Но где же Елизавета? Где этот ходячий комплекс противоречий? Конечно же, на работе, но почему нет телефонного звонка?

В театр Елизавета ходила с Бельским. Скажи ей кто-либо об этом ранее, не поверила бы. Но вот пошла…

Сначала Громов и Мелькова долго сидели на «Олимпе». Так долго, что она приоткрыла дверь, смотрела в щелочку: не идут ли. Потом дверь кабинета открылась, и она срочно захлопнула свою. Они остановились в коридоре, совсем рядом. «Бу-бу-бу», – гудел баритон Леонида, ничего не поймешь, но хорошо поставленное, привычное к лекциям мельковское контральто можно было бы услышать и через более толстую стену. «До скорой встречи», – долетело до ее ушей. До какой встречи? На Таганке? В первый момент она не очень-то верила в эту догадку. Однако настрочила записку, вышла из комнаты, через лаборантскую во двор, к виварию, оттуда к воротам. Раисина «Победа» профыркала ей что-то, мигнув красным фонариком. Мелькова уезжала, и показалось Лизе, что не одна. Тогда Лиза взяла в гардеробе пальто, вскочила в автобус, поехала домой. Приехав, бухнулась на диван, долго плакала.

– Готова! – заглянув в комнату, сказала Галка, младшая сестра. – Самое время идти к Громову, кидаться на шею.

Позже чуть пришел брат Петр:

– Собрать чемоданчик? Могу даже дотащить до Таганки, – Котовы все одинаковы и во всех случаях жизни верны себе.

– Закрой дверь, дурак! – заорала Елизавета, и Петр дверь закрыл, но не сразу.

– Права Галка! Совсем созрела. Вот счастье-то: скоро от тебя избавимся!

Петр любит Елизавету, все Котовы вообще любят друг друга, но слов утешения в их лексиконе нет. Разве что остроты:

– Громов сейчас, вероятно, госбюджет пополняет, пьет с горя водку, потому что легко представить себе, как потрясающе мила ты была с ним, коль сказал он тебе пару ласковых… Вот телефон. Набрать номер?

И тогда Лиза вскочила и набрала номер:

– Биоцинологию, срочно! Бельского! То есть как это «нет»? Как это «вышел»? Найдите, говорят из президиума!!

Бельского нашли, болтался небось, как всегда, в коридоре. Лиза ему оказала:

– Виталий Сергеевич? Привет! Котова. Можете вы сегодня повести меня в театр? Серьезно, без всяких розыгрышей.

– Так неожиданно… Чем можно объяснить? – бормотал Бельский, а она орала в ответ:

– Можете или нет? Ну, отвечайте!

– Конечно, конечно…

В театр пришла чопорная, надменная. В фойе взглянула на себя в зеркало, подумала: «Рожа такая, будто съела лягушку и задние ножки еще шевелятся в пищеводе. А он и есть лягушка, этот Виталий. Ну, погоди, Ленечка, я тебе отплачу!..» Ей было противно смотреть на себя, на Бельского, на все вокруг.

Однако что-то она Виталию отвечала. В одном из антрактов, говоря о науке, он взял Лизу под руку и сжал слегка ее локоть. Она не отдернулась, только сказала:

– От ваших доводов отдает девятнадцатым веком. Инстинктивный материализм… Ныне это уже устарело.

Слова были громовские: что-то в этом роде сказал как-то о Бельском Громов. И Елизавета вконец расстроилась: уже и думать самостоятельно разучилась, уже и в голове только его рассужденьица. Ну, погоди!.. А что погоди? Я же даже поцеловать себя Бельскому разрешить не смогу. И все Леониду прощу, если, конечно, прощать есть что.

Она назначила Бельскому свидание на понедельник: пусть Громов видит.

Воскресенье провалялась в кровати: надо же, вернулся домой в четыре утра! Ну, погоди!.. Попытку родителей всунуть ей градусник пресекла на корню серией дерзостей. Котовы-старшие хорошо знали свое чадо и оставили ее в покое.

А в понедельник Громов не пришел в институт. Утром это ее взбесило. Позже, обнаружив сусликов и выяснив, как и когда попали они в виварий, начала тревожиться. Потом ей сказали: Громов болен. И сразу пробирки начали падать из рук.

А перед вечером позвонила Мелькова.

