Бесспорно, то, что приключилось сегодня, продолжал размышлять Чарльз, объясняется желанием быть добрым, помогать другим, следовать велениям совести. В результате становишься каким-то ненадежным, как водитель машины, который вместо того, чтобы предотвратить катастрофу, строит догадки насчет возможных действий другого водителя. Ведь это не парадокс, а простая житейская истина, что избыток человеколюбия и сверхвысокие принципы способны превратить весь мир в сумасшедший дом с тем же успехом, что и алчность и беспринципный эгоизм (хотя эгоизм тоже, вероятно, своего рода принцип)…
В конце главной улицы Лили свернула в сторону и поехала мимо железнодорожной станции, где даже в столь поздний час не затихала жизнь: перрон был залит ярким светом, на путях шипели паровозы – их лязг и тяжелая стальная поступь пробудили в Чарльзе неясные, отрывочные воспоминания, наполненные томительной вокзальной скукой и тоской. Проехав еще несколько кварталов, они заметили на углу мигающую неоновую вывеску закусочной Ника, занимавшей большое деревянное здание на незастроенной стороне улицы. На другой стороне высились глухие стены пакгаузов, а дальше тянулись пустыри с высокими горами угля. Это сиротливое здание напомнило Чарльзу «потемкинскую деревню» или театральную декорацию, за которой нет ничего подлинного: одни стойки и подпорки, кругом слоняются без дела бутафоры, да несколько актеров и актрис нервно ожидают вызова на сцену и, быть может, никогда не дождутся. У этой декорации был явно зловещий вид.
– Вам ни в коем случае не надо было сюда приезжать, – сказал Чарльз, когда Лили выключила мотор. – Я не могу оставить вас на улице, и мне очень не хочется вести вас туда. Пожалуйста, не смотрите там ни на кого и воздержитесь от замечаний. Это, вероятно, какой-нибудь притон, но нам до этого нет дела. И, дорогая, постарайтесь не слишком бросаться в глаза. Вы такая красавица!
– Чарльз, – улыбнулась она, – вы опасаетесь за мою добродетель?
– Между прочим, да. Вообще я не знаю, достигнем ли мы чего-нибудь. Ведь они могут просто послать меня к дьяволу! Так или иначе, это моя последняя попытка помочь вашему дружку. А уж потом пускай думает сам за себя. Я буду поступать так же, – добавил он, решительно взглянув ей в глаза.
– Дорогой, вы меня пугаете! – Она отшатнулась в притворном ужасе. – Кстати, прошу не называть его моим дружком. Вы все так серьезно воспринимаете, профессор, и вообще вы такой благонамеренный!
– Как это ни глупо, но мой профессорский титул за то время, что я находился у моего коллеги, стал почти пустой формальностью. Но об этом я вам расскажу потом. Давайте покончим раньше с этим делом.
В закусочной было жарко и душно – тепло исходило от круглой старинной печки в углу, и это придавало помещению домашний уют. Но Чарльз уже инстинктивно приготовился вступить в гнездо порока, и даже самые невинные предметы обстановки, а уж тем более – люди, заставляли его хмуриться: например, два старика в фуражках железнодорожников, играющие в шашки. Шашки! Камуфляж, конечно! И форменные фуражки – тоже! Подготовленному человеку все это нетрудно раскусить. А вон те трое мальчишек в черных кожаных куртках за стойкой бара – наверняка малолетние преступники, если не бывалые бандиты! А эта парочка старух, потягивающих пиво за столиком с газетами, – небось свободные от занятий проститутки. Или нет, староваты, решил Чарльз, поглядев еще раз, значит, сводни, причем второразрядные. Ну и прочие…
Разумеется, все в зале обратили внимание на вновь прибывших, а кто-то даже присвистнул, и, возможно, не только по адресу Лили, но и Чарльза.
Они подошли к стойке, тоже имевшей какой-то полудомашний вид – не то бар, не то буфет с кофейными автоматами, черствыми пончиками под стеклянными колпаками и меню, торчавшим между солонкой и перечницей. Буфетчик, которому они порядка ради заказали напитки, смахивал на учителя – у него было тонкое усталое лицо, на носу пенсне. Оно все время сползало с переносицы, и он то и дело машинально водружал его на место и поэтому был вынужден орудовать за стойкой лишь одной рукой. Он был в обычном костюме, без белой куртки и даже без передника.
