— Кого спасать-то? Кто ты такой?

Я так разволновался, что слова не мог вымолвить.

В очереди кто-то громко спросил:

— Да что он сделал?

Старушка жалобно крикнула:

— Отпустите его! Это же мальчик из Ленинграда!

Но тут же ей возразили:

— Так ему и надо! Развелось этих беспризорников!

Я молча смотрел на военных и ждал, что будет.

— Ну, чего молчишь? — обратился ко мне военный. — Струсил? Ну, выкладывай!

Выкладывать? Я сперва ужасно испугался, чуть не заревел — решил, что военный велит мне выкладывать краденое. А потом до того возмутился, что весь мой испуг куда-то пропал. «Вот оно что… Вот какие несправедливости!..»

Толстый дядя в пушистом пальто говорил что-то с негодованием.

«Наговаривает на меня военному! Вором называет…»

Я решил сказать им тоже что-то особенное, сказать про отца, про маму. Что я Ленинград хотел защищать и пусть они меня домой или на фронт отправят. Но ничего не мог выговорить. Горло у меня сжало, будто его схватили рукой. Дрожащими руками я вытащил из кармана коричневую книжечку и протянул её.

Это был мой ученический билет. Почему я вытащил его? Сам теперь не знаю. Мне тогда хотелось доказать, кто я, показать своё удостоверение личности. Но паспорта, как у взрослого, у меня не было. И я показал школьный билет. Я его вообще всегда носил с собой, он мне нравился.

Наверное, я был очень смешной, потому что военные покосились на меня, усмехнулись. Потом молодой не спеша раскрыл коричневую книжечку. Прочитал. И лицо его стало и грустное немного, и ласковое. Он наклонился ко мне, взял за подбородок, поглядел внимательно в глаза. Потом выпрямился, взглянул на дядю в пушистом пальто и сердито приказал:

— Выйдите отсюда, гражданин! Без вас разберёмся!

Передал мой ученический билет военному с усами и сказал:

— Товарищ Тиль, займись мальцом. Помоги ему!

Военный с усами, по фамилии Тиль, взял меня за руку. Я крепко ухватился за неё, и мы стали подниматься вверх по мраморным ступеням. Вошли в большую комнату. Она была вся уставлена столами. А за столами сидели одни женщины и листали большие конторские книги. Мы с военным подошли к самому большому столу, который стоял в углу. Военный уселся за стол, велел мне сесть и спокойно рассказать, как я очутился в Горьком. Выслушал и спросил:

— Так… Юлькой тебя зовут? Юлька Семёнов. Что же мне с тобой делать, Юлька? В Сибирь ваша школа уехала. Позавчера ваш эшелон через Горький проследовал. И запрос есть про тебя.

— Правда?

— Совершенно точно. Видишь эту бумаженцию? Такие мы уже во все города собирались рассылать.

Он показал мне квадратный листок, а я так обрадовался, как будто я уже всех нашёл, встретился со своими, хоть и далеко уехал мой эшелон. Значит, меня искали!

— Так вот, дружище, до Сибири тебе одному сейчас не добраться, хоть ты и боевой парень. Придётся тебя в детдом отправить. Согласен? Перезимуешь в нашем детдоме. А мы тем временем со школой твоей спишемся… Маму найдём.

В детдом мне почему-то не хотелось. Я вздохнул, и глаза у меня сами собой стали мокрые.

— Пойми, парень, ведь родных у тебя поблизости нет. А раз так…

И тут мне ударила в голову мысль. Как нет родных? А моя бабушка?

— А к бабушке мне нельзя? Бабушка моя живёт в Поволжье… Это ведь на Волге где-то?

— Эх ты, голова! — весело сказал военный. — Поволжье у нас под боком — два дня плыть на пароходе. Если желаешь, я тебя к бабушке и направлю. Только ты, парень, того… боевой, а слишком, кажется, впечатлительный. Опять отстанешь, потеряешься!

— Я потеряюсь?

Я рассказал военному, что в Ленинграде работал в кружке юных историков, ездил в Гатчину, в город Пушкин описывать исторические места. Усатый недоверчиво качал головой. Долго думал. Потом обратился к девушке, которая сидела за соседним столом, и велел оформить мне все документы.

Через час я уходил с площади, на которой стоял дом с кумачовой надписью «Эвакопункт».

