…Когда мы с Осипом Петровичем подошли к детдому, мне стало стыдно: как я встречусь с ребятами? Осип Петрович понял это. Потрепал меня по плечу и подтолкнул к калитке.

Было послеобеденное время. Двор был пустой. Из клуба слышался рояль и хор пел песню:

— Сегодня концерт после собрания будет, — сказал Осип Петрович. — Слышишь, репетируют. А ты отправляйся в столовую, там у дежурного получишь свой обед.

После обеда я через сад пробрался в столярную мастерскую — знал, что тут в это время никого не бывает, мне не хотелось встречаться с ребятами. Я стал строгать кухонную доску, которую давно обещал тёте Фене, но ко мне неожиданно прибежал Гоша. Гошу я не стеснялся и стал расспрашивать, что про меня ребята говорили, но толком у этого малыша ничего не мог узнать. Он искал свой грузовик, который ему недавно сколотил Ваня.

За стеной всё время пели, играли на рояле. А в окно было видно, как ребята подметают двор, таскают скамейки в зал, готовятся к приезду военных.

Я провозился в мастерской больше часа, нарочно опоздал на торжественное собрание, в зал вошёл, когда собрались все, и сел позади.

На сцене за столом, покрытым красной скатертью, сидели Осип Петрович, Садыков, Партизан, Иргашой и молодой капитан с орденом Красной Звезды. За его стулом стоял костыль.

Все слушали другого военного — полковника.

Полковник, маленький, полный, весело что-то рассказывал. Он жестикулировал, ходил по сцене, говорил, как недавно с делегатами Узбекистана отвозил на фронт подарки бойцам.

— Когда наш эшелон с подарками, — говорил полковник, — прибыл на фронт, был отдан приказ расставить столы на большой поляне под столетними соснами. Ну, посылки вы, ребята, тоже собирали. Знаете, что мы везли. На столах узбекистанские фрукты, орехи разложили. Всякую снедь: копчёную рыбу, мёд, сало… А стол зелёными ветками украсили. Стоим на поляне у столов — ждём дорогих именинников. Пожалуйте за подарками!

Старшины стали на поляну собираться. Оркестр духовой заиграл. И вдруг в небе: р-р-рыыы… р-р-рыыы… Вражеский разведчик кружит над нами. Видно, учуял с высоты, чем пахнет. И решил сбросить сверху свой подарок — фугаску! Фугаска порядочная была. Самый старый дуб даже крякнул, ветками закачал, набок накренился.

«Ага! — сказали бойцы. — Праздник нам испортить задумали. Ну, держитесь! Товарищи делегаты, разрешите сделать маленький антракт…»

На фронте дисциплина железная: хочешь не хочешь — подчиняйся. Генерал отдал приказ: всем делегатам спуститься в блиндаж, отдохнуть после дороги. Ну, а бойцам — отвести своё сердце. Подарки мы снова в ящики сложили. Бойцы их в укрытия перетащили. Спустились мы в землянку. Сидим и ждём, когда «антракт» кончится. А вместо «антракта», чувствуем, начинается бурное представление. Землянка наша ходуном ходит… Ну, про «катюшу» и «андрюшу» вы слышали? — весело спросил полковник. — Знаете, кто они?

— Знаем! — закричали ребята. — Орудия советские!

Это были тогда самые новые наши огнемёты. До того мощные, что фашисты больше всего страшились их, а наши бойцы называли, как живых: «катюша» и «андрюша».

— Орудия? А я думал, вы скажете: люди! — засмеялся полковник. — Ишь, какие прыткие! На фронте не были, а всё знаете! А мне как сказали — «катюша» с «андрюшей» работают наверху, я решил, что это богатыри небывалые… Не терпится мне увидать их! Попросил разрешения у генерала подняться наверх.

Только приоткрыл дверь землянки — не глядя на мой возраст и чин, воздушная волна как посадит меня у самого порога на землю! Сижу на земле и ничего понять не могу. Куда, думаю, попал? Дождём хлещут молнии. Земля по швам трещит. Тут ко мне адъютант подполз и на ухо объяснил: «Ничего особенного, просто „катюша“ и „андрюша“ на своём языке с фашистами объясняются»…

Мы слушали полковника, хлопали в ладоши и даже ногами стучали.

