Об обычном посещении евреями Русского государства можно заключить из того, что, когда в 1675 г. на Волыни, в Подолии и в других местностях распространилось моровое поветрие, киевскому воеводе было предписано не пропускать оттуда греков, евреев и иных туземцев с товарами^[270]. Это были, вероятно, евреи из Польши и Турции.

В 1678 г. с польскими послами был заключен договор, согласно которому торговым людям обоих государств, «кроме жидов», было предоставлено ехать в столичные города Краков, Варшаву и Вильно — с одной стороны, и в Москву — с другой^[271].

Быть может, в этом решительном запрещении евреям приезжать в Москву сказалось то настроение по отношению к ним, которое могло распространиться в высшем московском обществе под влиянием проповеди архимандрита Иоанникия Голятовского, написавшего ряд трудов, направленных против лютеран, магометан и др. На евреев Голятовский обрушился в книге «Мессия праведный», посвященной царю Алексею Михайловичу (около 1669 г.). Голятовский не имел в виду специально евреев, живших в Московском государстве, но русские люди, сравнительно мало знавшие евреев, не могли не встревожиться, узнав, что Голятовский возводит на евреев самые тяжкие обвинения. «Мы, христиане, — проповедовал Голятовский, — должны ниспровергать и сожигать жидовские божницы, в которых вы хулите Бога, мы должны у вас отнимать синагоги и обращать их в церкви; мы должны вас как врагов Христа и христиан изгонять из наших городов, из всех государств, убивать мечом, топить в реках и губить различными родами смерти»^[272].

Однако состоявшееся в 1678 г. запрещение евреям приезжать в Москву не соответствовало фактическому положению вещей, а потому евреи в действительности прибывали в Москву, и не тайно, а открыто. Так, например, 20 февраля 1680 г. взяли к допросу в Посольский приказ еврея Левека Абрамова, жителя местечка Друя; он приехал в Москву со своим шурином, «Обрамком Моисеевым», через Великие Луки, Торопец, Ржев, где являлся к воеводам, которые и пропустили его без задержки; Абрамов приехал с товаром «с сукнами с пестредми, с оловянными фляжки»; он явился в таможню, где взята была «по нем порука», что по продаже товара он заплатит пошлину^[273]. Подобные случаи побуждали московское правительство подтверждать воеводам, чтобы они не пропускали евреев к Москве, а отсылали их за рубеж. Воеводы пропускали евреев, конечно, не из доброго чувства к ним, а из материальных соображений — услуги оплачивались. То же бывало и с другими иноземцами. Так, в 1685 г. государь издал указ, в котором говорилось, что воеводы «для своей корысти» пропускают иностранных купцов из пограничных городов внутрь России и в Москву без государевых жалованных проезжих грамот.^[274]

О неблагоприятном отношении к евреям говорят и современники. Впрочем, надо иметь в виду, что иноземцы, оставившие записки о Московии, мало были знакомы с действительной русской жизнью, так как члены посольств находились в Москве под строгим, хотя и почетным караулом и круг лиц, с которыми они вступали в общение, был крайне ограничен. А по пути в Москву посольства почти вовсе не допускались в города: они ночевали если не в поле, то в предместье. Таннер, прибывший с посольством в Москву в 1678 г., сообщает, что пограничный город Кадин служит пределом для деятельности евреев, торговавших русскими мехами, так как «в Московии они и показаться не смеют»^[275]. Однако к самому посольству, в котором участвовал Таннер, присоединились евреи. Пристав, сопровождавший посольство, говорил за Смоленском, чтобы евреи не следовали далее, но послы заявили, что и в прежнее время с послами хаживали торговые люди и евреи с товарами невозбранно^[276].

Стрелецкий бунт 1682 г. лишил московских евреев их покровителя: во время бойни, учиненной стрельцами, погиб врач Данил Гаден. Ища во дворце некоторых бояр, стрельцы потребовали выдачи врача «Даниеля», которого обвинили в отравлении царя Феодора Алексеевича, и так как Гадена не нашли, то убили его помощника, немца Гутменша, и 22-летнего сына Гадена, Михаила; хотели было убить и жену Гадена, но царица Марфа Матвеевна выпросила ей жизнь. Однако вскоре в Немецкой слободе нашли Гадена в одежде нищего. Ударили в набат; пьяные стрельцы огромною толпою сопровождали его ко дворцу: царица Марфа и царевны уверяли разъярившихся стрельцов, что Гаден невиновен, что он сам отведывал лекарства, которые подавали царю, но все это не помогло. «Он чернокнижник, — кричали стрельцы, — мы в его доме нашли сушеных змей, и поэтому его надобно казнить смертью». Несчастного повели в застенок, пытали. Не вытерпев мук, Гаден наговорил на себя, просил дать ему три дня сроку, и он укажет тех, кто больше его достойны смерти. «Долго ждать!», — закричали стрельцы, разорвали записку с пыточными речами, потащили Гадена на Красную площадь и там разрубили на мелкие части^[277].

В некоторых документах сообщается, что стрельцы вместе с немцем Гутменшем умертвили и сына последнего. Но Таннер, получивший известие от своих московских знакомых вслед за событием, сообщает, что был убит не сын Гутменша, а сын Гадена, Михаил. В списке «царедворцев», преданных смерти, указаны Михаил Данилович фон Гаден (Galden) и Иван Гутменш. Это подтверждается и еврейским источником. В респонсах люблинского раввина Мордуха Зискинда Ротенбурга приведено показание свидетеля гибели сына Гадена, Цеви-Гирша, принявшего христианство. В то время в Москве была целая группа евреев, о которых в документе, сохранившем показания свидетелей смерти Гирша, говорится, что это были «онусим» (крестившиеся по принуждению), что они не могли почитаться евреями в отношении свидетельских показаний. Можно думать, что их грех состоял в том, что они, дабы иметь возможность оставаться в Москве в те смутные дни, объявили себя христианами. Это как бы подтверждается указанием на то, что некий Яков, сын Исаака, прибывший в Москву вскоре после бойни и участвовавший вместе с другими евреями в погребении, по царскому велению, Данила и его сына, сам был в тот раз «онус»; но позже, давая показания о московском событии, он уже ушел «с дурного пути»; прочие же евреи, бывшие в Москве в кровавые дни, не бежали оттуда и остались «онусим»^[278].

О неблагоприятном отношении московского правительства к евреям в конце XVII в. можно заключить и из слов А. Бранда, посетившего Москву в 1692–1694 гг. Он говорит, что евреи совершенно не допускались в страну.

К ИСТОРИИ ЕВРЕЕВ В МОСКВЕ[279]

Историю евреев в Москве — как и вообще историю евреев во внутренних губерниях России, которой нам также придется попутно касаться в последующем изложении, — можно разделить на три периода.

Первый период — это период случайного и неоседлого пребывания евреев вне черты оседлости. Начало этого периода, во всяком случае, относится к далекому прошлому, чуть ли не к первым временам существования Московского княжества. Заканчивается этот период лишь в двадцатых годах текущего столетия, т. е. ко времени установления для евреев рекрутской повинности, когда в качестве солдат или отставных солдат евреи начинают появляться во многих городах внутренней России.

Второй период — это период оседлого пребывания вне черты оседлости еврейских солдат рядом с временным пребыванием «вольных» евреев. Период этот тянется до второй половины 60-х годов текущего столетия, т. е. до времени допущения во внутренние губернии ремесленников и некоторых других категорий евреев.