дитерихс потребовал передать ему «все подлинное производство по делу убийства бывшей Царской семьи и членов Дома, вещи и материалы, принадлежащие членам Семьи и состоявшим при них приближенным лицам, также убитым».

Правда, как выяснилось в настоящее время, Дитерихс сделал это не по своей инициативе, а по личному приказу адмирала Колчака, которому он и передал все следственные материалы.

Несмотря на скудность доказательного материала и отсутствие трупов, несмотря на то, что главный и единственный свидетель Павел Медведев еще не был допрошен, министр юстиции Старынкевич в начале февраля 1919 г. поторопился отправить в Париж в Союзнический совет отчет о расследовании в Екатеринбурге. Кратко пересказав материалы следствия, полученные следователем Сергеевым, министр вынужден был упомянуть о слухах, распространившихся не только в Сибири, но и на Западе:

«Несмотря на все факты, доказывающие несомненность наличия гнусного убийства, целый ряд лиц утверждает, что члены Царской семьи не были расстреляны, а были перевезены в Пермь или Верхотурье. Ввиду этого было произведено специальное расследование, которое, однако, не подтвердило эти слухи, так как не нашлось ни одного лица, которое само бы видело отъезд Царской семьи».

То, что министр вынужден был упомянуть об этих слухах, показывает, как широко они распространились.

Так появилась версия исчезновения Царской семьи из дома Ипатьева в Екатеринбурге, превратившая эту историю в легенду и вызвавшая появление целой толпы самозванцев. Версия эта появилась уже в самом начале белогвардейского расследования, но ее призрак витал и витает до сих пор над всем «Царским делом».

Капитан Д.А. Малиновский, первым взявшийся за поиски трупов, позднее, на допросе у следователя Н.А. Соколова (17–18 июля 1919 года), показал: «В результате моей этой работы по этому делу у меня сложилось убеждение, что Августейшая Семья жива. Мне казалось, что большевики расстреляли в комнате кого-нибудь, чтобы симулировать убийство Августейшей Семьи, вывезли ее по дороге на Коптяки, так же с целью симуляции убийства, здесь переодели ее в крестьянское платье и затем увезли отсюда куда-либо, а одежду Ее сожгли. Так я думал в результате моих наблюдений и в результате моих рассуждений… Мне и казалось, что все факты, которые я наблюдал при расследовании — это симуляция убийства…я не мог, и сейчас не могу себе представить, чтобы власть в Германской империи не приняла никаких мер к спасению Императрицы, немки по крови, связанной узами родства с Германским императорским Домом, а через нее и Императора и Их Семью. В то время Германия была сильна и я представлял себе, что, просто-напросто, вывезли Августейшую Семью куда-либо, симулировав ее убийство».

Тем не менее, группа Д.А. Малиновского получила единственное вещественное доказательство того, что в районе Ганиной Ямы находились не только сожженные вещи, принадлежащие членам Царской семьи, но могли находиться и чьи то трупы. В шахте, после того, как из нее откачали воду, был найден отрезанный человеческий палец и два кусочка человеческой кожи.

В подлинных материалах белогвардейского следствия имеется протокол допроса белогвардейского офицера Л.Н. Попова-Шабельского от 4 июня 1921 года, допрошенного следователем Н.А. Соколовым.

Этот свидетель, в составе группы офицеров под начальством генерала Дмитрия Ивановича Аничкова, был отправлен в г. Екатеринбург для спасения государя императора и его семьи. Но в Екатеринбург он прибыл 16 июля один, почти вся остальная группа была арестована в Перми.

Вот как он описывает обстановку в Екатеринбурге в конце июля 1918 года: «Тут мне удалось узнать, не помню от кого именно каким способом, что из Екатеринбурга в Москву была большевиками отправлена телеграмма: «Семью похитили. Что делать?» Ответ был такой: «Скрыть. Инициировать убийство». Затем мне удалось узнать, что в доме Ипатьева были найдены волосы великих княжон: очевидно, они были в последнюю минуту острижены.

В Екатеринбурге было почти всеобщее убеждение, что Царскую семью увезли и для отвода глаз кого-то расстреляли в доме Ипатьева. Увезли ее, несомненно, по дороге мимо Коптяков. К этому убеждению пришел и я…В Самаре, которая была в руках у чехов, мне чешская контрразведка (не помню кто именно) говорила: «Царская семья разделилась, и они спаслись, уехав в разные стороны»…Один эсер обратился однажды к Троцкому с ходатайством об освобождении каких-то арестованных. Троцкий ему ответил: «Отстаньте! Какие арестованные? Царя украли!»

Ротмистр Григорий Григорьев мне говорил, что Юлия Александровна Ден получила от Великой княжны Ольги Александровны письмо с датой от 5 ноября 1918 года, в котором она писала Ден, что все живы».

Не верил в расстрел Царской семьи и допрошенный следователем Сергеевым Сакович. Сакович был далеко не рядовым свидетелем: при советской власти в Екатеринбурге он был комиссаром здравоохранения при Уральском областном Совете депутатов и присутствовал на его заседаниях, когда принималось решение о расстреле Николая II и когда Юровский рассказывал о выполнении этого решения.

Фрагменты из его показаний:

«…Помню, я случайно узнал, что по вопросу о перевозке б. Царя в Екатеринбург была какая-то переписка с центром большевистской власти и от центра было ясно сказано, что за целость б. Государя Екатеринбургские комиссары отвечают головой… Лично я не верю в расстрел быв. Государя, но, сталкиваясь с Голощекиным и Юровским, я могу допустить, что, не считаясь ни с чем, они, циники до мозга костей, могли совершить любую гнусность. По отношению к бывшему Царю и его семье у большевиков-руководителей было заметно какое-то беспокойство, характер которого я не берусь определить: было ли это беспокойство за жизнь Царя или его безопасность как узника. Еще я полагаю, что расстрел б. Царя ложь потому, что на объяснениях об убийстве б. Государя была подпись Свердлова, а ее не могло быть потому, что сношений с Москвой до 16–17 уже задолго не было.»