Карату никак не удавалось взять след, он пробегал метров пятнадцать, кружился на месте, останавливался, и все повторялось сначала. Проводник нервничал.

— Морозов, — крикнул ему Егоров, — не торопись!

Наконец взяв след, Карат миновал то место, где он начинал кружить, и свернул к скверу. Морозов, а за ним Рогов мелькнули между невысокими кустами шиповника. Люди на скамейках повернули головы в их сторону. Егоров и Дмитриев разошлись по соседним подъездам, а остальные занялись осмотром квартиры. Вскоре вернулся Рогов: Карат вывел на шоссе и потерял след.

Ратанов позвонил по телефону Гурееву: никому не отлучаться.

Вскоре Гуреев и молодой парнишка из оперативного отряда уже стояли у выхода на перрон, присматриваясь к уезжавшим пассажирам. Гуреев, как всегда, чисто выбритый, с аккуратным ровным пробором в волосах, небрежно поглядывал вокруг поверх полуразвернутой газеты, а его молодой напарник, прислонившись к ограде, бросал вокруг пристальные, подозрительные взгляды, приводившие в трепет даже видавших виды станционных носильщиков.

Где-то на автобусных линиях работала группа Тамулиса.

Периодически все связывались по телефону с дежурным. Сначала от Ратанова поступил запрос установить, где куплен автобусный билет № НП 5664321, — его нашли в прихожей. Тамулис, звонивший с другого конца города, из диспетчерской, несколько раз просил повторить номер. Около двадцати часов дежурный сообщил: на боковой стенке шифоньера эксперту удалось обнаружить и изъять отпечаток большого пальца, вполне пригодный для исследования. Кроме того, стало известно, что преступник курил сигарету «Прима».

Вернувшись в отдел, эксперт заперся в своем кабинете. Это был уже немолодой опытный работник, страстный собиратель книг по криминалистике и филателист, человек с устоявшимися привычками и странностями. Ратанов ждал его заключения у себя в кабинете, заказав телефонный разговор с начальником уголовного розыска дорожного отдела.

Эксперт мог войти в любую минуту и, бросив на стол лист бумаги с черными, окрашенными типографской краской узорами папиллярных линий, просто спросить Ратанова: «У тебя спички есть?» — и закурив, добавить: «А со следами вот так — берите такого-то — он!» Потом — у него такая манера — эксперт наверняка возьмет с этажерки какую-нибудь книжку и будет долго ее листать, незаметно поглядывая на Ратанова.

Время от времени Ратанову звонили оперативники. Автобусный билет в городе не продавался. Не может ли потерпевший приехать на вокзал? У Фогеля появились деньги — его видели в парке…

Ратанов позвонил эксперту:

— Возьми моего новичка — пусть посмотрит.

Эксперт сунул Валерке пачку дактилокарт.

— Отбирай с завитком…

Валерка чуть не ойкнул от радости. Это была святая из святых областей криминалистики — дактилоскопия. Запущенные спиралями, скрещивающиеся и прерывающиеся паутинки линий значили для сведущих в дактилоскопии людей больше, чем фотографии, — они оставались неизменными в течение всей человеческой жизни и при повреждении кожи только временно исчезали, а потом восстанавливались в прежнем виде. Вот они — никогда не повторяющиеся в деталях — петли, дуги, завитки…

В кабинете эксперта тоже раздавались звонки: звонили оперативники.

— Проверь Фогеля! — звонил Егоров.

— Балясника.

Поговорив с доротделом и не дождавшись эксперта, Ратанов уехал в город.

В ресторане «Север» остались только постоянные посетители, и Дмитриев, сидевший уже два с половиной часа за недопитой бутылкой пива, проклинал пьяниц, и хохочущих девиц, и Германа Баркова, который должен был вместо него сидеть здесь, на своем участке, и ударника джаза за его довольную, лоснящуюся or пота и счастья физиономию, и громоподобные раскаты, которые он добывал из своего барабана.

Тамулиса Ратанов увидел в окне полупустого автобуса. Он разговаривал с кондуктором. На следующей остановке он вышел из автобуса, и Ратанов взял его в «победу».

— Сорок один автобус, — устало, но гордо сказал Тамулис.

Ратанов хмуро взглянул на него: толку от этих разговоров пока не было.

К двенадцати часам ночи в отделе стало людно — все собрались наверху, у Ратанова.

