Это было новое крупное открытие. Залив Шокальского с этого момента исчез с карты. Его место заступил пролив Шокальского — новые ворота между западной и восточной частями Советской Арктики — ценный подарок родине.

В тот же день мы сняли с карты гору, нанесенную гидрографами к западу от залива Шокальского. Никакой горы на этом месте не оказалось. Повидимому, моряки были обмануты полярным миражем, вводившим в заблуждение многих путешественников.

Разбили бивуак и успели взять полуденную высоту солнца. Вычисления показали, что за два перехода мы спустились к югу на 44'. Чего еще можно желать?

Вчера, разбивая лагерь, мы спугнули недалеко от палатки штук 20 гусей. Они парами разлетелись в разные стороны. Через некоторое время тем же порядком — парами — начали возвращаться обратно. Я взял карабин — и один гусь пошел нам на ужин. Это была самка с формирующимися яйцами. Самое крупное из них почти достигало величины куриного.

Новое доказательство, что гуси здесь действительно гнездуются.

_{^{Полярные чайки, усевшись на вершине скалы, как бы позировали перед объективом фотокамеры.}}

Кроме гусей, много летало белых полярных чаек и иногда появлялись чистики. Вскоре мы заметили, что они собираются на обрывистой гранитной возвышенности. Ночью я добрался до их гнездовика. Огромный, многометровый снежный забой у подножья скалы сильно помог мне в этом предприятии. Правда, несколько раз я скатывался вниз, потом делал ножом ступеньки и взбирался выше. Надо сознаться, не только любознательность руководила мной. Там могли быть яйца. Но все гнезда были еще пустые, хотя птицы галдели так, словно их действительно грабили. Они стаей кружились над моей головой, хлопали крыльями, но не решались ударить клювом. Наконец, очевидно, поняв, что незваный гость немногим поживится в их пустых гнездах, успокоились и, усевшись на вершине скалы, в нескольких метрах от меня, как бы позировали перед объективом фотокамеры. Гнезда чаек не отличались сложной конструкцией. Это были небольшие углубления, смесь помета с натасканным сюда мхом, без подстилки из пуха. Над скалой, напоминавшей по форме гигантскую окаменевшую черепаху, кружилось несколько бургомистров; но, сколько я потом ни лазил, гнезд их не нашел. Вероятно, бургомистры были привлечены сюда гвалтом, поднятым полярными чайками.

С высоты 100 метров я обследовал горизонт, но, несмотря на прекрасную видимость, ничего нового не обнаружил. Торошенные льды лежали километрах в пятнадцати от нашего лагеря. На запад их можно было проследить еще километров на сорок. Это лишний раз убеждало, что мы действительно открыли новый пролив.

Возвращаясь в лагерь, я захватил с собой несколько заинтересовавших меня образцов пород. К сожалению, большая часть возвышенности была погребена под снегом, и тщательно обследовать участок нам не удалось.

Собрав образцы пород, а заодно и образцы богато развитых здесь мхов, мы начали свертывать лагерь. Но выйти так и не удалось. Подняв голову над санями, я увидел недалеко от палатки медвежье семейство: медведица с двумя малышами шла прямо к нам. Метрах в трехстах она понюхала ветер, дувший с нашей стороны, и круто отвернула в сторону, Представлялся случай подкормить собак и пополнить свой рацион. Спущенные собаки настигли зверей, и нам оставалось только подойти, сделать несколько выстрелов, а потом привезти мясо к палатке. Всех собак мы пустили на волю. Начался пир. Через час от медведицы остались только голые кости. Собаки развалились на отдых. Теперь часов восемь тревожить их было нельзя. Но эта потеря во времени должна была возвратиться сторицей: после медвежатины собаки становятся заметно веселее и работают энергичнее».

Ну, вот и пришла настоящая весна!..

