Из-под колес на дорогу вылетали маленькие камешки. Они то и дело стучали по крыльям и диферу машины. Шофер гнал с завидной скоростью.
— Может, Вере Васильевне не ходить? — спросил Тамулис.
— Почему же? — Чувствовалось, что она ни за что не откажется.
Тамулис откинулся головой на спинку сиденья, в спокойное, пружинящее тепло. Шофер включил радио.
— «Апассионата», — обернувшись, шепнул Тамулис.
Николаев жил на самой окраине города.
— Где ставить машину? — спросил шофер.
— Вон у того дома…
Машина остановилась.
— Пошли, — сказал Егоров.
Они двинулись молча, гуськом, по узкой тропинке, между какими-то заборами и кюветом. Егоров взял Веру за руку, помогая обойти канаву с водой.
Было тихо, но в домах еще не спали.
— Сюда, — шепнул Егоров, — и ни пуха, ни пера!
Вера, а за нею Тамулис со сложенным вчетверо ковриком молча шагнули через высокий порог калитки во двор. Через минуту раздался стук, потом напевный женский голос:
— Вам ковер не нужен? Продаем по случаю отъезда.
Дверь скрипнула, на миг блеснул свет, и снова стало темно.
Егоров и Васька подбежали к окну.
За столом, так близко, что, если бы не стекло, их можно было бы тронуть рукой, сидел мужчина и две женщины. Вера прямо на столе показывала им ковер. Еще одна женщина возилась у печки. Друга Варнавина, запечатленного на роботе, среди них не было.
Там за стеклом Вера внезапно покачала головой и стала сворачивать ковер. Видимо, не сошлись в цене.
Егоров и Морозов встали за крыльцо.
В доме заскрипела дверь, щелкнула задвижка в коридоре.
Секунда, другая…
Тамулис вышел первым. Вот он на крыльце… Ищет ногой камень. Еще секунда.
— Слушай, — где-то совсем рядом негромко сказал Тамулис, — ковер — это пустяк… Мне Черень нужен… Дело есть.
Егоров с силой сжал Ваське плечо.
— Черт бы его побрал, твоего Череня! Б а р о д р о м е с к и р о! Явится в год раз и трясись каждую ночь из-за него! Ушел он с этим…
— С кем?
— Ну, с высоким таким, здоровым чертом…
— А придет он? Вещи его здесь?
— Какие у него вещи! Ты знаешь его или нет? Он, может, сегодня придет, а может, через год! Что ему?!
Откуда-то, может, из соседнего дома доносилась захватывающая мужественная мелодия. Она приветствовала мир, в котором не было места ни волчарам, ни веретенниковым, ни мелкой зависти, ни себялюбию. Дверь захлопнулась. Умолкла музыка. Во дворе стало темно. Тамулис и Вера вернулись к машине.
— Я с Морозовым остаюсь, — поглаживая Альке руку, тихо сказал Егоров. — Ты поезжай к Ратанову. Теперь мы все знаем. Молодец. И захвати Веру.
Показавшись в театре, Скуряков поехал на работу. Веретенников уже ждал его. Варнавина привезли еще раньше.
В своем объяснении о дальнейших событиях этого вечера майор Веретенников писал так:
«В половине восьмого вечера, выполняя отдельное поручение прокурора следственного отдела т. Скурякова Г. Г., я находился в служебном кабинете прокуратуры с арестованным Варнавиным. Как обычно, конвоировавшие арестованного милиционеры находились в соседней комнате, чтобы не мешать допросу. К половине девятого должен был подъехать и т. Скуряков Г. Г. Арестованный во время допроса сидел на стуле, в трех метрах от двери и был отделен от меня служебным столом и приставным столиком. Позади меня находилось окно кабинета и застекленная дверь на балкон второго этажа.
В поведении арестованного ничего подозрительного не отмечалось. На вопросы он отвечал охотно и сообщил ряд сведений, заслуживающих оперативный интерес.