И, когда мы немного успокоились, полковник стал рассказывать дальше.

— Бой кончился к вечеру, — продолжал он. — Немцев выбили из районного города. Опять расставили мы на поляне свои столы с угощением. Поляна та самая, да только не совсем: кругом весь лес огнём опалило, ветки поломаны. Кусты полегли. На поляну бойцы собрались, кто в марлевой повязке на голове, кто с рукой на перевязи. А лица у всех радостные. Каждому мне хотелось бы по целому вагону подарков отгрузить. Но всё-таки первые подарки решил я вручить «катюше» и «андрюше». Так и объявляю: «Кто тут „катюша“ и „андрюша“? Пожалуйте к столу». Ну, и что вы думаете? Подходит ко мне молодой капитан. На костыле идёт, ступня белым бинтом перевязана. За ним идут сержанты, старшины, ефрейторы. Что такое? Капитан улыбается и говорит: «Прибыла, по вашему приказанию, боевая прислуга „катюши“ и „андрюши“. Сами явиться не могут. Да и вообще, незримые они, а какие — это уж строжайшая военная тайна. Кроме нас, боевой прислуги, с ними никто общаться не имеет права и в переговоры вступать не смеет». Ну что ж, раз дело такое, надо подчиняться. Стали мы боевой прислуге подарки вручать. Первый подарок получил капитан. Он в том бою в ногу ранен был, а с поля боя до конца не ушёл. Я его потом с собой в Коканд привёз. И сегодня, ребята, мы вместе к вам приехали…

Полковник показал на военного, который сидел рядом с Осипом Петровичем.

Мы кричали «ура», хлопали в ладоши, а капитан встал и заговорил. Говорил он недолго. От имени бойцов своей дивизии попросил насажать овощей для фронта и госпиталей. Он велел поднять руки тем ребятам, которые летом будут работать на огороде в горах.

Ваня вскочил из-за стола президиума и поднял кверху обе руки. Весь зал опять закричал «ура», все встали со скамеек и подняли руки.

Полковник вынул лист из военной сумки. Ваня, Иргашой и Осип Петрович расписались на нём. Потом расписались полковник и капитан. Это был наш договор с военными.

— А теперь, ребята, споём! — сказал полковник.

Он первый запел:

Мы подхватили:

Мы спели хором ещё несколько военных песен. Потом стол убрали со сцены. Полковник и капитан спустились в зал и сели в первом ряду, а на сцену вышли физкультурники. Гоша Остров декламировал. Выскочила на сцену в бескозырке, в белой матроске и длинных синих штанах Зорька. Она танцевала танец краснофлотца.

Военные пробыли у нас долго, даже ужинали с нами в столовой и хвалили пироги тёти Фени с печёнкой и наш любимый сладкий мучной кисель.

Меня никто не спрашивал про моё бегство, хотя я тоже всё время вертелся около полковника и капитана.

Вечером я столкнулся во дворе с Зорькой и Иргашой. Иргашой улыбнулась мне, хотела заговорить, но Зорька потащила её за собой. Это обидело меня. Ведь сколько я пережил за два дня…

Зато, когда мы улеглись и ребята заснули, я всё разузнал от Вани.

— Разве ты не знаешь, кто бутсы стащил? Новенький. В бане. А утром отправился с ними на базар. Там его милиционер — цап-царап! И привёл в детдом. Тут как раз Осип Петрович из Ферганы приехал. Новенький сперва всё на тебя свалить хотел. Будто ты ему бутсы велел продать. Чтобы вместе на фронт бежать. Деньги вам на дорогу нужны были… Но Осип Петрович ребят понимает! Он сразу сказал: новенький — парень неустойчивый.

Вот какой свёрток был у новенького под мышкой, когда мы в будке встретились! Знал бы я это, несдобровать бы ему…

— А про меня что Осип Петрович сказал?

— А про тебя сказал, что ты парень честный.

От радости я с кровати слез.