И еще о том же – о «ныряльщеских» способностях актрисы…

Книга воспоминаний И. Ильинского «Сам о себе» переиздавалась дважды. В обоих случаях в ней было описание его знаменитого, с портфелем и в сапогах, прыжка с «Севрюги». И только в журнальной статье, посвященной 80-летию Орловой, в изложении этого «героического» эпизода появилась деталь, которая уже не смогла смутить ушедшую семь лет назад актрису.

«Нет, надо отказаться! – пишет Ильинский об ужасе, который он испытал, забравшись на третью палубу корабля: с нее его всеми правдами и неправдами уговорил сигануть Александров. – Где дублер? Но тут я увидел множество глаз, устремленных на меня, и среди них глаза Любови Петровны. В них было столько веры, восторга и, я бы сказал, восхищения! Ведь накануне, оробев, отказалась прыгать в воду ее дублерша… Я разбежался – остальное вы видели на экране. Дубль, к счастью, не понадобился».

То есть смельчак Орлова, надо полагать, боявшаяся, по ее признанию, даже «замочить макушку», прыгала вместо оробевшей дублерши, сама.

Однако актриса в том же свете своим молоденьким, но малограмотным поклонницам, который мы приводили, писала:

«Помимо чисто актерских есть масса других трудностей, которые приходится преодолевать на съемках. Иногда чисто физических. В „Волге-Волге“, например, я никогда бы не прыгнула в воду с такой высоты. Спасибо моему бесстрашному дублеру, пловчихе Наде Седых – выручила».Так «выручила» или, «оробев», отказалась прыгать за Орлову Надя Седых? Или Ильинскому, тепло откликнувшемуся на юбилей актрисы, захотелось еще и «украсить» его такой, не очень правдоподобной, может, деталью?..

…Совсем уж невероятный, со слов, естественно, Александрова, случай.

После концертов в Ленинграде, которые, как она писала в дневнике, в марте 50-го, «проходят с давкой, ревом, воплями», Орлова спешила на «Красную стрелу», чтобы вернуться в Москву, на съемки «Композитора Глинки».

Не дождавшись конца оваций во Дворце культуры им. Ленсовета (впрочем, ей казалось, что они уже пошли на убыль), актриса бросилась в машину благо, никто еще не выскочил из зала, чтобы перехватить ее на улице, – и помчалась на вокзал. Вбежала в поезд, зашла в купе и вдруг по радио услышала… звучащие еще во Дворце культуры, откуда транслировался концерт, аплодисменты. А ведь добиралась она до поезда никак не меньше 20-25 минут!

Всю ночь до Москвы актриса не могла заснуть – так разволновали ее гремящие вслед ленинградские аплодисменты…

А ведь во время отхода поездов из Ленинграда и в момент прибытия в него раньше – не знаю, как сейчас, – звучал только фирменный «Гимн великому городу» Р. Глиэра из балета «Медный всадник»…

Какие, казалось, могут быть претензии к Сталину у Александрова? Одна, мягко говоря, признательность…

Но именно Сталин, считал режиссер, виноват в том, что еще в 1940 году он не стал автором чуть ли не сексуальной революции в откровенно, даже воинственно пуританском советском кино. Во всяком случае, не ему принадлежат первые кадры обнаженной женской натуры на нашем экране.

Была, правда, за 10 лет до этого страдающая от горя по убитому кулаком жениху абсолютно голая баба в довженковской «Земле». Но это считалось простительной для художника такого масштаба блажью и не меняло дела.

И потом у Довженко голая баба была в единственном числе. А в «Светлом пути» в душе ткацкой фабрики после ударного, с работой на многих станках, рабочего дня весело, с участием Орловой, плескалось с десяток оголенных якобы аж по пояс ткачих.

И будто Сталин посмотрел на эти «плескания» и поморщился:

– Этого нэ надо!

– Мы хотели показать, как улучшился быт, условия труда, – хитрил советский Тинто Брасс – Александров. – И потом – это простые советские ткачихи, ударницы…

– Ударниц – пожалуйста, – нехотя будто бы согласился вождь. – Оголяйте хоть всю фабрику. Но вы оголяете Орлову, а Орлова у нас одна!

