Все это и в самом деле похоже на то, что охотник ведет добычу на невидимом поводке. Используя острый слух животных и их необычайную пугливость, Журавлев управляет их движениями, белухи все ближе подходят к берегу, упираются в него и, прижимаясь к обрыву, направляются в нашу сторону.

— Первая моя, бейте вторую. Цельтесь в голову, на ладонь позади дыхала, — шепчет мне Журавлев.

Звери идут на полутораметровой глубине. Их белые тела видны до мельчайших подробностей. Прицелившись, мы ни на мгновение не спускаем их с мушки. Вот они уже только в десяти метрах. Здесь необходимость вдохнуть воздух заставляет их вынырнуть на поверхность. Одновременно раздаются два выстрела и… две белухи становятся нашей добычей.

Третья бросается в море. Журавлев хочет вернуть и ее, но в волнении берет неправильный прицел. Пуля ударяется как раз позади зверя.

— Ах, лешой, теперь не вернуть!

Белуха, услышав щелчок позади себя, в ужасе устремляется в открытое море.

Увлекшись охотой, мы не заметили, как первая убитая белуха погрузилась на дно. Ее белая туша еле просвечивала сквозь десятиметровый слой воды. Из двух последних одна попала в течение, уплывала от берега и тоже еле держалась на воде.

— Шлюпку! — заорал Журавлев.

Наш механик уже давно возился с мотором. Обычно заводившийся без отказа, на этот раз он, как нарочно, закапризничал. Мы бросились на помощь и на веслах подплыли к месту охоты. Но было уже поздно. На поверхности воды плавала только одна туша. Две были потеряны безвозвратно.

Все же добыча была знатная. Оставшийся экземпляр достигал четырех с половиной метров в длину и весил около полутора тонн. Почти два часа мы с помощью талей и блоков вытягивали тушу на берег и закончили работу уже в темноте, а потом долго возились с переборкой мотора, пока не заставили его работать с точностью хронометра.

Из моря вновь доносились сопение и всплески. Это давало надежду, что на следующий день промысел будет еще удачнее.

Но днем белухи не появились. Не было их и на следующий день. Мы уже стали терять надежду. Но еще через день мимо базы прошло два больших стада. Это было уже в сумерки. Нам удалось отбить от стада, привести на «поводке» к берегу и убить только одну белуху.

Еще через день зверь пошел почти беспрерывно, тысячными стадами.

Двое суток море кипело день и ночь. Это было настоящее нашествие. Иногда белухи плотно окружали нашу шлюпку и только после запуска мотора рассыпались в стороны.

Теперь мы уже не теряли добычу. Шлюпка, по первому сигналу, вылетала из-за мыска и подбирала тушу. Запасы мяса у нас росли. В один из удачных дней мы добыли две белухи, потом четыре, затем шесть. Но эти оказались последними. Звери сразу исчезли, хотя привлекшая их сайка все еще бесконечной лентой продолжала итти вдоль берега.

Охота кончилась.

Две туши белух были уже разделаны, четыре нетронутыми лежали на берегу, а восемь, закрепленных на тросах, все еще плавали на воде против нашего домика. Предстояла тяжелая работа по вытаскиванию и разделке добычи. Но мы после недельного охотничьего азарта и почти полной бессонницы были неспособны к работе. Лучшее, что можно было придумать, — лечь в постель. Только после суточного беспробудного сна соорудили подъемные приспособления я принялись за дело. Целую неделю мы крутили ворот. Одна за другой тяжелые туши медленно, миллиметр за миллиметром вытягивались на берег. Самый крупный экземпляр белухи достигал в длину 5 метров 27 сантиметров, а самый маленький был случайно подстреленный сосунок, длиною 1 метр 73 сантиметра, весивший около 200 килограммов.

_{^{Самый крупный экземпляр белухи достигал в длину 5 метров 27 сантиметров.}}

Только появляющиеся медведи да морские зайцы, подходившие близко к берегу, отрывали нас от работы. Тогда мы отвлекались от разделки белух и еще больше пополняли запасы мяса.

В результате в половине октября, накануне новой полярной ночи, мы обладали такими запасами, о которых не могли и мечтать.

