Когда он кончил, Туэре сделала шаг вперед. Она пошла навстречу толпе, и толпа подалась.

— Стойте! — крикнул голос в хвосте толпы. — Стойте! Она ничего нам не сделает. Мы все ходим в церковь. Мы все знаем Бога. Она ничего не может нам сделать.

— Это ты говоришь так? — спросила Туэре. — Это ты, Сейту? Это ты первым назвал меня ведьмой, и после все стали звать меня ведьмой. А теперь ты сам говоришь, что я ничего не могу тебе сделать. Когда это ты перестал верить в мое колдовство? Ты говоришь, что узнал Бога. Так войди же в мой дом!

— Ты ничего не можешь, — повторил Сейту в хвосте толпы.

— Я же сказал, довольно с ней говорить, — сказал тот, кто говорил это прежде. — Наше время кончается.

— Понимаю… Вы узнали, что время кончается. И все же, когда время отца моего кончилось и он ушел навсегда, вы, люди, приписали это мне. А когда время моей матери кончилось и она ушла навсегда, вы сказали, что это я погубила ее своим колдовством. Чье время не кончается? Я спрашиваю, чье время не кончается? Наше время кончается так же, как кончилось время многих из вашей родни, ваших отцов и матерей, которые навсегда ушли в страну мертвых. И вы не убили их колдовством. Это я своим колдовством убила отца и мать. Да, вы сказали, что я ведьма. Что ж, я и есть ведьма. — Стоявшая тень говорила с сердцем, она смотрела на действие своих слов — так в школе учительница смотрит, как действуют на учеников ее проповеди. Толпа колыхалась взад-вперед, не зная что делать.

В доме стоял Около, слушая все эти речи и отвечая им своим сердцем. Он спрашивал сердцем, отчего эта женщина так поступает. Он слишком много слыхал о ее судьбе. Она была девушкой необычных привычек — всегда ходила одна, говорила сама с собой. Она не смотрела на юношей, хотя красота ее убивала голод. И каждый думал: быть может, ей не хватает чего-то, что должно быть у каждой женщины. Не за странное поведение люди прозвали ее ведьмой. Они открыто назвали ее ведьмой, когда умер ее отец и через несколько недель — мать и потом один за другим все, кто ходил к ней свататься. Все это помнил Около. И он также помнил, как стояла она в кольце злых глаз и злых лиц, обвинявших ее в колдовстве и убийстве родителей.

Люди изгнали ее из деревни. Но были люди, и он в их числе, у которых сердце горело оттого, что они не могли ей помочь. Но жжение в сердце понемногу угасло, умерло вместе с годами, что гаснут под сенью обычаев. И сейчас он стоял и дивился, отчего она его защищает. Он ведь был частью того общества, которое ославило и отвергло ее. И вот теперь она защищает его от этого самого общества.

Поэтому сердце его было полно стыда и раскаяния, когда он приблизился к двери и глянул на улицу. Он не заслуживал такого отношения этой женщины. Стыд, как ливень, пал на него и проник до костей. Он выглянул из двери и увидел, что толпа колышется взад-вперед, спорит и не может наспориться.

— Войдите, коль не боитесь, — снова бросила вызов Туэре.

— Ты ничего нам не сделаешь, — сказал из хвоста толпы Сейту, считая себя голосом всей толпы.

Около хотел выйти, но в груди его спорили два разных голоса. Один говорил «иди», а другой говорил «стой», и, прежде чем понял Около, которого голоса слушаться, Туэре бросила новый вызов толпе.

— Вы боитесь войти, вы бесстрашны только в толпе.

— Мы узнали Бога. Ты нам ничего не сделаешь. Отдай нам того, кто нам нужен, — сказал Сейту в хвосте толпы.

Туэре, прямая, как луч, сделала шаг вперед.

— Тогда я сама пойду к вам, — сказала она и пошла к толпе.

Толпа отшатнулась, толпа показала спины и побежала. Побежал и Сейту, голос народа. Они бежали, и пятки их стучали по их затылкам. Кому же хочется помирать от чесотки? И они бежали всем сердцем и всеми своими тенями. Туэре стояла и слушала, как замирают дурные шаги, и вдруг она улыбнулась первой улыбкой с тех пор, как ее ославили ведьмой и обрекли на изгнание.

Около хотел уйти, но Туэре уже возвращалась в дом. Он хотел уйти, но сердце сказало ему «стой». Уйти сейчас — низкая неблагодарность, такая неблагодарность, что ниже отказа от собственных матери и отца. Сердце сказало ему «останься», и он возвратился во мрак хижины.

