Обувь, одежда и спальные мешки были просушены; продовольствие упаковано, сани проверены, сбруя упряжек в исправности. Оставалось только… побриться.
Перед всякой поездкой в холодное время года мы тщательно брились. Эта традиция и позднее всегда была обязательной при подготовке к дальним поездкам. Отросшая борода причиняет в Арктике много неприятностей. Выйдет бородач в зимний санный поход, и можно быть уверенным, что уже через несколько суток он готов будет последовать примеру эскимосов, выщипывающих по одному волоску и без того редкую растительность на своем лице. Даже в тихую погоду борода обмерзает от влаги, выделяемой человеком при дыхании, а во время метелей превращается буквально в ледяные клещи, стискивающие лицо. И если мы мало обращали внимания на свои бороды в теплое время года и иногда в достаточной степени обрастали, то в холодный период тщательно брились перед каждой поездкой, а выходя на долгий срок, обычно брали ножницы, чтобы в дороге как можно лучше выстригать усы и бороду.
4 декабря, в 19 часов 30 минут, мы пустились в путь. Не прошло и десяти минут, как мы уже потеряли из виду наш домик.
Дул еле заметный, часто переходящий в штиль юго-восточный ветерок. Термометр показывал только 25° ниже нуля. Луна, точно играя в прятки, то показывалась, то скрывалась за быстро бегущими облаками. Наши упряжки то погружались во тьму, то вылетали на площадки, освещенные луной и блестевшие, как полированный металл.
Через час приблизились к северо-западной оконечности Среднего острова. Сюда еще месяц назад мы завезли пеммикан. Догрузив им сани, мы взяли курс на Северную Землю. Теперь движение несколько замедлилось. На моих санях, включая мой собственный вес, было 400 килограммов. В упряжке шло 16 собак, на каждую собаку приходилось 25 килограммов груза. В упряжке Журавлева было 12 собак, а на санях соответственно меньший груз. К весне мы надеялись приучить собак к нагрузке до 45–50 килограммов. Сейчас же и этого было довольно. Снег лежал сухой, сыпучий, не каткий. Собакам то и дело приходилось делать усилия, чтобы выдернуть груженые сани на вершину заструга или очередной снежный бугор. Все же продвигались мы достаточно быстро, делая в среднем 6 километров в час.
Вскоре погода начала было нас беспокоить. Небо сплошь покрылось облаками. Два часа мы шли в полной темноте. Один раз я потерял своего товарища. На мой оклик из мрака не донеслось ответа. Я выстрелил из карабина. Через минуту глухо донесся ответный выстрел. Но определить точно, откуда он исходил, было невозможно. Тогда я зажег магниевый факел. Ослепительный свет осветил мою упряжку, но еще больше сгустил мрак вокруг нее. Через четверть часа послышался скрип полозьев, голос Журавлева, и, наконец, показалась его упряжка. Дальше уже старались не отрываться друг от друга.
После полуночи вновь показалась луна. Облачка начали рваться, и через час небо очистилось. Мороз заметно усилился. Теперь луна заливала своим серебристым светом снежные поля. Поверхность их блестела и искрилась. Однако свет был обманчивый. Хорошо различались только ближайшие неровности. Наш горизонт был очень маленьким. Это создавало впечатление, что снежные поля со всех сторон от нас поднимались. Казалось, что мы находимся на дне невиданно огромной серебряной чаши. Собаки старательно карабкались по ее вогнутому боку, но как бы безрезультатно. Край блестевшей чаши все время отодвигался и оставался недосягаемым. Это было очень красиво и первое время забавно, но потом начало сильно утомлять, точно бесцельное топтание на одном месте. Время тянулось бесконечно медленно. Таким же казался и путь.
Только счетчик одометра, не останавливаясь, отмечал каждый шаг пройденного пути. В четыре часа (5 декабря) он показывал, что мы прошли от базы 45 километров. Это хороший перегон.
Пора было дать передышку собакам. Они пока не сбавляли бега и последний час шли с такой же скоростью, как и раньше. Но небольшой отдых все же не мог помешать.