– Куда вы оба исчезли? Ищу, ищу… Громов просил ссылку, вот запиши. Вчера не звонила: Леня сказал, что вы на лыжах едете, а сегодня только сейчас узнала, что он болен. Не опасно? Ах, грипп. Передай привет. И еще… Будьте счастливы, если сумеете…

Как это понимать? Оккупантка безоговорочно капитулирует? И на каком транспорте быстрей до Таганки добраться?

Без четверти четыре она уже все растолкала по шкафам, спрятала микроскоп, выключила электроприборы. Оставалось сидеть, ждать четырех. Пятнадцать минут – ох, и долго же! Но вот можно бежать.

Перегоняя кого-то, слетела с лестницы и чуть было с размаху не угодила в объятия Бельского: она же ему в четыре свидание назначила!

– Такси! – воскликнула она. – Виталий Сергеевич, скорее ищите такси.

– Зачем?

– Сюрприз… Позже узнаете.

Бельский ушел за такси, а когда вернулся с машиной, сюрприз был выложен:

– Я вышла замуж за Громова. Спешу к нему.

Спасибо вам за содействие. Вы даже не знаете, что мне содействие оказали!

Дверца захлопнулась, и ошарашенный Бельский остался на тротуаре.

На одном дыхании взлетела она на пятый этаж, а потом долго, минуту целую стояла, не решаясь нажать кнопку звонка.

Громов открыл сразу же. Не говоря ни слова, шмыгнула она мимо него, пролетела коридор и только в комнате остановилась. Громов, не торопясь, вошел следом, спросил:

– Что скажешь?

– Ненавижу! Все, все и всех! – Она прижалась к нему. – Тебя ненавижу, твои интегралы, Райку Мелькову терпеть не могу, себя… себя недолюбливаю!

– Это заметно, – очень спокойно откликнулся Леонид. – Особенно последнее. Не сама ли себя два дня мучила? Сними пальто. Или ты с минутным визитом, как представитель соцстраха?

– Гонишь? Уйду!

Она метнулась к двери, но он поймал ее. Тогда она сняла пальто, бросила на диван, упала сама туда же, залилась слезами.

Громов сел рядом, не обращая внимания на сопротивление, повернул ее к себе, склонился:

– Сейчас передам тебе свой грипп.

Губы были влажными, солеными от слез. Они сразу раскрылись, ответили поцелуем – долгим, жадным. Потом она, разумеется, вырвалась.

– Думаешь, поцеловав, приобрел на меня права?

– Не совсем так. Полагаю, что имел их и ранее.

– Подлец, Ленька! Ну почему ты такой подлец?!

– До чего ж покладистый мужик ты! Не перестаю удивляться. Раньше я думала: у Громова железный характер. А вот поди ж ты: веревки из тебя вью.

– Вьешь, Лизонька. А завтра в загс сходим – вовсе удобно вить будет.

– В загс? Никогда!

– Ну, хорошо. Не пойдем в загс. Будем жить во внебрачном союзе.

– Что-о?!.

– Ну почему ты такой наоборотик?

– Тут виноват немец.

– Какой немец?

– Старый и добропорядочный. Из тех, что осчастливили Россию своим появлением еще при Петре Первом.

– Ого! Сколько же ему лет?

– Много, Леня, ужасно много. То есть теперь он уже умер и не коверкает детские души. Он был модным врачом. Когда я родилась, я открыла рот, чтоб закричать, да так и не закрывала его, орала и днем и ночью. Родители всполошились, решили, что у меня рак. Позвали немца. Тот сказал: «Ребенок с ярко выраженной индивидуальностью, с подвижными нервными процессами», – немец для своего времени был прогрессивный. И не надо, мол, нельзя подавлять ее интеллект! Не противоречьте девочке, потворствуйте ее прихотям. Дивный был немец! Меня лупить следовало, а он…

– Лупить, полагаю, никогда не поздно. Вот я и займусь!

– Ой ли? Ты у меня золото. Я напложу тебе целую банду рыжих мальчишек и девчонок. Все они прямо с пеленок будут штучковать. То-то тебе будет весело! Вот только не знаю, как быть с фамилией. Менять или не менять? Котова звучит гордо. Котовых не меньше миллиона, среди них есть музыканты, и ученые, летчики и конькобежцы, журналисты, шахматисты и прочие «исты». И это все, не считая Кацманов и Котрикадзе! Так как же быть? Котова-Громова, через черточку, маленечко смешновато, просто Громова – с Валей спутают. Но фамилия еще что! Хуже отчество. Отчество будущих деток. Леонидовичи – это ужасно… Бедные детки, бедные детки! Нет, пожалуй, не буду выходить за тебя замуж. Не уговаривай, ни за что!