Нет, братцы, не стану дальше ничего рассказывать. Не могу... Одно скажу: прошел Алеша страшным крестным путем, страшно били его, ногами топтали, бородку молодую по волосикам рвали, увечили и уничтожали. Он стоял насмерть!
Чего, чего... Пла́чу, братцы... Ведь это стойкость-то какая! Как его распинали! И выстоял, великомученик новый московский...
И бросили после этого Алешу в камеру. Из последних сил приподнялся он, дополз до стены и кровью своей на ней крест вывел. Встал перед кровавым крестом на колени и разбитыми губами шепчет последнюю молитву...
И видит - сходит к нему Пресвятая Богородица и с нею старец древний Сергий Преподобный. Подходит к нему Божья Матерь, отирает рукавом ему с лица кровавый пот и, обращаясь к старцу, говорит: «Нашего он роду!», а Сергий ей радостно: «Наш, вестимо наш, Матушка, чадо возлюбленное!»
Ой, братцы, мо́чи нет... Утром тюремщики вошли, Алешу на новый допрос вести. Видят - стоит он на коленях, голова на грудь склонена. «Эй, - кричат, - кончай молиться! Вставай!» Тот не встает. Подошли к нему, тряхнули, а он - мертвый!..
Помер Алеша мученически на молитве во славу Господню. Выстоял он и славной кончины сподобился, к сонму угодников Божьих причтен.
Чудеса, ска́жете? А как же без чудес! Что это за жизнь была бы, представьте себе, если бы в ней чудес не было, если б не было в ней угодников и чудотворцев?!
Говорю, а сам слезами заливаюсь... реву белугой... До того мне Алешу жалко, но и сердцем радуюсь, что есть еще такие люди на русской земле.
Совсем я расстроился, дорогие мои, сил нет говорить... Пойду за Алешу помолюсь и выплачусь всласть. Даст Бог - еще свидимся, а нет - не поминайте лихом. Спасибо вам за компанию. Счастливо оставаться.
Сказ десятый и последний
ПРО КОНЕЦ СУХАРЕВОЙ БАШНИ И ПРО ДНИ ТУГИЕ
Что же рассказать-то вам, дорогие мои? Совсем плохой я стал рассказчик, времена не те, тугие дни настали. Трактира Бугрова нет, на харчи опять карточки, да и погода какая-то нерадостная, холодно, зябко. Согреться бы водочкой советской, да и водочки нету. А болтать ноне нельзя, того гляди на Лубянку потянут, а я только оттуда, получил расчет за свой долгий язык и короткий ум. Так что и не просите, ничего сказывать не стану.
Про Сухареву башню? Разве что про башню досказать и, как у нашего любимого поэта - «и летопись окончена моя». Да... Что ж башня, нету башни, взорвали ее, ироды. Изучала ее напоследок комиссия по охране памятников старины и постановила башню убрать, потому-де мешает движению, а также служит символом старой власти. Так и сделали. А тайная-то причина, хорошие мои сударики, как вы знаете - только уж держите языки крепко - причина-то лежала не в этом. Очень им хотелось ту Черную книгу добыть, потому как в ней вся тайна властвования - кто книгой завладеет, тот и утвердится. Надо было им ту книгу добыть либо ее вовсе уничтожить, и тогда уж можно ничего не опасаться. С того и заварилась вся кутерьма. Сама-то книга как книга никому не нужна, разве что очкастому профессору, чудаку-книгоеду, да вот заклятие в ней смущало. И кто сюда только не вмешался: и власть несущие, и охраняющие, и сам бес московский немало наколобродил, а не удалось им взять Черную книгу. Святость русская им помешала. Нашла их коса на бел-алатырь камень православной веры.
Вишь, слух-то ходил, что нет уже книги в башне, что она у старца Иринарха, и он положил на всё ее волшебство свое святое слово, так что теперь все чары бессильны. А раз так, то вся святая правда оказалась у старца. Очень им этот старец досаждал, тем особенно, что здесь он, а найти не могут, а все знают, что жив промеж нас святой человек. Как всё это было, вы уже слышали и знаете, что исчез старец бесследно. Ходит молва, что появился в месте глухом, незнаемом, средь лесов леших и блат непрохожих скит убогий, спасаются в нем старцы, Богу молятся, книги пишут на бересте. Многие бы туда пройти хотели, полюбопытствовать на святую жизнь, да путей-дорог туда никаких нет.
А вот Черная книга где? Говорят одни - уничтожилась она, другие - что отныне в другом месте обретается. Третьи-то, ученые люди, уверяют, что никакой такой Черной книги нет и не было, что сей слух вздорный. А четвертые считают, что где книга лежала, там она и лежит. Значит, стали в башне копаться, искать ее. Тут и агенты ее ищут, тут и профессор, старичок полоумный, тоже от себя ищет. Поискали агенты - не нашли, и тогда постановили башню Сухареву взорвать, а с ней вместе и Черную книгу, вот тогда и спокойно будет. Всем слухам конец и всем легендам, очень уж большое беспокойство от этих легенд. А я вам скажу, люди добрые, друзья хорошие, что без легенд-сказаний какая уж Москва! Человек я московский, хожалый, люблю старинку, идешь, бывало, мимо Сухаревской и думаешь: а вот ведь говорят, что в ней Черная книга замурованная лежит, и хоть не веришь, а всё какая-то теплинка на сердце. Потому как чудаки мы московские, все как есть чудаки: и те, кто книгу искал, и те, кто им козни строил. Да вишь вот чем чудачество обернулось, время настало твердое и почудачить нельзя. Ну, я, ребята, ничего не говорил, а вы ничего не слыхали...