Решили осгановиться только часа на четыре. Собакам дали по небольшой порции пеммикана. Если их накормить досыта — надо простоять не менее 8—10 часов, иначе пища не пойдет впрок, да и работать они будут хуже, чем полуголодные. А терять драгоценные часы нам было нельзя. Сколько могла продержаться ясная и тихая погода — мы не знали. По небу опять уже летели облака.
В 9 часов двинулись дальше. Обстановка опять изменилась. Небо сплошь покрылось облаками. Мрак накрыл непроглядный. Собаки виднелись только как силуэты. Итти в такой темноте было еще утомительнее. Время тянулось еще медленнее. Все вокруг было обманчиво. Показывающиеся из темноты снежные заструги, высотой всего лишь в 20–30 сантиметров, казались скалистыми берегами, мелкие, изредка попадающиеся на пути обломки айсбергов выглядели гигантскими вершинами, а маленькие снежные бугры — высокими горами. Когда собаки взбегали на неровности или огибали их, становилось понятным, что перед глазами нет ни гор, ни скал. Это так утомляло внимание и надоедало, что мы старались не смотреть вокруг себя. Тогда невольно закрывались глаза. Мерный бег собак, поскрипывание снега под полозьями и покачивание саней начинали действовать на утомляющийся организм как хорошее снотворное. Надо было делать над собой усилие, чтобы не смыкались веки. Подстегивала мысль: «спать нельзя, надо итти вперед, как бы не налетела метель, не сбиться бы с курса».
А выдержать курс было действительно нелегко. Приходилось часто останавливаться и вглядываться в компас. Сани были снабжены стальными подполозками, среди багажа лежал карабин и другие предметы, которые могли оказать влияние на показание магнитной стрелки. Поэтому в каждом случае проверки курса надо было отойти от саней и осветить компас. Но так как никаких ориентиров вокруг не было, даже воздух как бы застыл, то все же в темноте мы незаметно могли свернуть с курса и зайти неизвестно куда. Уже через 10 минут после остановки нельзя было быть уверенным, что идешь по правильному направлению. Наконец мы нашли выход. В одну из очередных остановок я положил компас на снег и, осветив его, заметил, что стрелка остановилась под определенным углом к ближайшему застругу. Вот он, ориентир! Заструги — невысокие снежные борозды, почти сплошь покрывающие с середины зимы снежные поля. Господствующие ветры делают их строго направленными. Я заметил угол, под которым заструги лежали к направлению нашего пути, и после небольшой тренировки уже мог в полной темноте проверять этот угол с достаточной точностью, чтобы выдерживать наш курс. После этого не было необходимости в частых сверках с компасом, мы останавливались не чаще двух раз в течение часа и довольно быстро продвигались вперед.
А темнота продолжала сгущаться. К полудню надвинулся туман. Стало так темно, что, по меткому выражению моего спутника, отпала какая бы то ни было необходимость в глазах. К 14 часам одометр отсчитал 27 километров, пройденных нами после отдыха, и 72 — от дома.
Где-то очень близко лежала Северная Земля. Но где? Нам надо было найти не только Землю, но мыс Серпа и Молота, ведь на нем наш продовольственный склад, заложенный в октябре. Но как отыскать мыс в такой темноте? Хоть глаз коли — ничего не видно. Уж не отклонились ли мы от курса? Судя по пройденному расстоянию, мы должны были бы упереться в мыс Серпа и Молота. Хотя бы на минуту выглянула луна!..
Собаки сильно устали. Они заметно сбавили ход. Искать в непроглядной тьме мыс и склад означало только еще больше мучить их. Решили остановиться, как следует накормить собак и дать им настоящий отдых. Надежда на то, что за это время выглянет луна и осветит нам нашу цель, подкрепила решение.
Разбили лагерь. Собаки съели заслуженную ими двойную порцию пеммикана и быстро успокоились, свернувшись в ряд шерстяных клубков. В палатке было сравнительно тепло, так как с наступлением облачности вообще заметно потеплело. Термометр показывал только — 26°. Через час был готов суп, и мы поели. Что это было — завтрак, обед или ужин — мы и сами не знали. Часы показывали 16 часов. Судя по времени, мы обедали, но как-то думалось, что все-таки это был ужин. Так казалось потому, что нам очень хотелось спать и мы торопились поскорее забраться в спальные мешки.