– Мы пришли повидаться с Максом, – сказал Чарльз, когда им подали стаканы. Он был доволен, что сумел произнести конспиративную фразу как бы невзначай, и даже подумал, что это должно придать ему вес в глазах трех молодцов, стоявших рядом.
– Он там, в комнате за кухней, – буфетчик махнул рукой. – Можете пройти, но только вы один, – добавил он, заметив, что Чарльз берет Лили за локоть.
– А-а! – Чарльз растерянно остановился. Он боялся оскорбить этих людей, очень опасных, по всей вероятности, показав им столь откровенно, что они – неподходящее общество для воспитанной девушки; а впрочем, ничего с ней не случится! Он поглядел на Лили.
– Оставайтесь здесь! Ни на кого не смотрите и ничего больше не заказывайте, – добавил он шепотом, – этот стакан допейте – и все.
Она довольно беспечно улыбнулась – улыбка была ей к лицу, но не внушала доверия, и все-таки Чарльз должен был покинуть ее.
Он прошел через кухню, где над черной железной плитой клубился пар и где орудовал повар, безмолвно указавший ему на заднюю дверь. Открыв ее, Чарльз очутился в небольшой комнатушке с одним окном, завешенным шторой. Там стояли стол и два стула; на одном из них сидел человек и курил тонкую сигару. Убранство комнаты довершала пепельница на столе. На человеке было пальто из верблюжьей шерсти, но этим исчерпывалось его сходство с субъектом, описанным Реймондом Блентом. Правда, волосы его закрывала низко нахлобученная серая фетровая шляпа, а сам он сидел, пригнувшись так, что края пальто доставали до пола. Весь вид незнакомца показывал, что он пришел недавно и ненадолго.
– Мистер Макс? – спросил Чарльз с преувеличенной вежливостью.
– Да, Макс, – ответил тот, лениво вытаскивая изо рта сигару.
На еврея он, во всяком случае, не похож, скорее – на итальянца, но вовсе не обязательно, чтобы это был тот самый тип, который имел дело с Блентом. В его лице Чарльзу почудилось даже что-то знакомое – он видел его где-то; мелькнула шальная, фантастическая мысль, что он сумеет опознать этого человека, а такой, конечно, выдаст всю шайку, и преступление будет раскрыто. На миг он представил себе газетные заголовки: «РАССЕЯННЫЙ ПРОФЕССОР НЕ ОПЛОШАЛ», «У ПРОФЕССОРА ИСТОРИИ ЕСТЬ ГОЛОВА НА ПЛЕЧАХ»… И все-таки Чарльз сейчас не мог вспомнить, где он его видел; может быть, просто его ввело в заблуждение легкое сходство с кем-нибудь из коллег…
– Вам известно, с какой целью я пришел? – начал Чарльз, пододвинув к себе свободный стул и присаживаясь. Он тоже не снял пальто и шляпу и подумал, что в кинофильмах при таких свиданиях еще обязательно прячется в стенном шкафу телохранитель.
– Ничего мне не известно, – ответил незнакомец, – и можете мне ничего не рассказывать.
– Но я, естественно, думал, что вы… что вы… – Чарльз вовремя прикусил язык, пожалев, однако, что не может прямо сказать: «один из жуликов», или «пайщик синдиката», или еще что-нибудь в этом роде. – Как же я буду знать, что имею дело с тем, кто мне нужен?
– А никак, – сказал Макс. – Вас сюда никто не приглашал, вы сами напросились.
Чарльзу вдруг представилась эта фраза в виде эпитафии на его надгробном камне: «Никто его не приглашал, он напросился сам».
– Послушайте, осторожность – полезная вещь, – сказал он, – но подчас можно хватить и через край. Если все будут так себя вести, ни с кем нельзя будет иметь дело.
Собеседник вяло пожал плечами.
– Мне велели здесь подождать и получить у вас деньги.
– Ах, стало быть, это вы знаете? Тогда другой разговор. – Чарльз достал из кармана бумажник и принялся не спеша отсчитывать двадцатидолларовые кредитки, кладя их кучкой на стол.
– Все, – сказал он, кончив. – А за что это, вы тоже, наверно, знаете?
Человек вытащил изо рта сигару и пристально посмотрел на Чарльза. Потом сокрушенно покачал головой.
– Вы слишком доверяете людям, профессор.