В частности, Варнавин сообщил, что видел в городе некоего Зубарина, по кличке «Удав», располагающего огнестрельным оружием. За время допроса Варнавин встал со стула всего один раз, чтобы выпить воды из графина, стоявшего на приставном столике. Мне было известно, что Варнавин отказался в тюрьме от приема пищи, настаивая на отстранении от расследования по его делу тт. Карамышева и Ратанова. И вследствие этого чувствовал слабость и недомогание.
Около девяти часов я услышал, как в соседнюю комнату вошел т. Скуряков, встал из-за стола и подошел к дверям. Я слышал, как т. Скуряков спрашивал обо мне у конвоиров, и, открыв дверь, сказал, что я здесь. Скуряков спросил меня, не отказывается ли арестованный от дачи мне показаний. Я ответил отрицательно. Пропуская т. Скурякова в комнату, я увидел, что стул, на котором сидел Варнавин, пуст. Дверь на балкон была полуоткрыта.
Мною и т. Скуряковым были приняты следующие меры для розыска преступника по горячим следам:
а) организация преследования бежавшего силами конвоя,
б) личный осмотр прилегающего участка площади…»
…Перед третьим действием к театру подкатила «Волга», и худощавый человек пробежал мимо замешкавшихся билетерш в зрительный зал. Он с минуту задержался у центральной ложи, где сидели Макеев и Александров, и перед самым поднятием занавеса прошел к рампе. Зал добродушно зааплодировал.
Помощник дежурного по управлению поднял руку:
— Работников уголовного розыска города, управления и района прошу срочно спуститься к кабинету администратора. Членам городской добровольной народной дружины и оперативного комсомольского отряда собраться в вестибюле.
Макеев и Александров вышли из зала первыми. В темноте раздался скрип кресел, шарканье ног. Оркестр заиграл увертюру к последнему действию пьесы, так глубоко взволновавшей Тамулиса.
К утру и весь следующий день город был взят в невидимое постороннему глазу кольцо, и Ратанов, проезжая на машине по городу, видел на автобусных остановках, у закусочных, столовых, парикмахерских знакомых людей. Они были в одиночку и со спутницами, они подолгу ждали автобусов, читали газеты на стендах, любовались витринами, разговаривали или читали газеты. Иногда ему встречались и незнакомые лица, в которых он безошибочно угадывал дружинников. Узнать человека, который кого-то ищет, всегда просто.
Розянчиков все утро провел в кабинете. Он ничего не писал, не читал, только ходил из угла в угол и не мог успокоиться. Скуряков пытался вывести его из этого состояния, но каждый раз во взгляде Розянчикова чувствовался такой отпор, что Скуряков не выдерживал.
Перед обедом в кабинет к Розянчикову пришел областной прокурор, а позднее к ним присоединился Карамышев и начальник следственного отдела.
На широкий, затянутый зеленым сукном стол легло дело об убийстве старшего лейтенанта милиции Мартынова.
12
Лоев слушал нетерпеливо и смотрел в окно: обидно — ведь именно сегодня, в свой выходной день, он решил, наконец, навестить девушку с пушистой, немного ворчливой овчаркой колли. Из кабинета Ратанова был виден ставший по-осеннему неприветливым маленький внутренний дворик и вход в КПЗ. Милиционер из конвойного взвода шел по двору, держа в руках малюсенький металлический чайник.
Барков был настроен скептически. Во всяком случае, хотел выглядеть таким.
— Будьте осторожны, — повторял через каждые десять-пятнадцать слов Ратанов. — Это самое главное. За вами будет железнодорожная станция и два клуба. Баркову разрешено получить табельное оружие.
Когда они выходили, в кабинет вошли прокурор области, Карамышев и Розянчиков. Лоев не знал его, он только увидел, что молодой, не по годам располневший человек с университетским значком остановил в дверях Баркова и начал что-то говорить ему взволнованным высоким голосом. Лицо молодого человека покраснело, слова у него не шли, и он то и дело качал головой и гладил себя по макушке, и этому жесту и Лоев, и Барков поверили больше, чем его непонятной оборванной речи.
— Я-то что? — сказал Барков. — Вот Джалилов!
Розянчиков взметнул головой, как будто у него на шее захлестнули петлю.
— Я думаю, он поймет…
Эдик ждал их у машины.
