— Марина! Я угадал? — Она бесстрастно кивнула головой. Джанни почувствовал нечто вроде облегчения, приблизился к девушке и взял ее руки в свои, пытаясь заглянуть в глаза, но Марина отвернулась.

— Это совсем не ради нее, — прошептала она тихо, — Она дрянь и шлюха. Но отец ее любит. Если бы он узнал, это был бы конец для него… Ты не понимаешь…

— А что было в конверте? Фотографии? — Марина кивнула и снова закрыла лицо руками.

— Мне показал Перелли, целую дюжину, — продолжала она тихо. — Это было ужасно.

— Представляю… Она была одна?.. На фотографиях?

Марина отрицательно покачала головой.

— Почему Перелли показал их именно тебе?

— Он собирался шантажировать Клодину, но узнал, что денег у нее нет. Папа выдает ей довольно большую сумму ежемесячно, но она много тратит, да еще делает долги. Короче, понял, что эта курица не несет золотые яйца. Поэтому он взялся за меня, тем более, что Саркис сказал ему о наследстве.

— Откуда ты узнала о секретной квартире Перелли?

На лице девушки появилось жалкое подобие улыбки.

— В той самой квартире он и показал мне остальные снимки. Он раскладывал их на столе, как пасьянс, и мерзко ухмылялся. Я была в шоке. Кажется, обещала подумать и согласилась прийти на следующий вечер к нему в бар. — Она запнулась и умоляюще смотрела на Джанни. — А остальное ты знаешь сам. Признаюсь тебе, что у меня было желание убить его, но это сделала не я. Ты мне веришь? — с этими словами она положила ему руки на плечи и заглянула в глаза.

— Конечно, я тебе верю, глупая. Иначе мы не были бы здесь вместе.

— Спасибо, — с облегчением вздохнула девушка. — Ох, Джанни, я так испугалась, что совершенно забыла и о Клодине, и о ее фотографиях, и о том, что будет с папой, если он их увидит. Только утром…

— Остальное я знаю. Но почему все-таки они хотели похитить тебя сегодня вечером?

— О, Джанни, на этот раз я сказала всю правду, клянусь тебе.

— Ты уверена, что не взяла еще что-нибудь в том сейфе?

— Значит, ты мне не веришь?

— Я тебе верю. Но почему это похищение и именно тогда, когда полиция сбилась с ног из-за двух трупов… и потом эта история с пистолетом: оружие, из которого убили Джелли Ролла, принадлежит твоему отцу.

Марина с агрессивным видом закусила нижнюю губу.

— Ну, и что из того? Я знаю этот пистолет. Папа всегда держал его в ящике письменного стола. Об этом знали все. И любой мог взять его.

— Не любой, а кто-то из твоей семьи: твой отец, Клодина или Джерри…

— А также Саркис, он частый гость в доме. Потом ты забыл обо мне.

Джанни опустил глаза и нерешительно спросил:

— Марина, где ты была вчера?

— На сей раз у меня хорошее алиби, — холодно посмотрела на него девушка. — Я ездила с Джерри в его машине в университет.

— И вы все время были вместе?

— Нет. Он проводил меня на лекцию, а сам поехал по своим делам. Потом вернулся и забрал меня.

— Когда начинается лекция?

— В десять. А заканчивается в одиннадцать.

— Ты могла бы рассказать все это в полиции? Даже если тебе могут не поверить?

— Мне наплевать, поверят мне или нет. Я боюсь, что всплывут кое-какие делишки Клодины, а папа этого не переживет. Нет, я не могу.

— Тогда остается ждать. Вряд ли будут тебя искать здесь. Что ты на это скажешь?

— Я уже ничего не соображаю. Делай, как знаешь. Джанни, мне очень жаль, что я втянула тебя в эту ужасную историю. Неизвестно, что еще может случиться…

Джанни с трудом поднялся — тупая ноющая боль в боку усиливалась — и, потирая больное место, сказал:

— Ничего страшного нет. А теперь давай спать. Увидимся завтра.

Марина смотрела на него с дивана своими зелеными глазами, в которых что-то искрилось: то ли усмешка, то ли улыбка.