С августа по 15 октября мы добыли: 1 моржа, 9 морских зайцев, 14 белух, 24 медведя и 50 нерп. Наш склад заполнился под крышу. Кроме того, большой бунт заготовленного мяса лежал на острове Голомянном.

Так мы использовали период изобилия в Арктике и вновь могли спокойно ожидать наступающую четырехмесячную ночь. Мы теперь были уверены в сохранении наших собак, а следовательно, и в окончании работ по съемке Северной Земли весной следующего года.

Снова пришла четырехмесячная ночь. Жизнь наша и занятия стали беднее событиями. Подходящее время, чтобы рассказать о нашем домашнем хозяйстве, о кухне, о питании на базе и о всех, по выражению Журавлева, «бабьих» работах. В них нет ни романтики, ни напряженной борьбы с природой, но это одна из важных сторон нашего быта, тесно связанная с успешным выполнением задач экспедиции.

У нас нет ни повара, ни хлебопека, ни прачки и вообще никакого обслуживающего персонала.

Сами мы до этой экспедиции тоже были далеки от занятий бытовыми мелочами, и многое в этой области было для нас неизведанным.

Самые простые навыки в домашнем хозяйстве, конечно, нам были известны. Каждый из нас умел, например, заварить чай, зажарить яичницу, подмести пол или в походных условиях приготовить блюдо, которое с одинаковым успехом можно было назвать и супом, и борщом, и щами.

До настоящих высот домоводства мы доходили здесь, как говорится, своим умом. Сначала многое нам казалось более трудным и сложным, чем переход на собаках в полярную метель. Поражало многообразие всех свалившихся на нас обязанностей, необходимых для налаживания питания, культуры жилища и, в конечном счете, сохранения нашего здоровья.

Самым сложным делом была кухня. Многое далось нам не сразу, и первое время не обходилось без казусов, иногда печальных, но чаще всего комичных.

Еще перед отправкой в экспедицию мы договорились, что домашним хозяйством будем заниматься все без исключения; кухонная деятельность будет такой же обязательной и достойной работой, как, например, работа с теодолитом, метеорологические наблюдения, охота на зверя или работа на радиостанции. Как только наша группа оказалась на острове и приступила к самообслуживанию, я объявил об очередности недельных дежурств. Этот порядок сохранялся все время и нарушался только тогда, когда мы отправлялись в поход и, таким образом, выбывали из очереди.

Наша «домохозяйка» обязана наблюдать за порядком, подметать и протирать полы, топить печь, проветривать помещение, выпекать хлеб, мыть посуду, готовить пищу, заправлять, в случае перебоев с электроэнергией, керосиновые лампы, добывать и растапливать глыбы снега и льда, ходить на «базар», помещающийся в продовольственном складе, будить товарищей к завтраку — в общем делать все, что делает домохозяйка на любой широте земного шара.

Немало забот требуют и «дети». А их у нас всегда достаточно. Сейчас подрастают изящная Аэлита, маленькая и хлопотливая Ихошка, солидный и важный Тускуб, горячий и непоседливый Гор, мечтательный и несколько медлительный Лось, буйный, всегда ищущий повода к драке Петух и, наконец, пухлый, забавный лакомка с несколько странным именем Перевернись.

Это прекрасные «ребята», наша утеха и надежда. Весной они пополнят уменьшившуюся свору наших четвероногих помощников, пойдут в упряжку и помогут закончить съемку Северной Земли.

Рождение их совпало с чтением нами «Аэлиты» Алексея Толстого, и поэтому большинство щенят получило имена марсиан. Но имен героев романа нехватило на всю семью. Двое ползунков оставались безымянными, пока не встали на лапы и не проявили своего характера. Один из них с младенчества начал драться и за свой боевой дух стал называться Петухом. Второй был пушистым, упитанным и круглым, как шар. Нам нравилось катать его по полу, приговаривая: «а ну, перевернись!» Потом оказалось, что малыш любитель сахара. Чуть ли не за каждое сальто он стал получать желанное лакомство. Привычка укоренилась. Увидев открытую дверь, щенок стремительно влетает в нашу комнату и, не ожидая напоминаний, кувыркается, пока не получит вознаграждения. И «перевернись» так и стало его кличкой.