Известно, какую громадную роль сыграли 80-е годы в истории России вообще и русских евреев в частности. Разразившиеся погромы, временные правила графа Игнатьева и знаменитая фраза «Западная граница для вас открыта» всколыхнули все еврейство. Исторический маятник России, двигавшийся до сего времени в направлении вперед, резко оборвал свое движение и качнулся назад, в сторону реакции. Наступило унылое, тоскливое и безмолвное время, когда все притихло, скованное в тисках тьмы и репрессий. Особенно сильно чувствовалось это в Москве, хотя еврейская колония как раз в это десятилетие разрасталась ускоренным темпом. Вся энергия общественных деятелей уходила на удовлетворение местных нужд, а об общееврейских делах думать нечего было. В области просвещения деятельность местных людей тоже ограничивалась местными потребностями. Это были мои студенческие годы: с каждого курса выбирались представители для участия в распределении сумм между студентами. Кроме членских взносов устраивались ежегодно концерты в Немецком клубе. Между тем еврейское население Москвы росло. Реакция, с особенной силой набросившаяся на первопрестольную столицу, стремилась вырвать последнюю из мягких рук тогдашнего генерал-губернатора князя Долгорукова, далеко не удовлетворявшего требованиям правительственного антисемитизма. Незаметно подготовлялась катастрофа, повторившая в миниатюре происшедшее ровно за 400 лет (изгнание из Испании состоялось в июле 1492 г., а из Москвы — в июле 1892 г.) изгнание из Испании. В 1891 г., 29-го марта опубликовано было известное Высочайшее повеление о выселении ремесленников из Москвы — и следующие 1 ½ года, вплоть до 14-го июля 1892 г., внимание московских евреев поглощено было почти исключительно этим событием. Надо было эвакуировать выселенцев. Здесь не место излагать подробности этой исторической трагедии: будущий историк московской еврейской колонии расскажет когда-нибудь эту повесть со всеми сопровождавшими это событие физическими и моральными терзаниями. Но не могло это событие не отразиться и на деятельности Общества просвещения. Москва в начале 90-х годов почти совершенно опустела, ¾ еврейского населения было удалено, все функционировавшие еврейские учреждения прекратили свое существование, синагога была запечатана, раввин Минор выслан был в Вильно, все атрибуты организованной общины были уничтожены, казалось, что самой общины не было больше, что оставшиеся осколки и обломки ее оставлены только на время, но что близок и их роковой час. Настроение оставшихся было подавленное: неопределенность и неизвестность, вечный страх за будущее и неуверенность в завтрашнем дне, неуверенность, питавшаяся все новыми и новыми распоряжениями, захватывавшими все новые и новые круги еврейского населения, парализовали всякую общественную деятельность и наводили необыкновенное уныние и тоску, но, как всегда бывает в таких случаях, период оцепенения общественной мысли и всеобщей прострации вскоре повлек за собой реакцию. 14 июля 1892 г. Москву оставила последняя партия подлежавших выселению евреев. Москва «очистилась», как писали тогда в антисемитской прессе, от нежелательных элементов, и благодаря такому неестественному обороту московская еврейская община совершенно преобразилась, представляя собою редко встречающееся в русском еврействе явление: она оказалась исключительно из богатых, зажиточных и имущих. Бедных и нуждающихся осталось очень мало. Понятно, что отсутствие нужды на местах побуждало общественных деятелей направить общественную энергию и помощь за пределы местной общины, направить ее в черту оседлости. Москва вскоре стала популярна как богатая община, в которой всегда можно найти сочувствие всякому еврейскому делу, всякому полезному для народа начинанию. Таким образом, своеобразный, почти нигде не встречающийся состав населения московской еврейской общины, богатая община, почти свободная от местных нужд, лишенная обязательных в каждой общине благотворительных и просветительных учреждений, — все это заключало в себе стимулы, направлявшие общественные инстинкты на общееврейские нужды, на общенародное дело.
