Вообще, по мере удаления от предка, николаевского солдата, потомство его мало-помалу теряет свой специфический облик, хотя немало времени пройдет еще до тех пор, пока последующие поколения не освободятся окончательно от наследия темной эпохи.

Но оставим детей и перейдем к родителям.

Мы уже говорили, что семейная жизнь и занятия солдата определялись еще на службе, а именно в тот ее период, когда военнослужащий, пользуясь частыми отпусками, мог располагать своим досугом. Обязанности службы, правда, не прекращались окончательно и в этот период, но при всем том они не были настолько обременительны, чтобы их нельзя было совместить с заботою о личном интересе.

Необходимость утилизировать этот период службы для практической деятельности выступит еще рельефнее, если примем во внимание, что солдаты уходили на покой, прослуживши четверть века и потерявши на этой службе лучшие свои годы. Солдат выходил в отставку уже в том возрасте, когда в борьбе за существование легче удержать за собою раз занятое экономическое положение, чем создать себе новое. Лишь благодаря своевременной предусмотрительности устранялась перспектива беспомощной старости, и в большинстве случаев при выходе на волю солдату уже не приходилось начинать свою практическую деятельность с азов. Жизнь после отставки текла по старому руслу, с тою лишь разницею, что отставной был хозяином своего времени и мог посвящать его исключительно своим личным интересам. Но надо заметить, что когда мы говорим об отставных солдатах, то мы имеем в виду царствование Александра II. При Николае I во внутренних губерниях почти не было еще отставных солдат, так как рекруты первых наборов стали выходить в отставку лишь в последние годы царствования Николая. К счастью, класс отставных образовался уже при Александре II. Мы говорим: к счастью, ибо законодательство Николая отказывало этому классу в праве жительства вне черты оседлости. Право оставаться на жительстве во внутренних губерниях, т. е. в местах прежней службы, постепенно признается за отставными уже при Александре II^[381]. Лишь благодаря этому переход от службы к отставке не был связан с резкими переменами в жизни и солдат мог оставаться на старом пепелище при прежних своих занятиях.

Мало-помалу отставные николаевские солдаты со своими семействами приписываются к мещанскому сословию великорусских городов и образуют здесь коренное еврейское население. В больших городах приписка к мещанству была сопряжена порою со значительными материальными затратами, и это обстоятельство побуждало многих выбирать для приписки мещанские общества незначительных городов. Многие отставные солдаты, проживавшие в Москве, становились мещанами гор. Подольска, Бронниц и даже таких городов, которые не входят в состав Московской губернии; впоследствии это обстоятельство роковым образом повлияло на судьбу многих солдатских семейств, живших в Москве. Но пока еще рано говорить об этом.

Если до сих пор мы главным образом обращали внимание читателя на общие условия жизни и деятельности солдатского населения внутренних губерний, то мы это делали потому, что все означенные условия остаются в силе и относительно населения Москвы. Но нарисованная нами общая бытовая картина недостаточно иллюстрировала бы жизнь московских солдат в описываемый нами период, если бы мы оставили без внимания местные условия и события, т. е. то, что составляет историю местного населения до 1865 г.

Но эта история будет нам понятна лишь в связи с историей московского гетто, имевшего громадное влияние на общественную и культурную жизнь местного еврейского служилого сословия.

ЕВРЕИ В МОСКВЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVII века[382]

В 80-х и 90-х годах прошлого века московская Купеческая управа издала в девяти томах «Материалы для истории московского купечества». Эти «Материалы», несмотря на большую ценность сведений, заключающихся в них, до сих пор почти совершенно не привлекались историками к научной разработке. Все документы касаются истории московского купеческого населения XVIII и XIX вв.; исключение составляет 20-е приложение к I тому, в котором напечатаны две переписные книги московской Мещанской слободы, относящиеся к XVII в.: одна — к 1676 г., другая — к 1684 г.

Известно, что Москва в допетровское время делилась на сотни и слободы. Как сотни, так и слободы образовывались или людьми одной и той же профессии (например, Бронная, Басманная, Хамовная, Гончарная слободы, Мясницкая, Кожевницкая, Суконная сотни), или людьми одинакового происхождения: Немецкая, Мещанская слободы.

Мещанская слобода имеет следующую историю. После продолжительной войны с Польшей при Алексее Михайловиче в Московское государство попали многие вольные и невольные выходцы из Польши, Литвы и из Прибалтийских губерний. Одни вышли «собою» на государево имя, другие были взяты в плен «всяких чинов людьми», а многие были взяты к Москве по государеву указу. Одни свободно селились в русских городах, и главным образом в Москве, другие становились холопами тех, кто их «полонил» или кому они были проданы, и освобождались частью после смерти своих хозяев, частью «по указу великого государя».

После мира 1667 г. часть польско-литовских выходцев возвратилась на свою родину, но в Москве, судя по первой переписной книге, осталось еще много мещан; да и из тех, которые вернулись на родину в 1667–1668 гг., 80 человек вновь выехали «на государево имя к Москве». Из этих-то «польского и литовского народу мещан», как их источники называют, и была образована в 1670–1671 гг. Мещанская слобода. До нас не дошел или по крайней мере до сих пор не напечатан указ правительства о выделении мещан в особую слободу, но дата основания слободы точно устанавливается «памятью» (справкой), посланною из земского приказа в Малороссийский^[383]. «Память» эта послана по поводу челобитной «Московских черных сотен и слобод тяглых людей» (23 сент. 1671 г.), в которой они просят не выводить из их слобод и сотен приписанных к ним мещан. В этой челобитной они и указывают год основания слободы: «В прошлом-де во 179 (1670/71) г., по указу великого государя, велено за Стретенскими вороты строить мещаном новая слобода»^[384].

Что среди военнопленных, уведенных из Литвы и Польши в Московское государство в 1654–1655 гг., было немало евреев — мы знаем из двух законодательных актов. В царском указе от 7 марта 1655 г., на имя Богдана Камынина в Калуге, повелевается: «Литовских людей и жидов, которых прислали в Калугу боярин и воевода кн. Алексей Никитич Трубецкой с товарищи, сто осемь семей, да три вдовы, одиноких 21 челов., и которых пришлет изо Брянска кн. Федор Волконский 92 человека, да тюремных сидельцев три человека — из Калуги послать в Нижний Новгород по весне, по первой полой воде, в судах Калужан посадских и всяких чинов людей. А государева жалования тем литовским людям и жидам в дорогу на корм велено дать на месяц: семьянистым по шти денег, одиноким по 4 деньги человеку на день из таможенных доходов»^[385]. Другой указ относится к 1667 г., когда в силу Андрусовского мирного договора между Россией и Польшей пленные отпускались на волю с обеих сторон. В 11-м пункте этого договора говорится: «И жидов тех, которые в веру русскую не крещены, всех с женами и детьми и с животами их, никого не тая и к заставанию не принуждаючи, доброю верою в сторону его королевского величества и Речи Посполитой взволить и выпустить его царское величество укажет, — и которые б из них похотели в сторону его царского величества добровольно остаться, то им вольно имеет быть».^[386]