На следующий день я ждал «Габи» в вестибюле гостиницы. При планировании встречи я отказался от обычной процедуры с предварительной явкой, проверками на маршруте, сигналами об отсутствии наблюдения, что многие из моих коллег рассматривали как догму. Такая процедура предусматривала сначала визуальный контакт в точно определенное время в определенном месте, потом следовали проверочные мероприятия на случай слежки со стороны противника на специальном проверочном маршруте. После этого только, не раньше чем через один час, должна была состояться основная встреча. По моему представлению, однако, именно в этом процессе крылась также опасность слишком заметного для наружного наблюдения поведения. Почему бы просто не сесть за столик в пивной с садом или в ресторане быстрого питания, а партнер по встрече как бы случайно подсядет рядом? Или договориться о поездке в метро, войти по очереди в один и тот же вагон на двух разных станциях и потом усесться рядом. Это казалось мне намного естественней. Итак, я ждал в холле, часы проходили, а «Габи» все не появлялась. Не было и звонка в регистрационное бюро гостиницы, о котором мы договаривались на случай возникновения неожиданного объективного препятствия. Ничего. Мое настроение упало до точки абсолютного нуля. Я уже был полон иллюзий, что другая сторона сделает решающий шаг, и полагал, что нахожусь недалеко от цели. Но, как и в случае моей прежней попытки контакта, эта тщательно продуманная мною попытка тоже закончилась в тупике. Многомесячная подготовка оказалась напрасной. Я был на грани отчаяния и обдумывал в панике, не пойти ли мне еще перед моим вылетом, запланированным на следующий день, в консульство ФРГ в Загребе, чтобы оттуда установить контакт с Федеральной разведывательной службой. Но тогда было бы слишком много нежелательных посвященных и соучастников. Я решил не делать этого.

В Берлине мне пришлось признать свою неудачу в ходе официально запланированного укрепления контактов с источником в Бонне и потому дать заявку на проверку в будущем всей переписки между «Габи» и ее матерью. Но во всех открытых письмах не было обнаружено никакого скрытого намека, не стало известно и о новых планах поездок «Габи». Ничего. В конце концов, я сам захотел внести ясность и лично отправился к ее матери. «Габи» ранее представила меня своей матери как господина «Шиллинга», с которым у нее была пара дружеских встреч, и который очень заинтересовался ею лично. Поэтому мать без особых проблем дала мне адрес «Габи» и попросила меня спокойно почаще писать ей. В своем последующем письме дочери она тоже сообщила о визите к ней господина «Шиллинга». Я едва мог дождаться ответного письма. Наконец, служба почтового контроля МГБ, отдел М, прислал копию ее ответа. «Габи» писала, что господин Шиллинг может спокойно писать ей сам, он ведь знает, что она не замужем. Во время следующего посещения она с удовольствием встретится с ним. Но это, скорее всего, произойдет нескоро, потому что на новом месте у нее очень много работы и в ближайшее время на отпуск она не может рассчитывать. Но так как господин Шиллинг, судя по его рассказам, время от времени ездит в служебные командировки в Федеративную республику, он мог бы сам приехать к ней. Она очень охотно увидится с ним, даже если он не совсем похож на мужчину ее мечты.

Я понял, что это значило. Другая сторона хотела выманить меня на свою территорию, чтобы там, вероятно, арестовать или каким‑то образом шантажировать. Мой шеф Кристиан Штройбель тоже почуял, что запахло жареным. Он был настоящим профессионалом и с самого начала учитывал возможность того, что за всем этим делом могла стоять вражеская спецслужба. Потому он приказал дождаться следующего приезда «Габи» в ГДР, а пока на первое время приостановить контакты. Прошел целый год, пока «Габи» в письме матери не упомянула о своей будущей поездке в ГДР. Но, тем не менее, к указанному в письме сроку она так и не приехала, а переносила встречу раз за разом. За это время мать вышла на пенсию и сама уже неоднократно ездила к дочери на Рейн. Мне пришлось окончательно похоронить свои планы сближения с другой стороной через посредство «Габи».