Туэре вернулась в дом и завесила дверь циновкой. И тьма в ее доме стала темнее тьмы. Они были рядом, но Около не видел Туэре. И они молчали, не видя друг друга, и прислушивались к своим сердцам, прислушивались к тишине. И вдруг Около услышал шаги. Шаги направлялись к очагу, к умирающим углям. Потом он увидел, как угли зашевелились и замерцали, словно солнце перед восходом или сразу после захода. Потом он увидел, как щепки и прутья упали на угли. И он услышал, как хозяйка пытается выдуть из углей живое пламя. Она дула, дула, дула и дула, но угли не разгорались, а только краснели, они были подобны богу, который требует новых жертв. Они только краснели, озаряя умоляющее лицо женщины. Она продолжала дуть, дыханье ее было легко и слабо. Вспыхнул лишь один язычок огня, но тут же погас.

Около смотрел на нее и слушал свое сердце. Сколько лет погубила Туэре, оживляя гаснущие угольки очага своим дыханием, своею тенью, своими чувствами и воспоминаниями?

Так Около стоял, говоря со своим сердцем, когда голос снаружи вошел в него с просьбой поднести из угла еще дров. Вздрогнув, он двинулся в угол с вытянутыми руками. Очень скоро руки коснулись стены. И тогда, опустив руки, он нащупал дрова, приставленные к стене. Он поднял их и пошел назад. Невидимые руки взяли дрова из его рук и положили их на угли. Снова женщина принялась раздувать пламя. И тогда вспыхнули сразу два языка. Два языка пламени влились друг в друга и стали одним. Пламя запрыгало вверх и вниз, оно разрослось, извивалось, плясало, пожирая душу дров, словно страсть. И лицо Туэре сияло довольством, ибо дыханье ее и тень вошли в пламя. Она по-прежнему стояла на коленях перед очагом, внимательно глядя в огонь, глядя глубже огня, в корень пламени. Она по-прежнему стояла на коленях, но потом медленно поднялась и взглянула в лицо Около. И прежде чем он успел раскрыть рот для слов благодарности, Туэре заговорила сама.

— Как ты надеешься найти суть? Как ты надеешься найти суть, когда все замкнули свои сердца?

Около собрался ответить, но не успел.

— Ты хочешь спросить, откуда я это знаю? — продолжала Туэре. — Я знаю. Не покидая дома, я знаю все, что случается в этой деревне. Как и где ты надеешься найти суть, когда все говорят лишь о том, что лежит на виду, когда все на свете лишилось корней? Как ты надеешься найти суть, когда страх наполняет низких, а высокие полны лишь ямсом? Не ищи суть. Не мучай себя.

— Я не могу не искать, — шепотом-шепотом ответил Около. — Я не могу не искать. Я должен найти суть. Она есть. Я — голос замкнутых сердец. Старейшины не хотят, чтобы люди слышали этот голос, поэтому они хотят помешать мне искать. Их сердца наполнены ненавистью, но…

— Тсс! — перебила его Туэре. — Я слышу шаги.

Около прислушался и услышал шаги, бесцеремонные шаги, они направлялись к хижине.

Бесцеремонные шаги, дурные шаги приближались. Они подошли к двери и замерли.

— Я выйду к нему, — прошептал Около вставая, но Туэре опередила его. Она отстранила циновку, закрывавшую дверь, и в ту же минуту злоба выплеснулась из уст Вождя Изонго.

— Туэре, — сказал он. — Отдай нам Около, не то мы сожжем твой дом.

— Я не слышу твоих слов, — сказала Туэре. Голос ее был прям, Туэре стояла перед толпой прямая, словно бамбук.

Вождь рассмеялся смехом, который не достигал его сердца. Толпа колыхалась взад-вперед, подобно высокой траве под порывами ветра.

— То, что ты говоришь, не входит в мое сердце, — сказала Туэре, взглянув в колышущиеся лица толпы и в глаза Вождя Изонго. — Уходите прочь! Мне некого вам отдавать, — сказала она, повернувшись к толпе спиной. Голос Вождя Изонго задержал ее на пороге хижины.

— Мы знаем — Около там, в темном углу, он хочет спрятаться во тьме. Если ты не отдашь нам его, мы сожжем твой дом до земли. — Голос Изонго был камнем, слова разлетались, словно осколки.