Кроме этого, внешняя опасность, как это всегда бывает, заставляет людей прижиматься друг к другу, объединяться для самозащиты и самосохранения. Выселение из Москвы и паника, которая обуяла оставшихся счастливцев, не знавших, что сулит им день грядущий, вызвали реакцию среди местной интеллигенции, создали в остатках еврейской общины какие-то особые склеивающие и цементирующие силы, объединившие всех на поприще общественной деятельности. Прежде всего встрепенулась учащаяся молодежь. Следует заметить, что еще в середине 80-х годов под влиянием погромной эпохи появляются кружки, поставившие себе целью, с одной стороны, теоретическое изучение еврейства, а с другой — практическую работу в пользу своего народа. В одном из таких кружков, известном под именем «Bnei-Zion»[578], принимают участие А. Идельсон, Е. Левонтин, Я. Мазэ, П. Марек, М. Усышкин, Е. Членов и В. Темкин. В другом кружке между прочими принимали участие бывшие тогда студентами Л. М. Брамсон, будущий депутат 1-й Государственной Думы, Ю. Бруцкус, ныне известный общественный деятель, М. В. Познер и др. Этот кружок выполнил колоссальную библиографическую работу — в 1891 г. выпустил в виде особого приложения к журналу «Восход» систематический указатель литературы о евреях на русском языке со времени введения гражданского шрифта (1708 г.) по декабрь 1889 г. Эта работа, потребовавшая колоссального и кропотливого труда многих лиц, оказала и продолжает теперь оказывать немалые услуги всем, работающим в области еврейского вопроса. По этой работе можно судить, как велик в то время был подъем национального чувства среди учащейся молодежи, как интенсивен был ее интерес к вопросам еврейства. Несколько позже среди учащейся же молодежи образовалась группа, обратившая внимание и на Общество просвещения. Тут необходимо обратить внимание на имя, которое теперь известно всей Москве, но тогда принадлежало бедному, безвестному студенту медицинского факультета. Я говорю о С. Ф. Брумберге, который как раз в это время выступил как работник Общества просвещения. Он агитировал в пользу Общества, популяризировал в Москве его деятельность, вербовал членов, собирал пожертвования, будил спящих и индифферентных, толкал и шевелил неподвижных и инертных, где просил и поучал, где упрекал и укорял и в сильной степени поднимал интерес к Обществу просвещения. В течение многих лет он оставался неутомимым работником, отдававшим все свое время и всю свою энергию Обществу просвещения в Москве, и его заслуги перед Обществом не подлежат забвению.
Два кардинальных вопроса стали тогда перед деятелями просвещения. Прежде всего подвергался пересмотру вопрос о целях и задачах Общества просвещения вообще, т. е. надо было решить, должна ли деятельность Общества по-прежнему носить чисто филантропический характер, выражающийся в оказании посильной помощи учащимся в высших учебных заведениях, или же Общество должно главным образом иметь в виду еврейскую народную массу и ставить себе целью насаждение грамотности и образования среди этой забитой в черте оседлости массы. Другими словами, должно ли Общество оставаться Обществом вспомоществования студентам, каковым оно до того времени собственно и было, или же оно должно стать не только по имени, но и фактически Обществом для распространения просвещения между евреями в России? Немало было споров и разговоров по этому поводу. Люди, которых незримая доля где-то далеко находящихся десятков тысяч бедных детей, лишенных возможности получить даже элементарное образование, меньше трогала, чем видимая и кричащая нужда живших у них на глазах студентов, конечно, были за то, чтобы местные средства шли на местные нужды и потребности. Те же, которые не поддавались этому филантропическому чувству жалости и глубже и шире понимали народные интересы, настаивали на своевременности и необходимости вывести Общество просвещения из благотворительной тины, в которой оно застряло, на путь планомерного и систематического служения народному образованию в черте оседлости. Народная грамотность и образование — вот цель Общества, школа — вот куда необходимо направить всю энергию, все силы. К счастью, в этом вопросе победило последнее течение, защищавшее общенародную, а не местную точку зрения. И это решение, имевшее такое большое значение для ОПЕ, имело еще более, так сказать, общенародное значение — оно установило отныне ставший незыблемым принцип, что более счастливые из евреев, живущие при лучших условиях на территории вне черты оседлости, морально обязаны протягивать руку помощи своим более обиженным судьбой братьям, замуравленным в стенах «черты». С востока не только свет, но и средства. Ex oriente не только lux, но и pecunia. И в 1894 г. впервые было назначено 1000 рублей из московской кассы на помощь школам в черте оседлости. Таким образом был установлен первый контакт между провинцией и Москвой.