Да... опутали ее, сердешную, проводами всякими, а к проводам прицепили динамит гремучий, как по проводам ток пустят, так взлетит вся громада к чертям собачьим! - просто это делается, в одну минуту, а строится лета́ и стоит века. Помешала им, вишь, башня! Я, как ни пройду мимо того места, не могу, пла́чу душой, сердце кровью обливается. Такую красоту сгубили! А на ейном месте построят сральник, попомните мое слово!
И вот оцепили они всю площадь, всю башню осмотрели, чтоб никто не остался, из ближних домов народ выгнали на всякий случай, кино приехали снимать, аппараты навели. Начальник команду дает: «Внимание! Приготовиться...» Тут неведомо откуда выскакивает профессор такой очкастенький, с бородкой клинушком. «Стойте, стойте! - кричит и руками размахивает. - Нашел, нашел, знаю, где она!» - и к башне кидается. А следом за ним бежит оборванец-хитрованец, комсомолист-то тот бывший, несмышленыш. «Отдай книгу!» - кричит. А начальник не видел, что ли, уже на кнопку нажал, и бахнуло на всю Москву, так что от взрыва в соседних домах стекла повылетали и колокола на ближних церквах сами зазвонили. Чудаку тому и несмышленышу, конечно, враз крышка, и следов не осталось, а башня на кирпичи рассыпалась. И, говорят, в черном дыму вылетел кто-то и похохатывал... Сказывают также: ходили специальные люди, проверяли в мусоре, да ничего не нашли. А может, она в фундаменте осталась, книга-то? Фундамент-то не затронули, так и засыпали его, и теперь всем дорога открытая, где башня стояла, - ходи, езди, будто и не было такой.
Вот вам, люди добрые, и весь сказ про Сухареву башню и про Черную книгу. Башни нету, значит, и сказу конец. Ведь это легче всего - взорвать или изорвать, а вот каково создать всё это? Ну да что говорить без толку, содеянного не воротишь... Люди вы все верные, хорошие, много сказать вам хочется, да побаиваюсь. Ходил тут один рязанец с длинным ухом, а мне пришлось за свой язык ответ держать, где не надо. Известно, малый член тела язык, а крупные неприятности от него исходят. И вам всем советую: знайте да помалкивайте, нонеча иначе нельзя, а береженого, известно, Бог бережет. Ох, не хотел я нонче сказывать, да прорвало на свою голову. А что поделать? Человек я московский, говорливый, друзей-товарищей люблю, сказки сочиняю да людей ублажаю. Русский я человек, ребята. Все мы люди русские, жопы у нас толстые, а лбы узкие. Оттого и все беды наши. Уж вы не сетуйте на меня, дурака. Болтаю я много, наклал вам три короба, а вы и поверили, уши развесили. Так уж решим: я ничего не говорил, вы ничего не слышали. Молчок, одним словом. Эх, люблю честну́ю компанию, да пора восвояси...
И откуда ты только, ловкий, эту заразу достал? По талону дали? Ишь, а хороша, конечно, до прежней ей далеко, а чувствительность имеется... Дай Бог всем доброго здоровья!
Да... вызывали меня куда следует за язык мой длинный. «Ты чего, - говорят, - болтаешь?» Отвечаю: «Не болтаю я вовсе, а когда случится, в хорошей компании сказы сказываю». - «Мы, - говорят, - тебя за эти сказки упечем, куда Макар телят не гонял!» - «Меня-то, - отвечаю, - упечь просто, а молву-то куда денешь? Сказ-то, он бесплотный и бескостный, его за цугундер не посадишь». - «Ты, - говорят, - поповскую агитацию разводишь... ты и белый, ты и черный...» - и чего они про меня ни говорили, прости их, Господи! «Нет, - отвечаю, - я самый натуральный московский человек и никому не врал, а хочу я своему отечеству счастья и добра!» - «Ну, твое счастье, - говорят, - что за тобой письменных улик нет, а не то бы... Убирайся вон, но смотри...» Подписку взяли о невыезде. «И болтать, - говорят, - не смей, засадим сразу». Эх, прорвало меня, видно, на свою голову! Была не была! Пусть засадят, а доскажу вам всю правду, как есть. Ничегошеньки мне теперь не страшно, я свое сказание склал и не боюсь! Пусть вам сказал, немногим, слово - оно крылато, подхватит его и - дай Бог! - разнесет по всей земле нашей и за пределы ее. Пусть знают все про удальство русского человека, про человека московского! Московский я человек, братцы, тем и горжусь, с тем и на Страшный Суд пойду и скажу Господу: «Суди меня, Господи, строго - нескладного, болтуна-трепача, сочинителя, глуп я был и грешен, а вот был я всё-таки московским человеком!»
