Во время войны, рассказывала мне мать, неожиданно возник и быстро стал набирать силу страшный слух. Будто отсутствие в эти годы новой картины с Орловой объясняется просто: она каким-то образом, проявив свое истинное лицо, сбежала в Германию и вовсю служит там немцам. Будто ее принимал сам Гитлер и оказал всяческие почести.

Все это особенно угнетающе действовало на население оккупированных, потерявших уже надежду на освобождение от немцев районов. (В одном из таких, на Кубани, оказалась и наша семья.)

И якобы, рассказывала мать, немцы разбрасывали с самолетов такие листовки:

«Знаменитая советская кинозвезда Любовь Орлова перелетела в Германию (каким образом – не сообщалось. – Ю. С.) Здесь она получила все, о чем только могла мечтать в Советском Союзе: виллу с бассейном, собственный дом в центре Берлина. Ее навестил сам фюрер и подарил „звезде“ личный самолет».

Мать уверяла меня, семилетнего, что одну такую листовку она держала в руках и, не поверив тому, что в ней написано, разорвала. (Думаю, просто опасаясь, что позднее, когда вернутся наши, эту листовку у нее обнаружат.)

Как бы то ни было, фантазия народа разыгралась тогда не на шутку! Некоторые наиболее «осведомленные» говорили о том, что Орлова уже снимается в придуманном фашистами продолжении александровского «Цирка». Где американка Диксон, оставшаяся когда-то по своей неосведомленности и слепой любви к красавцу Мартынову в Советском Союзе, вскоре поняла, какую роковую ошибку она совершила. И бросив русским то, что больше всего ее тяготило, черного ребенка, бежит в великую Германию и здесь находит истинное счастье…

– Вот стерва! – поражались на Орлову те, кто этому верил. – И чего ей здесь не хватало!

И тут же вспоминали знаменитый кадр из «Цирка», выражающий двуликий облик героини и, как теперь казалось, самой актрисы. Будто угадывали, что теперь напридумают об этом досужие критики:

«Природные белокурые (на самом деле не „природные“, а перекрашенные из русых. – Ю. С.) волосы Орловой выдают изначальную принадлежность ее героини к миру светлых образов и чувств, то есть к миру советскому. Поэтому знаменитый кадр, в котором актриса с умышлено приспущенным черным париком, наполовину светлая – наполовину темная, как ничто лучше выдает двойственность ее чувств».

Вот как проницательны были бабы оккупированных немцами районов!

– Все они, «актрысы», такие! – презрительно меняли другие «и» на «ы».

И, между прочим, они недалеко ушли от «барского» выговора самой актрисы – в «Весне», например, она четко выговаривает: «рЫжиссер».

Самое забавное, что в то время, когда немцы снимали якобы с Орловой «антисоветское» продолжение «Цирка», сам Александров подумывал об его антифашистском продолжении… в оккупированной немцами Калуге. Где губернатором служит тот же… злодей Кнейшиц. В руки которого попадает поехавшая на фронт бригада советских циркачей во главе с Марион Диксон, теперь, наверное, Машей Мартыновой. И сгинуть бы ей и ее товарищам в лапах сводящего счеты Кнейшица, если бы в последний момент не появился во главе десантников всемогущий Мартынов, не освободил циркачей и расправился, хоть и опять не до конца (с прицелом на дальнейшее, уже после войны, продолжение этой эпопеи) с Кнейшицем…

Вот и вопрос: кого первого осенила идея военного продолжения «Цирка» его автора или тех, кто распустил слух об Орловой-перебежчице…

Что касается самого слуха, то большинство, конечно, не верило. Слишком уж он был чудовищным. Но надо сказать, что актриса, не появившаяся за четыре года войны в новой роли («Боевой киносборник» в 41-м мало кто смотрел, «Одна семья», снятая в Баку, вообще не вышла на экран) давала к его появлению некоторые основания…

А этому рассказу можно верить, можно – нет.

