— Они идут, господин маркиз! Они идут! Кантэн сразу догадался, о чем речь.

— Ах! — он положил перо. — А я-то надеялся на спокойный вечер. Ну-ну! Ставни заперты?

— Мартов как раз их закрывает. Я послал за парнями.

Мы готовы. Но их целая армия.

— Мы должны сделать все что можем, — его самообладание немного успокоило Шарло. — Соберите людей в вестибюле. Я сам расставлю их по местам.

Окна первого этажа были снабжены прочными наружными ставнями. В тех из них, что закрывали окна вестибюля и столовой, с одной стороны, и «обезьяннего» салона, с другой, днем проделали отверстия для мушкетов. Собравшиеся в вестибюле сквозь ставни наблюдали за приближением шумной орды крестьян, освещенной факелами, которые бросали яркие блики на пики и серпы в руках нападавших. Шуаны Кантэна за два годы партизанской борьбы привыкли к любой опасности, к любой форме ведения боя: наступательной — во время набегов или засад, оборонительной, когда им приходилось отражать нападения республиканских войск. Поэтому перспектива схватки с беспорядочной толпой всякого сброда не вызвала у них тревоги. Если бы нападающие крестьяне были бретонцами, преданность защитников Шавере подверглась бы серьезному испытанию. Ведь бретонцы в известной степени представляют собой отдельную нацию. Их язык и обычаи являются непреодолимым барьером между ними и их соседями. Для них не имело значения, что толпа нападающих состоит из таких же, как и они, крестьян, таких же роялистов; важно лишь то, что они анжуйцы, значит — чужаки, тогда как бретонцы служат тому, в ком они привыкли видеть представителя графа Жозефа — мессии священного дела реставрации трона и алтаря.

Прочные чугунные ворота сдержали напор нападавших, как дамба сдерживает бурную реку. Но в отличие от дамбы, перелиться через них было невозможно. На высокую стену по обеим сторонам ворот, увенчанную острыми пиками, можно было взобраться при помощи приставных лестниц, но нападающим на хватило сообразительности принести их с собой. Злобно крича, они облепили решетку ворот и несколько раз выстрелили из мушкета, дабы у осажденных не было сомнения в их намерениях. Кантэн пересек вестибюль и подошел к Шарло, который стоял на страже с двуствольным ружьем в руке; второе ружье, тоже заряженное, было прислонено к двери.

— Поднимите засов и выпустите меня, — сказал Кантэн.

— Господин маркиз!

Но в эту минуту Кантэн был подлинным маркизом.

— Уж не думают ли эти канальи, что я испугался! Долго они не продержатся.

— У них есть ружья. Они могут выстрелить.

— Если так, то мне остается надеяться, что они не слишком меткие стрелки. Свет им не поможет. Откройте.

У Кантэна был настолько решительный вид, что Шарло с ворчанием повиновался.

Кантэн понимал, что отсиживаться в четырех стенах — значит, дожидаться нападения, которое, однажды начавшись, может привести к самым плачевным результатам. Иногда можно многого достичь личным бесстрашием. Отвага и презрение к опасности порой усмиряют самые дикие страсти.

Массивная дверь открылась, и Кантэн с непокрытой головой показался на крыльце перед парапетом, доходившим ему до груди. По обеим сторонам от него вниз сбегали ступени лестницы.

При его появлении шум мгновенно смолк. Какое-то мгновение его силуэт чернел на фоне ярко освещенного дверного проема. Но лишь только дверь закрылась и свет факелов упал на лицо Кантэна, его сразу узнали, и нападающие вновь разразились проклятиями:

— Санкюлот! Вор! Покупатель национальной собственности! Мы покажем тебе, чья это собственность! Тебя вырвет твоим республиканским банкетом!

Кантэн знал, что именно это он и услышит. Он поднял руку, призывая к тишине, но выкрики продолжались. Сквозь завитки в решетке ворот он увидел нацеленный на него мушкет и при свете факелов узнал в целившемся Лафона. Но он не опустил руку.