Диван был чертовски узкий, короткий и жесткий. Джанни нащупал в темноте часы и посмотрел на светящийся циферблат: уже два часа он крутится на этом твердокаменном ложе, пытаясь уснуть. Он закурил и уставился в темноту широко раскрытыми глазами. Но сигарета показалась ему противной, глаза заслезились от дыма. Он потушил ее, положил руки под голову и прикрыл веки.

Он перебирал в памяти эпизоды своей, вообще-то небогатой событиями, жизни и думал о том, что прошлое было лишь предощущением последних двух дней. Он с удивлением думал, о том, что ничего в нем не изменилось: сегодня он тот же, что был и вчера, и месяц назад. Только появилось новое ощущение тревоги. Но страха не было. Разве что один раз там, у большой серой машины, ему стало по-настоящему страшно.

Он вздрогнул, услышав слабые звуки, доносившиеся из спальни, затаил дыхание и напряженно вслушался. Потом поднялся с дивана и, осторожно ступая босыми ногами по холодному полу, приблизился к двери. Положил ладонь на холодную металлическую ручку, помедлил немного и осторожно открыл дверь. Раздался еле слышный скрип петель, и плач прекратился.

В полной темноте Джанни пробрался к кровати, его вытянутые руки коснулись мягких спутанных волос, погладили мокрую щеку и скользнули на теплое обнаженное плечо Марины. Она продолжала лежать, уткнувшись лицом в подушку, и больше не плакала.

— Марина…

Девушка оставалась в той же позе, но тело ее напряглось и застыло в ожидании. Джанни откинул одеяло и даже в полной темноте разглядел белеющее тело девушки.

— Марина, — произнес он совсем беззвучно.

Она медленно повернулась на спину, так же медленно обхватила его шею руками; сначала встретились их лица, потом губы, а потом слились тела.

Комиссар Краст все сильнее сжимал телефонную трубку, будто собираясь раздавить и ее, и этот визгливый голос внутри.

— Я вполне отдаю себе отчет, ваше превосходительство… Но теперь… Понятно. Сделаю все, что в моих силах… дело в том, что… Да, разумеется, пришлю все бумаги… Хорошо. Добрый ночи, ваше превосходительство.

Трубка грохнулась на аппарат.

— Пошел ты… — выругался комиссар, потер пальцами виски и тяжело выдохнул, как вынырнувший из воды пловец. Он чувствовал себя разрубленным на куски. Сколько лет он не ложился в постель? Он отвинтил пробку термоса и налил в чашку крепчайшего кофе.

Назойливое стрекотание пишущей машинки внезапно прекратилось. Не поднимая глаз от чашки и прихлюпывая жидкость, обжигающую внутренности, как смола в аду, Краст слушал, как полицейский за соседним столом шуршит бумагами. Наконец, он посмотрел на человека, сидевшего напротив.

— Прочти, если хочешь, и подпиши, — кивнул он на протокол. Тот, к кому были обращены эти слова, испуганно смотрел на бумагу и колебался.

— Ты что? — спросил Краст. — Уже не помнишь тот телефонный разговор? Или тебе больше не кажется, что у того человека не было испанского акцента?

Человек быстро схватил протокол и, не читая, подписал.

— Теперь я могу идти?

— Проводи его, — обратился Краст к полицейскому. — Потом пригласи сюда Санну.

Он остался один, обмяк в кресле и закрыл глаза, стараясь не думать о постели. Кто знает, сколько еще продлится эта мука и когда он сможет уснуть. Открылась дверь, и раздался бодрый голос Санны:

— Я здесь, комиссар.

Краст встряхнулся и выпрямился.

— Браво. Есть что-нибудь новенькое?

Санна протянул ему тоненькую папку с бумагами.

— Если я начну читать, тут же засну. Лучше расскажи, да покороче.

— Доход Бургера, разумеется официальный, довольно велик. Но считают, что на самом деле он еще больше. У него небольшая контора и только два служащих. Он состоит пайщиком в двух фирмах. Это официально. Истинный размах его дел неизвестен. За несколько часов невозможно собрать более полную информацию. А недавно он интересовался крупными поставками самолетов и танков в Африку.

Его прервал телефонный звонок.

— Слушаю. А, это ты. Что тебе надо?.. Пойми, я занимаюсь только делом Перелли… Ну, ладно, давай его сюда.