Решили сделать разведку. Стали лагерем, освободили одни сани и, оставив половину собак на месте, на пустых санях нырнули под нависшую скалу.
Мрачный каменный коридор тянулся почти шесть километров. Местами стены его немного понижались, русло расширялось, но потом стены вновь росли ввысь, достигая 100 метров, и угрожающе сближались. Самое неприятное впечатление вызывали висевшие над головой огромные снежные наддувы. Несколько из них не так давно обрушились и теперь лежали беспорядочными глыбами на дне ущелья. Глядя на другие наддувы, можно было только удивляться, как они до сих пор удерживаются. Под некоторыми из них мы не решались проскочить с ходу. Останавливались, стреляли из карабина, чтобы вызвать воздушную волну. Когда замолкал гул выстрелов, повторяемый эхом, и снова воцарялась тишина, гнали собак дальше.
Обследовав ущелье, мы убедились в его проходимости, хотя и с опасностью для жизни. Но те или иные опасности мы встречали в каждой своей поездке и как бы сжились с ними. Здесь, в ущелье, возможность попасть под снежный обвал и быть заживо похороненным была очень наглядной. Однако уклониться было нельзя. Приходилось принять решение.
Назавтра, 8 апреля, весь день стояла пасмурная погода, а вечером надвинулся туман. За день прошли 34 километра. Первые шесть шли по ущелью. Накануне оно было тщательно осмотрено. Путь как будто знаком. И все же, надо признаться, мы по-настоящему боялись. Опасность была новая, непривычная и особенная. Мы не могли уклониться от нее, и в то же время у нас не было никаких средств для борьбы с ней. Единственно, что мы могли сделать, — это по возможности быстрее миновать грозные места. На всякий случай, шли на расстоянии 250–300 метров друг от друга, чтобы одновременно не попасть под обвал. Снежные козырьки в тысячи тонн, висевшие над головой, как бы гипнотизировали. Когда они свалятся вниз? Через час, через одну минуту, или продержатся еще месяцы? Случись самая невероятная вещь — повстречайся нам здесь человек, — и то, вероятно, мы бы сказали:
— Давай, минуем это место, а потом уже будем знакомиться.
В середине ущелья, в самом узком месте, увидели картину, которая никак не могла изменить к лучшему нашего настроения. Громадный кусок снежного козырька, протяжением свыше ста метров, который еще накануне свисал с выдвинувшейся скалы (мы это видели вчера своими глазами!), прошедшей ночью свалился вниз. Сплошной четырехметровый сугроб из огромных глыб крепко смерзшегося снега перегородил ущелье и похоронил наш вчерашний след. «Наш час еще не наступил», — невольно думали мы, глядя на обвал. Смешались радость и страх. Радовались мы тому, что обвал произошел несколькими часами раньше, а боялись таких же снежных наддувов впереди. Пропустят или похоронят?.. Перебравшись через завал, погнали собак дальше. В одном месте, где козырек особенно угрожающе обвис, мы, как и накануне, не решились проскочить с ходу. Остановили собак и, не доходя до опасного участка, выпустили по обойме патронов. Сотрясение воздуха не вызвало обвала. Это вселило в нас некоторую уверенность, что громада, висевшая над нами, достаточно прочна. Вновь пустились в путь. Взгляды невольно тянулись вверх, словно они могли подпереть тысячетонную массу.
Наконец ущелье осталось позади. Река, вырвавшаяся из каменных тисков, тоже точно обрадовалась простору. Она залила долину и образовала озеро. По ровному льду, почти не меняя курса, покатили на северо-восток.
Только перед концом перехода нам стала ясна причина образования озера. Долину сначала перегородила гряда небольших островков — по форме ярко выраженных «бараньих лбов», обращенных крутой стороной к северо-востоку. Тут же за островками, с северной стороны долины сползал широкий язык ледника. Он перегородил долину и русло речки.
