Первый результат мероприятия A: [следует затемненный черной краской абзац]

18.00

Опрос жены Штиллера ответственными офицерами Девятого главного управления. Жена сообщила, что Штиллер поддерживает интимные отношения с официанткой в Оберхофе. Жене Штиллера известно ее имя: Хельга и ее номер телефона ***.

[следует затемненный черной краской абзац]

Других исходных данных для поиска Штиллера опрос его жены в настоящее время еще не дал.

Жена Штиллера вела себя очень заинтересованно и заявила о своей готовности содействовать разъяснению наличествующих фактов.

20.30

Следующий результат контроля сейфа Штиллера показал, что картотека парторганизации отдела APO V / 13 похищена Штиллером и, по — видимому, также похищен список сбора членских взносов.

22.00

Следующий результат проверки сейфа секретаря руководителя, комната 508: 18 секретных документов похищено.

22.45

Следующий результат проверки сейфа секретаря руководителя отдела XIII, комната 508, показал, что похищены материалы отдела V за 1978 год.

Указания министра

Для обеспечения безопасности министерства приказано:

— Заблокировать доступ на все служебные объектов МГБ по служебному удостоверению Штиллера.

— Переустановить важные телефоны ГУР.

— Шестому главному управлению изъять из обращения документы на пересечение границы.

— Обеспечить, чтобы восьмилетняя дочь Штиллера не посещала школу или не оставалась без присмотра.

— Кроме того, проверить, можно ли поместить жену Штиллера и обоих детей на подходящем объекте МГБ, чтобы избежать угрозы мероприятий против них со стороны противника.

(BStU, MfS, HA II 36560, Bl. 8–14)

Когда мы прибыли на объект «Каштан» близ Изара, никто по — настоящему не знал, с чего теперь следует начинать. Я больше всего беспокоился о Хельге и ее сыне. Несколько смущенно мне объяснили, что произошла неудача, срыв из‑за ужасной зимней погоды. Собственно, она уже при прибытии в Варшаву должна была найти в камере хранения документы для выезда, но ячейка была пуста, как я позже узнал. Однако в БНД изо всех сил работали над решением, уверяли они меня. Я разъяснил сотрудникам БНД, что опережение по времени в сравнении с сыщиками, идущими по их следу, минимально, и что после обнаружения моего побега их тоже можно было быстро идентифицировать. Следовало сделать всё, чтобы вытащить их из Польши, потому что между спецслужбами стран Восточного блока было налажено тесное деловое сотрудничество.

После того, как мне еще раз заверили, что они задействовали все только мыслимые рычаги, я открыл кейс и принялся вытаскивать из него мой обширный материал. Так как я сам не был в должной мере знаком с делами из сейфа секретарши начальника, мне сначала пришлось их упорядочить и классифицировать. Больше всего другую сторону интересовала идентификация неофициальных сотрудников МГБ на Западе, то есть, агентов в западногерманских органах власти, на предприятиях и в научно — исследовательских учреждениях.

После первой общей демонстрации меня попросили отсортировать и сложить вместе все документы, важные для открытия уголовных дел. Несколько позже мы через вход на улице Хайльманнштрассе попали на территорию БНД. Там уже стоял вертолет Федеральной пограничной охраны с вращающимися винтами. На вопрос, куда мы летим, мне ответили, что мы направляемся в Кёльн в Федеральное ведомство по охране конституции (БФФ), где нас уже ждали господа из Федерального ведомства уголовной полиции (БКА), чтобы начать соответствующие аресты. Восточных агентов следовало схватить, прежде чем они успеют сбежать в ГДР.

Меня, среди прочих людей, сопровождал мужчина, назвавшийся «Томасом» и представившийся моим личным куратором. Ему довелось играть эту роль еще больше десяти последующих лет. В Кёльне мы приземлились сразу после полудня. Там в зале средней величины собрались сотрудники из самых разных органов власти. Мне объяснили, что речь здесь шла только об уголовном преследовании шпионов ГДР, тема сотрудничества с Федеральной разведывательной службой вообще в данный момент не должна была затрагиваться. Присутствовали на встрече, среди прочих, президент Федерального ведомства по охране конституции Рихард Майер и шеф управления контрразведки Хериберт Хелленбройх, а также Хайнрих Шорегге из Федерального ведомства по охране конституции. Время от времени появлялись также правительственный директор Гансйоахим Тидге и специалист по контрразведке Клаус Курон, которые оба впоследствии предложили свои услуги Главному управлению разведки. Люди постоянно приходили и уходили. Федеральное ведомство уголовной полиции было представлено, в том числе главными комиссарами уголовной полиции Маром и Кюпперсом. Но над всеми, однако, возвышался Федеральный прокурор Петер Штокманн.