И опять эти порядком уже надоевшие Александрову разговоры о том, что его личная супруга – это прежде всего «народное достояние», которое нужно беречь и пр.

Вот он и хотел сделать «народным достоянием» не только талант актрисы, но и то, чем она тогда еще, в свои 38, обладала – ее женские прелести. «Высценаризовать» их, как сказал бы Ф. Медведев, с помощью спасительного фабричного душа. Но куда там! Разве докажешь что-нибудь главному кремлевскому цензору, как его теперь называют?!

И расстроенный режиссер стал спешно готовить пересъемки «душа». Мужское население «Мосфильма», не выходившее со съемок «первого» душа, снова взбодрилось.

Но теперь будто бы его ожидания не оправдались. Во-первых, режиссер переснял «народное достояние» максимально, насколько это было возможно в душевой кабинке, крупно, с одной дежурной репликой (об общественной нагрузке, кажется). А во-вторых, остальных ткачих-купальщиц, оставшихся на общем плане, не только «приодел», но и спрятал за почти непроницаемыми стенками кабинок…

«Пэрэстарался», – подумал, наверное, Сталин, пересматривая картину.

В начале работы над «Волгой-Волгой» Александрову позвонил Дунаевский. Одновременно в кабинет мужа вошла Орлова:

– Кто звонил? Дуня? (ласковое прозвище композитора. – Ю. С.)

Александров встрепенулся:

– Как ты сказала? Дуня? А почему бы нам не назвать так нашу Стрелку?

Так кличка героини превратилась в ее простенькое имя – Дуня Петрова.

…И одновременно кое-кого запутала. Того же не дающего нам покоя Ф. Медведева:

«Долгие творческие годы, – пишет он, намекая на высокое якобы ее происхождение, – Орлова вводила в заблуждение советского зрителя, по-черному, уверенно, самозабвенно. Пряча нутро, родословную, подлинный кураж. Ей бы воссоздавать образы графинь и императриц, салонных красавиц, а любимый Гриша, домашний режиссер, подсовывал ей по-колхозному хохотливых Дуняш и Стрелок».

Что, как мы выяснили – одно и то же. Ох уж эта журналистская невнимательность!..

«Помните, дорогие читатели, – напоминала „Комсомолка-толстушка“ в декабре 1997 года, – мы предлагали вам принять участие в конкурсе на лучшую новогоднюю историю. На наш взгляд, эта история достойна первого приза».

«Достойная» история А. Сидоровой называлась «Страшная месть Любови Орловой» и начиналась с того, что…

«Александров влюбился в ассистентку режиссера, хлопающую хлопушкой (то есть даже не в ассистентку, а в помощницу. – Ю. С.). Как быть? Дело шло к Новому году. И мудрая актриса решила пригласить коллег домой, чтобы празднование проходило под ее присмотром и влюбленный муж не отбивался от рук. Не смотреть же, как уважаемый мэтр строит глазки сопливой девчонке? Ну уж нет!!!

Узнав, у какого мастера соперница шила новогодний наряд, актриса приехала в ателье, посмотрела на материал и, не сказав ни слова, удалилась. А выйдя, сказала своему администратору: «Хоть из-под земли достань мне такой же материал. Аж 30 метров!» С неимоверными усилиями это было найдено.

Мало кто знал, что Орлова умела не только петь и плясать, но и была отменным драпировщиком (последнее, как ни странно, верно. – Ю. С.).

В день празднования Нового года Александров, как всегда, отъехал по делам. В считанные часы вся мебель в квартире поменяла обивку, и начавшие собираться гости недоумевали: зачем такой экстравагантный цвет? И вот появилась она – соперница! Представляете удивление присутствующих, увидевших ассистентку в платье цвета орловской мебели!

П. Пикассо, конечно, не знал, что про коврик его работы, подаренный им Г. Александрову и красовавшийся во Внукове, Л. Орлова говорила: «Терплю эту гадость только из-за Гриши!». Слишком, видимо, абстрактный был коврик-подарок.

А как чувствовала себя сама юная соблазнительница, низведенная до уровня дивана? Стоит ли говорить, что после такого (как он думал) несознательного триумфа жены режиссер забыл думать об ассистентке?»