Хорошо всё устроилось.

В руках у меня был большой лист. И ещё один — маленький, жёлтый. На большом листе было напечатано:

«Справка об эвакуации».

Оказалось, что я попал к самому начальнику эвакопункта и, наверное, понравился ему!

Справка об эвакуации — теперь мой документ, так сказал мне начальник эвакопункта. Мой вид на жительство. Вроде паспорта. По этому листу мне даже выдадут обратный бесплатный билет в Ленинград, когда кончится война. По нему на станциях, на пароходе мне будут давать хлеб и бесплатные обеды.

А маленький жёлтый листок, похожий на билет в кино, — это был билет на пароход. На нём красными чернилами написали: «Михаил Калинин».

Начальник эвакопункта предупредил меня, что пароход отойдёт через два часа от волжской пристани. А пристань эта находится около моста через Волгу… На причале у пристани есть детская комната. Там сидит воспитатель. Он меня сам на пароход и посадит.

Я спрятал в карман поглубже справку, билет и пошёл отыскивать набережную. Я был очень доволен. У бабушки я один внук. А папа мой был её старший и любимый сын. Она мне это сама говорила, когда гостила у нас в Ленинграде. Бабушки я ничуть не боялся, она добрая, мне у неё будет хорошо.

На углу я заметил почтовый ящик. Вынул из кармана открытку из тех, которые дала мне мама в Ленинграде. А потом спрятал открытку опять в карман. Нет, лучше отправлю из Поволжья, ведь я скоро буду там.

Мимо меня проезжали по мостовой красные трамваи. Они были меньше наших, ленинградских. Окна у них были закрашены синей краской.

«И тут затемнение! — подумал я. — Значит, и сюда фашистские разведчики прилетают. Гады ненавистные!»

Но я не торопился, шёл, будто гуляю. Мне казалось, я почти дома. А улица делалась всё шире, дома пропадали, появлялись пустыри… И вдруг я очутился на набережной.

Вот простор-то! Передо мной текла широченная река. Далеко, на противоположной стороне реки, начинался опять город. Он стоял на горе.

По реке плыли коричневые баржи, белые пароходы и маленькие лодочки, как чёрные скорлупки.

Налево я увидал мост через реку — громадный, в километр. За мостом река разливалась в огромное серое море. По мосту шёл трамвай, ехали машины. Впереди среди прохожих я заметил девочку с книжкой в руках. Я догнал её, показал на море и спросил:

— Что такое?

— А то Во-о-олга, — сказала девочка негромко и так сильно окнула, что я рассмеялся.

— А это что? — показал я назад.

— А тут О-о-ока! — ответила она так же протяжно.

«Вот оно что! Ведь Горький стоит на слиянии Оки с Волгой, а Волга — самая большая река в Европе. По ней я сейчас на пароходе поплыву. Вот налюбуюсь!» Я обогнал девочку с книжкой и вышел к людной пристани, около которой стоял, как громадный белый дом, пароход «Михаил Калинин».

Это правда был настоящий плавучий дом.

Он стоял у берега, около белого причала-вокзала, выстроенного на воде. К причалу шла широкая деревянная лестница. Когда я подошёл ближе, то понял, что началась посадка на пароход. И что тут творилось! По лестнице шли люди с мешками, тюками на спине, а некоторые даже волокли на плечах громадные деревянные сундуки. Людей было такое множество, что я решил повернуть назад. Вспомнил про детскую комнату, про уполномоченного, который посадит меня на пароход. Но сверху шли и шли люди. Они загородили мне путь, и я сам стал спускаться вниз по лестнице. Было так тесно, что я ничего не видел под ногами — только чьи-то спины да ноги. Я спотыкался, хватался за чужие руки, за мешки. Я был весь потный и красный, когда, наконец, по мосткам над водой втиснулся на пароход.

Жёлтого бесплатного билета у меня никто не спросил, кажется, все были с такими билетами.

Я сунул билет в карман, прислонился к стене. И тут сзади меня заскрипели, завизжали стеклянные двери, поехали на колёсиках. И закрылись. Вовремя я добрался до пристани! Ещё бы секунда — и опоздал.

Я взглянул в стеклянную дверь. И вижу — мостки уже убрали, а широкая коричневая вода доходит до самого борта.