Попавшая ей в рот вода сделала ее голос звонко журчащим, и этот чистый звук вернул его к действительности.

— Иди ко мне.

Она посторонилась, чтобы пустить его под душ, и полностью открыла кран, и на миг у него перехватило дыхание. Он привлек ее к себе, под льющуюся воду, и сколько-то времени стоял к ней вплотную, молча, а потом отступил и, не думая ни о чем, долго смотрел на нее. Она намылила его, и он смыл пену, и, нагнувшись, дотронулся руками до ее щиколоток, и, легко касаясь пальцами влажной кожи, медленно поднял руки, а когда его ладони оказались на уровне ее шеи, она, повинуясь его легкому движению, прильнула к нему, и он поцеловал ее, а потом, дотянувшись до полотенец, набросил одно из них ей на плечи.

Прохладный ветерок, предвещающий дождь, наполнял комнату свежим ароматом созревших манговых плодов и тонкой сухой пылью, а чуть влажные простыни казались теплыми и приятно успокаивали кожу.

Они оба не спали. Он слышал ее дыхание, оно было легким и свободным, но временами тяжелый вздох вырывался из ее груди, и тогда она чуть сильнее сжимала его руку. Он бездумно смотрел вверх на пятно света от керосинового фонаря с прикрученным фитилем, и ему казалось, что это освещенное закатным солнцем окно, которое паук оплел черной паутиной. Хуана теперь дышала глубоко и ровно, как дышат спящие.

Баако встал и бесшумно оделся. На улице моросило, но это был скорее очень плотный туман, чем дождь. Шагая по толстому слою слежавшейся пыли под манговыми деревьями, Баако вышел на дорогу и свернул к реке. Он шел медленно и чувствовал, что его лицо покрывается мелкими капельками влаги. А спину холодил понемногу подсыхающий пот.

В полумиле от него, у переправы, беспокойно мигали огоньки керосиновых фонарей. Сзади послышались шаги, и, оглянувшись, он увидел Хуану. Они взялись за руки и пошли к реке.

На берегу все было совсем не так, как днем. Темную тишину не нарушали ни проклятия осатаневших, потных людей, ни надсадный рев двигателей. Ветер, тянувший с реки, разгонял влажный туман и тушил то один фонарь, то другой. Шоферы — их тут собралось человек восемь, — изредка обмениваясь негромкими репликами, отводили от причала машины. Потом один грузовик подъехал к самому берегу, и его фары ярко осветили черную воду.

Когда Баако подошел к группе шоферов, кто-то из них досадливо крикнул:

— Эй, господин, вы бы не мешались под ногами!

Баако посторонился. Ему хотелось воскликнуть: «Ну какой же я вам господин?» — однако он удержался и, положив руку на плечо прогонявшему его шоферу, сказал только:

— Да я ведь думал помочь.

Ответом ему было угрюмое молчание. К бамперу грузовика с включенными фарами привязали две веревки, потом один из шоферов обмотал их концы вокруг талии, залез в реку, подплыл к тому месту, где утонула машина Скидо, и нырнул, чтобы закрепить их. Водитель грузовика завел мотор, дал задний ход, и одна из веревок сразу же оборвалась.

— Намочите их, — сказал Баако. — Намочите обе веревки.

Прогонявший Баако шофер недоверчиво посмотрел на него, но все же отвязал веревки и, подойдя к берегу, окунул их в воду. Грузовик опять подъехал к реке, веревки привязали снова, и водитель, включив заднюю передачу, начал осторожно прибавлять обороты. Грузовик медленно сдвинулся с места и, чуть пробуксовывая, съезжая вбок, отполз на несколько ярдов назад. По реке побежали круговые волны.

Два человека прыгнули в воду и, добравшись до центра расходящихся кругов, несколько раз нырнули. После четвертой попытки они тяжело поплыли к берегу, и Баако понял, что они нашли тело Скидо. Утопленника вытащили, и свет фар раздробился в каплях воды на его черной коже.

Хуана нагнулась, чтобы осмотреть труп.

— Чего ей тут надо? — раздался из темноты мужской голос.

— Так она, может, доктор, — откликнулся другой, женский.

— A-а.

Хуана подняла голову и подозвала Баако.

— Помоги мне перевернуть его, — сказала она. — Надо, чтобы вытекла вода.