Эксперт тоже вошел к Ратанову, взял с этажерки какую-то брошюрку, полистал.

— Ничего нет… Не подходят…

Ратанов ждал Баркова — он все еще был в таксомоторном парке.

— Дуй на новоселье, — наклонился к Рогову Гуреев, — успеешь.

Олег только махнул рукой.

Приехал Барков: днем один из таксистов высадил пассажира на углу Наты Бабушкиной и Карьерной — среднего роста, черноволосого, в черном костюме, в сапогах…

— В сапогах, — повторил Барков.

— Подумаешь, — сказал кто-то, — мы выпускаем ежегодно сотни тысяч пар сапог.

— А я ничего не говорю. Это ты говоришь…

— Где он посадил пассажира? — спросил Ратанов.

— В центре.

— А куда просил отвезти?

— Сказал, что покажет… Это было во втором часу дня.

— Все запомнили приметы? — спросил Ратанов. — Может, это тот, кто нам нужен.

Снова позвонил дежурный — в роще около вокзала сторож вневедомственной охраны увидел двух подозрительных с вещами… А потом еще: в лесочке у ипподрома, на другом конце города, обнаружен пустой чемодан.

Отдел снова опустел. Егоров со своей группой ездил на вокзал и разбирался с задержанными, потом отпустил всех и остался ждать Ратанова.

Преступник был опытен — единственная примета, по которой его знал теперь весь ОУР, — большой коричневый чемодан с двумя замками, оклеенный изнутри зеленой бумагой, лежал в кустах метрах в двухстах от ипподрома, а преступник с вещами скрылся.

— Это третья аналогичная кража, — сказал Ратанову Егоров, когда тот вошел в дежурку, — правда, две были в прошлом году.

— Ты считаешь — Даличский проезд…

— Да. Суриковых и на Советской, февральскую… По методу…

Домой они пошли пешком.

— Все равно четыре часа спать или четыре с половиной, — сказал Егоров. — Ты хорошо спишь?

Они как раз проходили мимо санчасти.

— Нет, ворочаюсь… А днем вдруг кажется — сейчас усну! Если есть возможность, бросаюсь на диван, сплю, как убитый. А просыпаюсь, смотрю на часы — прошло четыре минуты…

— Надо в санчасть сходить…

— Обрати внимание, Сергей, у нас нераскрытые квартирные кражи всегда были в одно время с кражами из магазинов.

На реке завыла пароходная сирена.

Свежий ночной ветер прошелестел по невидимым в темноте верхушкам деревьев. Ратанов прислушался. Он совсем не устал. Казалось, что мозг никогда не работает так четко, легко и экономно, как в ночные часы, когда на улице свежо.

— Провожу тебя, — сказал Ратанов.

Они дошли до двухэтажного деревянного дома, где во втором этаже, в квартире Егорова, горел свет.

— Может, угостить на ночь, чтобы лучше спалось? — спросил Егоров. — У меня есть…

— В другой раз… Ну, давай!

К вечеру опять моросил дождь, и весь этот день был длинным, тяжелым и утомительным. Он начался для них в семь часов утра с тщательного и, как потом выяснилось, бесполезного осмотра территории ипподрома, где был найден чемодан, и соседнего лесопарка имени Первой маевки. Утром было пасмурно, небо затянуто серыми, слепыми облаками. Лесопарк тянулся полосою километра на четыре, местами заболоченный, темный, заросший папоротниками и осокой.

— Необъятны пространства нашей Родины, — невесело острил Барков. — Когда на крайней восточной точке страны наступает утро, у нас — в Ролдуге уже… идет дождь.

Они прошли лес дважды, туда и обратно, всем составом отдела, вместе со следователями, участковыми уполномоченными, дружинниками… На это ушло более пяти часов. Прямо с ипподрома группа Егорова уехала на участок. Шофер такси, которого накануне отыскал Барков, весь день провел с Гуреевым в городе, разыскивая в автобусах, на набережной, в центре и на вокзале своего черноволосого пассажира.

Только Тамулиса Ратанов послал на вокзал, не забывая о деле Варнавина. С помощью работников линейного отделения милиции он должен был узнать как можно больше о железнодорожном билете Варнавина, послать необходимые запросы, побеседовать с работниками вокзала. Впрочем, Ратанов его не ограничивал.