Грянул выстрел, и за спиной Кантэна посыпались осколки камня. Он не шелохнулся, и его холодная отвага произвела, наконец, то впечатление, на которое он рассчитывал. Наступила полная тишина.

— Люди Шавере! — голос Кантэна звучал твердо и уверенно. — Я вступаю в переговоры с вами не потому, что испугался. Мы хорошо вооружены и готовы оказывать вам сопротивление, пока не подоспеет помощь, за которой я уже послал, предвидя ваш приход. Я веду с вами переговоры только потому, что вас привела сюда ложь тех, кто преследует свои собственные низкие цели.

— Неправда, что я являюсь покупателем национальной собственности. Мне пришлось заплатить за вступление во владение имением; но Шавере остается моим по праву рождения и наследования, что отлично известно тем, кто настроил вас против меня. Я — маркиз де Шавере, доказательства чего предъявлю любым шести представителям, которых вы пришлете ко мне.

Его уверенный, почти надменный тон возымел действие. Толпа узнала тон представителя привилегированного класса, на своей принадлежности к которому он настаивал. Тон этот соответствовал его подтянутой, мужественной фигуре, его презрительному безразличию к угрозам. Он не мог принадлежать низкорожденному выскочке. Только истинный дворянин мог проявить подобное бесстрашие.

Когда Кантэн замолк, наступила полная тишина и длилась она до тех пор, пока ее не нарушил выкрик Лафона:

— И вы слушаете этого обманщика? Это он-то маркиз? Хотя нет, точно маркиз: маркиз де Карабас, — и он громко пропел:

Лафон снова повернулся к воротам и просунул в решетку дуло мушкета.

— Воздадим же ему по заслугам. Салют в честь маркиза де Карабаса!

Он выстрелил и снова промахнулся. Кантэн громко рассмеялся.

— Рука у тебя такая же неверная, как и язык, Лафон. Но тут прозвучал еще один выстрел. Он был сделан из замка, и на сей раз метким стрелком. Лафон громко вскрикнул и повалился на руки человека, стоявшего за его спиной. Кантэн тихонько выругался. Последний выстрел разрушил все, что ему удалось добиться. Вновь вспыхнувшая ярость приведенного Лафоном сброда подтверждала правильность этой догадки. Кантэн повернулся и пошел к двери. Как только он вошел в вестибюль, Шарло закрыл дверь и задвинул засов.

— Так открывать себя! Слава Богу, эта кровожадная обезьяна в вас не попала.

— Кто стрелял?

— Ах, сударь, не все ли равно, кто стрелял. Скотина получил по заслугам. Надеюсь, пуля угодила прямо в его грязное сердце.

— Не надо было стрелять. Теперь не обойтись без неприятностей.

Кантэн не стал заниматься выяснениями. Не время было расхолаживать защитников замка упреками.

Снаружи, помимо гама и выкриков, доносился звон металла о металл.

— Они пытаются разбить ворота кувалдой, — заметил Кантэн и снова повернулся к решетке в двери.

Один шуан вышел из столовой в вестибюль.

— Вы здесь, господин маркиз? Они сбивают замок на воротах. Может быть, прикажете стрелять?

— Это ты, Жак? — спросил Кантэн не поворачиваясь.

За исключением того места, где кто-то размахивал огромной кувалдой, нападающие толпой обступили ворота. Один-единственный залп по ним уложил бы гору трупов.

— Если мы выстрелим, то сожжем свои корабли, — спокойно проговорил Кантэн. — Мы ввяжемся в сражение, которое закончится бойней.

— Может, один залп обратит этих трусов в бегство? — сказал Шарло.

— Возможно. Но... Что там еще?

Гам, который на мгновение поднялся с новой силой, вдруг перешел в ропот, удары кувалдой прекратились.

За гневным ропотом буйной орды они расслышали быстро приближающийся цокот копыт.

— Конный отряд и, судя по звуку, немалый. Кто бы это мог быть?

— Что если «синие»? — поинтересовался Шарло.

— Пожалуй, больше некому.

— Силы небесные, из огня да в полымя, — пробормотал Жак.

Кантэн не ответил. Он внимательно наблюдал за тем, что происходит снаружи.