Что касается характера сношений евреев с внутренней Россией, то никаких перемен в этом отношении в царствование Павла I не было. Евреи по-прежнему приезжали в Россию в очень ограниченном количестве, порою на более или менее законном основании, порою же в надежде, что соответствующее начальство не отнесется строго к их приезду. Как это ни странно, но среди московских евреев существует предание, что количество евреев в Москве в конце прошедшего столетия было довольно значительно. Хранители этого предания вдаются даже в подробности и рассказывают о каких-то еврейских лавках в «Панском» ряду. Надо полагать, что предание слишком преувеличивает то, что было в действительности. Если евреи и приезжали в Москву, то ведь это случалось лишь благодаря нестрогому применению к ним ограничительных мер. При таких условиях им немыслимо было располагаться тут как у себя дома, заводить открыто собственные лавки и торговать, совершенно не заботясь о том, что они сами и товары их могут быть в один прекрасный день подвергнуты аресту. Разумеется, не имея права лично открывать торговли в Москве, евреи имели возможность торговать из лавок русских торговцев, сдавая последним свой товар на комиссию. В этом смысле, кажется, и следует понимать предание о еврейских лавках в Москве. Вряд ли верно и то, что количество евреев в Москве было в то время довольно значительно. Правда, Москва привлекала к себе купцов для сбыта и закупки товаров, порою и подрядчиков для взятия казенных подрядов и поставок, изредка даже фокусников и музыкантов для забавы столичного населения, но все эти пришельцы вместе взятые, может быть, составляли десяток-другой, но не более. Некоторые данные говорят, что евреи в конце XVIII века проникали и в более отдаленные русские губернии. Так, в Коломенской епархии (которая в то время стояла особо от Московской) в 1797 г. был крещен 1 еврей, в Казанской —1 еврей, в Тамбовской — 1 еврей^[333]. Впрочем, эти данные о крещении евреев дают право делать и другой вывод: может быть, доступ в эти отдаленные губернии был настолько затруднен, что покупался ценою крещения.

В общем, следует заметить, что в столицах к евреям относились более толерантно, чем в провинции. Многие дворяне-помещики, владея в черте оседлости имениями, проживали по делам службы или удовольствия ради в столицах, и евреи, отправляясь в Москву или Петербург, нередко полагались на протекцию того или другого знакомого «пана». Вообще протекция много помогала тогда евреям, как в их частных сношениях со столицами, так и в делах общественных. В царствование Екатерины II некоторым евреям покровительствовал Потемкин^[334]. Позже, при Александре I, таким покровителем является, между прочим, Сперанский^[335]. Главным образом протекция играла роль в делах с казною. Известный еврейский богач и деятель конца прошедшего и начала текущего столетия, Иошуа Цейтлин^[336], не раз пользовался при получении подрядов и поставок содействием Потемкина^[337]. В одном месте своей «Автобиографии» Державин упрекает того же Потемкина в том, что он оказал в каком-то деле услугу еврею Штиглицу^[338]. Протекция давала также — как мы уже сказали — возможность проживать, хотя и не на законном основании, в столицах. Самой Екатерине II было известно, что один из ее духовников дает у себя пристанище некоторым евреям, нелегально проживающим в Петербурге^[339].

Что касается сношений евреев со столицами по своим общественным делам, то и в этом отношении покровительство сильных мира сего играло не менее важную роль. Во второй половине прошедшего столетия, когда еврейство в «черте» было потрясено религиозными неурядицами, враждующие партии неоднократно пытались прибегать к вмешательству правительства или властных особ. В 1768 г. Франк^[340] вздумал в пятый раз переменить веру и вместе с собою перевести в лоно православия своих последователей. Заручившись протекцией, он отправил в Москву депутацию к высшему духовенству и по старой привычке заявил, что он и 20 тысяч последователей его, убедившись в превосходстве православия над остальными религиями, готовы присоединиться к Восточной Церкви. Евреи, зная по предыдущим горьким опытам, к чему повел бы переход Франка в новую веру, всячески старались сделать этот переход невозможным. Особенно энергично противодействовал новой затее Франка некто Барух (именуемый Барухом из земли Русской, или Барухом Яваном^[341]), который благодаря своим обширным связям в Москве расстроил все планы и действия депутации^[342]. Позднее, при Павле I, протекция и связи были пущены в ход для достижения менее благородной цели: миснагиды привлекли на свою сторону представителей администрации и добились заключения в тюрьму главы литовских хасидов р. Шнеура-Залмана Лядского. В ту темную эпоху, когда дела в судебных, административных и других учреждениях тянулись годами, а исход их часто зависел от произвола того или другого чиновника, заинтересованным лицам оставалось лишь одно радикальное средство — воздействие на соответствующее учреждение через более или менее влиятельных покровителей. Недаром евреи упорно отстаивали существовавший для разбора взаимных тяжб раввинский суд как суд более скорый и правый, к которому нередко охотно прибегали даже христиане в тяжбах с евреями^[343].

Ходатаи еврейских обществ в Петербурге были бы бессильны, если бы, домогаясь защиты вверенных им общественных интересов, они полагались исключительно на свою личную опытность, на законность их ходатайств и не имели связей в столичных правящих сферах. При Павле I, правда, сделана была попытка устранить медленность и неправильность действий правительственных учреждений путем усиленного приема прошений и жалоб на Высочайшее имя. Но при чтении резолюций на эти прошения и жалобы (а резолюции эти печатались, между прочим, и в «Московских ведомостях») легко убеждаешься, что этот способ апелляции редко когда приводил к какому-либо результату: просители чаще всего получали отказ, или же их дела вторично передавались в низшие инстанции на произвол судьбы и чиновников. К апелляциям на Высочайшее имя очень часто прибегали и евреи, как по своим частным, так и общественным делам^[344]. Но так как эта высшая апелляционная инстанция редко удовлетворяла просителей, то евреям, как и остальным подданным, оставалось, по-видимому, прибегать к более верному, хотя и не всегда дешевому средству — к воздействию на мелких и средних вершителей гражданских судеб при помощи протекции.

Такая протекция понадобилась, должно быть, евреям и в начале текущего столетия, когда на очереди стояло рассмотрение записки Державина. Между прочим, по этому поводу в автобиографии Державина упоминается один из наиболее, должно быть, видных ходатаев того времени, некто Нотко из Шклова, который оставил по себе память в Петербурге как один из основателей тамошней еврейской общины^[345]. По существующему в Москве преданию, Нотко из Шклова (потомки его приняли фамилию «Ноткин») пребывал и производил торговлю в Москве. Не знаем, насколько это предание достоверно, по крайней мере все источники связывают его деятельность с Петербургом, где он и умер в 1804 г.