Выявлялась, что БНД на самом деле не передала БФФ еще ничего из уже давно поставленной мной информации об агентах ГДР. Поэтому до сих пор ничего еще не было готово, и теперь пришлось всё делать в спешке. Я продиктовал короткий протокол об известных мне людях и характере их шпионской деятельности, подписался как свидетель, и тогда голос Федерального прокурора Штокманна громко прогремел в зале: «Арест!»

Герхард Арнольд, НС «Штурм», мюнхенский предприниматель в области программного обеспечения: Арест!

Райнер Фюлле, НС «Клаус», ядерный научно — исследовательский центр Карлсруэ: Арест!

Гюнтер Зэнгер, НС «Хаузер», начальник отдела на кабельном заводе концерна «Сименс» в Кобурге: Арест!

Профессор Карл Хауффе, НС «Феллоу», Гёттингенский университет: Арест!

Рольф Доббертин, НС «Шпербер», ядерный научно — исследовательский центр CNRS, Париж: уже арестован французами.

Аннемари Гутшмидт, НС «Габи», секретарша в Бонне: Здесь попросил слова Шорегге из Федерального ведомства по охране конституции: — Да, господин Штиллер, с «Габи», пожалуй, немного поводили за нос их мы. Значит, так и было! Мое тогдашнее впечатление не было ошибочным. Если бы я знал это, то смог бы уже гораздо раньше и проще выйти на сотрудничество с БНД.

Но там обе стороны, пожалуй, были слишком осторожны.

Так мы на первый раз прошлись по делам, в которых поставленный мной материал был достаточен для четкого доказательства их вины.

Следующими на очереди были люди, которых я лично не знал, но о которых собрал достаточно сведений на своем участке работы, исходя из попадавших ко мне отчетов коллег, чтобы сделать возможным их идентификацию. Это был написанный от руки список с 32 пунктами, который позже попал в литературу под названием «списка тридцати двух». Здесь тоже еще несколько раз гремел голос Федерального прокурора Штокманна: «Арест, арест, арест!»

В заключение речь пошла о тех людях, на которых я вышел случайно. Хотя соблюдение конспирации снова и снова подчеркивалось в ГУР как высший принцип работы, но если, например, составлялся план поездки инструктора к западному источнику, это должна была делать секретарша реферата в приемной, через которую проходили регулярно мы все. Так как я научился с некоторым трудом читать перевернутый вверх ногами текст настолько же быстро как нормальный, я легко смог запомнить некоторые имена. То же самое бывало и с делами коллеги, с которым мы вдвоем сидели в кабинете.

К вечеру все более частое урчание в желудке грозило заглушить обсуждение дел, поэтому кого‑то послали купить что‑то съедобное. Он вернулся с гамбургерами и картошкой фри из «Макдональдса». Я с жадностью впился зубами в то, что, по моему ожиданию, должно было быть хрустящей булочкой, но натолкнулся на нечто без консистенции и вкуса. Из гамбургера, к тому же, жир капал наперегонки с жиром от картофеля фри. С кулинарной точки зрения я представлял себе попадание на Запад совершенно иначе.

В течение следующих долгих дней появились первые сообщения об арестах, однако, все еще не было никаких сведений о Хельге и ее сыне.

Меня позднее часто спрашивали, как я все же справился с моральной дилеммой, когда выдавал агентов, которых я сам вел. Это можно понять, пожалуй, только с учетом моего большого внутреннего отчуждения от ГДР. С годами эта система стала для меня действительно отвратительной, и я все меньше понимал, как можно было без особой нужды предлагать этой системе свои услуги, особенно живя на Западе, где есть так много других возможностей. И после решения по поводу ухода для меня больше не было пути назад. Теперь не называть отдельных людей, даже если они лично были мне симпатичны, означало недоносительство о преступлении и вместе с тем соучастие, как мне со всей ясностью разъяснили в БНД. Мне еще сказали, что за шпионаж в ФРГ наказывали сравнительно мягко. Здесь никому не угрожала ни смертная казнь как в ГДР в те времена, ни двадцать лет заключения в тюрьме Баутцена. В одном случае, когда одному из агентов действительно пришлось отсидеть шесть лет в тюрьме, он после падения Стены так сказал мне во время встречи: — Я не держу на тебя зла за то, что отсидел из‑за тебя, но я в обиде на тебя, что ты тогда не доверился мне. Ты знал, что я тоже терпеть не мог этих вождей СЕПГ. Я нашел бы способ перевезти тебя из Югославии в Австрию.