Баако присел рядом с утопленником и подсунул руки под его холодное плечо. Из темноты выдвинулись еще двое мужчин, и один, отстранив Хуану, взялся за ноги, а другой, вместе с Баако, — за плечи. Покойника подняли, и фары полностью осветили его. Раздавленная плоская голова свесилась вниз, и третий шофер подошел, чтобы поддержать ее. С тела утопленника частым дождиком капала вода, а когда его перевернули и положили на землю, из его открытого рта с бульканьем хлынул ручей и по отлогому берегу заструился к реке.

Высокая женщина, та самая, которая догадалась, что Хуана врач, сняла с себя кенте и накрыла им труп; было видно, как в свете фар блестит ее голая спина. Женщина не плакала. Она лишь тоскливо и словно про себя сказала:

— Эх, Скидо…

— Жена? — спросил Баако стоявшего рядом с ним шофера.

— А я откуда знаю? — со злобой ответил тот и торопливо отошел.

Начали расходиться и другие; вскоре на берегу осталось только два человека; они поблагодарили Хуану и Баако, а потом, подняв утопленника, вынесли его на дорогу и исчезли в ночной темноте.

Обратный путь показался Баако очень долгим. Его одежда, отсыревшая от мороси и холодной испарины, прилипла к телу, так что он продрог до костей.

Вернувшись в номер, Баако закрыл ставни, насухо вытерся и залез в кровать. Он тесно прижался к Хуане, стараясь согреться. Она приподнялась, дотянулась до лежащего в ногах одеяла и укрыла Баако и себя с головой. Потом прижала ладони к его щекам, и он, чувствуя себя совершенно обессиленным, поцеловал ее. Она сдавила пальцами его сосок, и ему стало больно, но желание, почти против воли, все же поднялось в нем. Хуана легла на спину и, прижав его к себе, сказала:

— Просто полежи так.

Она была теплой, и он как бы искал в ней защиты от холода и леденящего душу страха, но потом вдруг почувствовал, что она тоже дрожит. Они лежали обнявшись, и ни один из них не шевелился.

Он спал очень крепко. Проснувшись и вспомнив, что ему не надо идти на работу, он с трудом подавил желание снова погрузиться в сонное небытие, а придя в себя окончательно, ощутил непреодолимую слабость. Тем не менее он встал и оделся. Выдвинув нижний ящик комода, он отложил в сторону несколько блокнотов и вытащил пачку машинописных листков. Это были его сценарии, и, поглядев на толстую пачку, он впервые осознал, какую уйму труда потратил впустую. Взяв всю пачку, он вышел из комнаты.

В кухне, у только что вздутого горшка с углями, сидели Наана и Эфуа.

— A-а, это ты, Баако, — сказала Наана. — Доброго тебе рассвета.

— Доброе утро, — ответил он.

— Тебе что-нибудь нужно? — улыбаясь, спросила Эфуа.

— Ты собираешься сейчас готовить?

— Пока нет. Тебе нужен огонь?

— Да, я хочу сжечь кое-какие бумаги.

— Твоя работа? — глянув на него исподлобья, спросила Эфуа.

Он кивнул и, нагнувшись, поднял горшок с углями. Наана догнала его уже во дворе.

— И что ты все за ним ходишь? — крикнула Эфуа.

— Ни за кем я не хожу, — твердо ответила Наана. — Я хочу побыть рядом с огнем.

Она принесла табуретку и села неподалеку от горшка.

— Баако, — шепотом окликнула она внука.

— Да?

— Я ей наврала, — прошептала Наана и беззвучно рассмеялась. — Мне вовсе не холодно. Я хотела побыть с тобой.

— Что-нибудь не так?

— Я уж по твоему вопросу вижу, что ты удивляешься. Но я тебя еще больше удивлю.

— Сомневаюсь.

— Мое сердце тревожится за тебя, Баако, — проговорила старуха, прижав руку к груди, — и я рада, что была послана в этот мир намного раньше тебя. Если бы я пришла позже, нашей семье могло быть очень худо.

Баако засмеялся.

— Ему смешно! Он, наверно, думает, что его бабка сошла с ума. Ты еще очень юн, Баако. Молодые считают, что старые женщины не могут любить. Так вот нет же, могут! Просто их любовь засыпает, и нужен очень сильный дух, чтобы разбудить ее.

— Ну, мой дух вряд ли способен кого-нибудь разбудить, — сказал Баако. Взяв лежащий сверху сценарий, он разорвал его и бросил в огонь. Бумага покоробилась, потом потемнела и вспыхнула.