…Будто во время войны Орлова выступала в госпитале, где лежали тяжело раненые. Почти все без рук, без ног. И задорной «Молодежной» из «Волги-Волги», которой актриса пыталась хоть как-то «встряхнуть» раненых, они аплодировали… костылями.

Воодушевленная даже такими «деревянными» аплодисментами, актриса переводит песню в танец и «наступает» с ним на аккомпанирующего ей гармониста, единственного в палате раненого с руками и ногами.

Однако тот никак почему-то не реагирует на «вызов» актрисы. Она продолжает приглашать гармониста и вдруг, по его замершему взгляду, понимает, что ее аккомпаниатор слеп и не может составить ей «компанию». Собрав последние силы, актриса закончила выступление, но, выйдя из палаты, разрыдалась…

История действительно душераздирающая. Но чтобы вот так, без собственного аккомпаниатора, под гармошку знающего почему-то ее репертуар одного из раненых?..

Но даже если такое и возможно, смущает опубликованное уже после ее кончины на 93-м году интервью с актрисой Е. Мельниковой, игравшей Райку, партнершу Орловой в «Цирке». В котором она рассказывает, что играла перед ранеными с Г. Милляром «Предложение» А. Чехова. Но вместо аплодисментов услышала какой-то стук. И чуть не плача выбежала из палаты.

– Что с вами, деточка? – спросила медсестра.

– Они не хлопают… – разревелась «Райка».

– Что вы! – успокоила ее сестра. – Они вам аплодируют… костылями. У них ведь ампутированы руки…

Такое вот трагическое «совпадение» у обоих героинь веселого «Цирка».

Вернувшись с Орловой из поездки на Венецианский фестиваль в 1947 году и превратив ту, с заездом по обратной дороге в Париж, в целое послевоенное европейское турне, Александров делился в прессе богатыми зарубежными впечатлениями. Писал о них в «Правде», «Крокодиле», даже в журнале «Вокруг света».

…Где рассказал о посещении Орловой знаменитых, под Венецией, стекольных заводов в Мурано и Бурано. Не успела там актриса заикнуться, что в Советском Союзе нечто подобное процветает в городе Гусь-Хрустальный Владимирской области, не успел переводчик перевести ее слова, как одни из венецианских стеклодувов тут же, на глазах изумленной советской «звезды», выдул стеклянного «гуся» и преподнес ей в память о том месте у нее на Родине, где работают его уникальные коллеги.

Все так: и «гусь» был, и хранился в орловской коллекции зарубежных сувениров. Но чтобы так быстро?!..

Говорили, что когда С. Эйзенштейна спросили, в чем главная разница между ним и Г. Александровым, он, как всегда и в шутку и всерьез, ответил:

– Когда мы вернулись из Америки, я привез десять чемоданов книг, а Александров – десять чемоданов костюмов.

(Фото, где Эйзенштейн снят на везущем его на Родину пароходе с горой из десяти «книжных» чемоданов, сохранилось.)

Конечно, это шутка, хотя и с долей истины. Однако находились и такие, которые воспринимали слова александровского шефа буквально и к десяти чемоданам режиссерских костюмов добавляли красный американский «бьюик», который он, якобы как В. Маяковский «рено» из Парижа, тоже притащил из-за океана. И потом, сойдясь с Орловой, раскатывал с ней в этом «бьюике» по Москве. Ее так и прозвали – «девушка в красной машине», хотя «девушке» шел уже четвертый десяток…

Но был ли «бьюик» александровской собственностью? Вспоминая о «Цирке», режиссер пишет о нем, но не как о личной машине, а как о весьма экзотичном реквизите, принадлежавшем якобы фильму. И когда по неосторожности красавец-бьюик обо что-то стукнули, шутник В. Володин, игравший директора цирка, ходил вокруг и приговаривал:

– Ах, ах, разбили стекло, американское, небьющееся!..

Так что чем был красный «бьюик» – александровской собственностью, студийным реквизитом или собственностью режиссера, которой за неимением в Москве подобного пользовались напрокат, – неизвестно.