После моего перехода в Федеративную республику мои предположения подтвердились. «Габи» за время наших контактов испугалась, опасаясь того, что ее отношения с матерью окажутся под угрозой, если она продолжит иметь с нами дело. Как подтвердил мне господин Шорегге из ведомства по охране конституции в Кёльне, господа из тамошней контрразведывательной службы поставили на то, что я соглашусь вступить с «Габи» в контакт на западной территории. Тогда на своей земле, где они чувствовали себя уверенно, западногерманские контрразведчики увидели бы, кто я такой, что я делаю, и в чем собственно суть всего этого дела. В конце концов, это было недоразумением между двумя секретными службами. А ведь как великолепно всё могло бы быть: «Габи» официально была бы неофициальным сотрудником МГБ, но на самом деле курьером между БНД и мной. Какая чудесная двойная игра!

Но и контрразведка госбезопасности очевидно тоже о чем‑то знала. Уже через три дня после моего ухода на Запад, когда в Штази собирали и анализировали всю информацию обо мне и моей работе, контрразведка раскрыла, что ей было известно о контактах «Габи» с западногерманскими органами контрразведки. Такие сведения они могли получить только от внутреннего источника в Федеральном ведомстве по охране конституции. Причем этим «кротом» никак не могли быть позднейшие перебежчики Клаус Курон и Гансйоахим Тидге, потому что они, как известно, начали сотрудничать с ГУР лишь в 1981 и 1985 году соответственно.

В мои служебные обязанности в Министерстве государственной безопасности входила вербовка «неофициальных сотрудников» (НС) в ГДР, которых можно было использовать в качестве посредников для контактов с нашими западными агентами. Для этого мои НС, их было уже около сорока, получили приказ идентифицировать подходящих для разведывательной работы людей, оценивать их и сообщать о них мне. Я работал по принципу, чем больше сеть и чем меньше у нее ячейки, тем больше рыбы в нее попадет. На меня работали несколько профессоров, как из университетов, так и из Академии Наук, которые обычно по служебным делам ездили на Запад и располагали там соответствующими контактами, а также ученые из подрастающего поколения, надеявшиеся таким путем ускорить свою карьеру. Наряду с ними существовали еще сотрудники в области связи, которых при необходимости отправляли на Запад как курьеров и инструкторов. Особенный интерес вызывали студенты, которых можно было подготовить как кандидатов на переселение. От них ожидали, что они однажды устроятся на работу на каком‑то из «обрабатываемых» нами объектов на Западе. Наш реферат отвечал, в частности, за ядерный научно — исследовательский центр в Карлсруэ, исследовательскую ядерную установку в Юлихе, фирму «Интератом» в Бенсберге, военно — промышленный концерн «Мессершмитт — Бёльков — Блом» (МББ) в Мюнхене и технологическое предприятие «Хераеус» в Ханау.

Но так как со времен «сетевого розыска» становилось все трудней устраивать граждан ГДР на Западе с документами «двойника», не вызывая подозрений, необходимо было искать новые способы работы. К таковым относилось привлечение к сотрудничеству с нами западногерманских граждан, уже работавших в соответствующих фирмах или научно — исследовательских учреждениях. По идеологическим соображениям вряд ли хоть один из них согласился бы на нас работать, потому нужно было либо платить им много денег, либо шантажировать, либо использовать оружие любви. Для последнего варианта у нас были наши «Ромео», соблазнявшие дам, находящихся на должностях, где у них был доступ к нужным знаниям. После моего ухода на Запад некоторых из них разоблачили.

Среди работающих на восточногерманскую разведку женщин были, в частности, Ингрид Гарбе, псевдоним «Ирис», секретарь руководителя Политического отделения посольства ФРГ в Брюсселе, Урсула Хёфс, псевдоним «Уте», секретарь федерального бюро партии ХДС, Инге Голиат, псевдоним «Херта», секретарь депутата Бундестага доктора Вернера Маркса (ХДС), Кристель Брошай, псевдоним «Кристель», старший секретарь заместителя федерального председателя ХДС профессора Курта Биденкопфа, а также Хельга Рёдигер, псевдоним «Ханнелоре», секретарь в Федеральном министерстве финансов. При переходе на Запад я прихватил с собой кое — какой материал о резиденте, «курировавшем» «Ханнелоре», из‑за чего она в марте 1979 года вернулась назад в ГДР.