Странно писать эти слова 21 июня. Когда же в таком случае настанет здесь лето? По календарю правильнее было бы уже сейчас сказать: наступило лето. Но все вокруг дает право говорить только о весне. Сегодня первый день распутицы, характерной для начала апреля в средних широтах. Природа Арктики никак не желает укладываться в привычные для нас представления о временах года. Да, пожалуй, сейчас это не так уж и важно. Нет никакой нужды втискивать здешнюю природу в какие-то рамки. Всего существеннее сам факт, что распутица началась. А какая она — весенняя или летняя, — не меняет положения.

Вместе с распутицей пришли и непривычные трудности. Раньше мы знали темноту, снежные бури, туманы и обжигающие морозы. А теперь начинаем знакомиться с водой.

Минувший день — смесь непредвиденных радостей и давно ожидавшихся неприятностей. Начну от последнего бивуака. Ночью хорошо подморозило. Крепкий наст прекрасно держал сани. Груза на них не прибавилось — медвежьи шкуры пришлось бросить. Отдохнувшие, сытые собаки бежали весело. 16 километров мы прошли быстро, почти незаметно. Несколько раз для осмотра обнажений выходили на берег. Потом восемь километров тянулся новый ледник. Миновав его, вышли на мысок, за которым вновь вырастала высокая ледяная стена.

Неожиданно над головами пронеслись на север пять краснозобых гагар. Потом мы увидели куличка-песочника. Пели пуночки. Километрах в трех спокойно брел медведь. На ровном льду, в поле зрения, лежало много нерп и более десятка морских зайцев. Последних в этом году мы увидели впервые. Один из них лежал метрах в шестистах. Он заметил нас или, скорее, услышал шум, — часто и тревожно начал поднимать голову, но не ушел.

В общем здесь был целый зоологический сад.

Но самое приятное нас ждало на берегу: мы увидели первые живые цветы. Да, настоящие цветы! Яркожелтые полураспустившиеся шляпки альпийского мака, скромные камнеломки и миниатюрные полярные незабудки.

Как давно мы не видели живых цветов и как мы им обрадовались сейчас!..

Мысок, поросший цветами, был только узким клином, вбитым между двумя громадами ледников. Впереди километров на пятнадцать простирался мощный поток льда, стекающий с Земли от ледникового купола. И только за ним вновь чернел какой-то новый клочок обыкновенной земли. К югу от него виднелось несколько маленьких скалистых островков. На этот мыс мы и взяли курс.

Дувший с Земли леденящий ветер совершенно стих. Тучи исчезли. Начало припекать солнце. Температура воздуха прыгнула вверх. За все время пребывания в экспедиции мы еще не испытывали такой высокой температуры, а для собак это была уже настоящая жара.

Снег, представлявший до этого плотный, смерзшийся монолит, сразу перестал держать сани и собак. Сначала он превратился в сыпучую зернистую массу, потом начал пропитываться водой и стал похож на густую кашу. И, как нарочно, его здесь оказалось немало. Сметенный зимними ветрами с ледникового купола, перемолотый ветром и смерзшийся, он образовывал здесь заструги в виде параллельных крутых гряд до 75 сантиметров высотой. Позднее, в последние весенние снегопады и метели, эти гряды были засыпаны мягким рыхлым снегом, так и не успевшим подвергнуться действию сильных морозов. В начале резкой оттепели скрытые заструги еще кое-как держали наши упряжки. Но между застругами была сплошная каша. Дальше пошло еще хуже. Раскисли и сами заструги. Сани и собаки все больше тонули в снегу.

Сами мы встали на лыжи, но скоро убедились в их полной бесполезности: они целиком погружались в снежное месиво, и нужно было немалое напряжение, чтобы вытащить их обратно.

Мои собаки, зарываясь в снежную кашу, пробивали путь. Это их очень обессиливало. В основном они тратили энергию на преодоление трудностей, а не на полезную работу. Сани поочередно то оседали на правый или на левый полоз, то погружались обоими сразу. И так — час за часом, километр за километром. Наконец собаки совершенно выбились из сил, да и сами мы измучились не меньше. Но остановиться было нельзя. Справа — глетчер; а морской лед весь покрыт слоем снежной каши.