На 26-м километре пути, на границе ледника, я остановился, чтобы взять очередной азимут, и тут же услышал потрескивание льда. Скоро оно повторилось и перешло в замирающий скрип, потом в тоненький звук, напоминающий писк удаляющегося комара. Это характерные звуки для поднимающегося или опускающегося льда вблизи берега под влиянием приливо-отливной волны. Ошибиться невозможно. Значит, лед на плаву! Значит, мы достигли моря! Бросились искать приливо-отливную трещину и тут же обнаружили ее. Сомнений быть не могло: мы вышли в глубокий морской залив, — по всем признакам, попали в вершину фиорда Матусевича. Он почти в три раза глубже врезается в землю, чем показано на карте Гидрографической экспедиции. Островерхие пики, замеченные нами с водораздела, не обманули. Они действительно оказались на берегу моря. Теперь до них оставалось лишь несколько километров. Они сплошной стеной стояли впереди, точно вырастая из ледяных волн глетчера.
Дальше путь шел по узкому коридору, между крутым берегом и ледником, заполнившим весь залив. Поверхность ледника была изборождена высокими ледяными валами, а порой широкими трещинами. Узкие трещины скрывались под снегом. Мы предпочли итти коридором вдоль берега. Его, очевидно, промыли летние воды, спадавшие с южного берега залива.
Чем дальше мы шли, тем коридор становился уже и скоро стал похож на щель, одна стена которой была сложена из льда, а другая из камня. Слева — голубой лед, справа — зеленый камень. Берег быстро повышался, и, наконец, перешел в скалы. Большинство их почти отвесно вздымалось над морем на сотни метров. Процессы эрозии создали между отдельными пиками расселины и проходы, а на стенах скал — тысячи выступов, карнизов и ниш. Отдельные скалы напоминали сильно увеличенные индийские пагоды. Слагающие их горные породы во многих местах поросли оранжево-красными лишайниками. На фоне белого снега и голубых изломов льда скалы выглядели необычайно живописно.
Во многих местах коридор был завален камнями. Кое-где они уже вмерзли в лед — значит, лежат здесь давно, а некоторые возвышаются на снегу — эти оторвались от скал совсем недавно. Как ни странно, мы спокойно, шаг за шагом пробирались вперед, прижимаясь вплотную к скалам. Опасность попасть под обвал совсем не тревожила нас. Все же это были скалы, а не снежные наддувы. Несмотря на следы недавних обвалов, мы, по установившейся привычке, воспринимали скалы, как символ устойчивости и прочности. А, по существу, опасность была не меньшей, и обвалы каменных глыб с выветрившихся скал не менее возможны, чем обвалы снежных масс.
Тут же нас ждал интересный и радостный сюрприз. Время от времени мы слышали посвистывание, напоминавшее свист чистиков. Было еще только 8 апреля, и мы не ожидали на такой широте встретить птиц. Вначале, слушая посвистывание, я полагал, что это мой спутник бодрит своих собак, а он, в свою очередь, то же самое думал обо мне. Из заблуждения вывели собаки. Услышав новые звуки, они повеселели, несколько раз без понуканий пускались в галоп, потом начали задирать головы и зорко следить за скалами. Я остановил упряжку. Свист слышался со стороны скал. Все еще не веря в возможность встретить птиц, я выстрелил из карабина. В тот же момент с ближайшей скалы сорвалось штук 15 чистиков. Стайка в стремительном полете закружилась над нами. С соседнего обрыва поднялась вторая такая же стайка. Потом откуда-то взялись несколько суетливых, как воробьи, люриков. И, наконец, высоко над одной из вершин медленно проплыл бургомистр.
Появление птиц сильно взбудоражило нас, словно мы встретились со старинными друзьями. Птицы были вестниками юга. Их прилет говорил о приближающемся конце полярной зимы.
Удивляло только, что они так рано явились сюда. Правда, по календарю шел второй месяц весны, но разве можно здесь жить по календарю? Не только птицы, но и человек не проживет по нему в этой стране. Таяние снега начнется не ранее как через два — два с половиной месяца. Только после этого появятся забереги, промоины и полыньи в морском льду. Там птицы найдут себе пищу. Чем же они питаются сейчас? Должно быть, где-то сравнительно недалеко есть вскрытые морские льды с достаточным количеством разводьев.
Внимательно оглядев скалу, я убедился, что птицы здесь не случайные гости. На карнизах скалы было много старого птичьего помета. Летом здесь, без сомнения, размещается оживленный птичий базар. Сейчас сюда прибыл только немногочисленный передовой отряд разведчиков.
